― Да, ― без раздумий отвечаю. ― Я желаю увидеть маленьких Россов, которые будут день и ночь ныть на весь дом, требовать внимания, а также станут копией тебя.

Оставляю на губах кроткий поцелуй, хлопаю его по плечам и, наконец, вырываюсь из его объятий. Поправляю до конца внешний вид и поворачиваюсь к парню, который все эти секунды наблюдал за мной.

― Это странно…

― Что именно? ― Опирается спиной об стенку, скрещивая руки на груди.

― Обсуждать с тобой детей после примирения. Но в то же время так волнительно и щекочущее.

Эрик улыбается живой и естественной улыбкой, развиднеть которую сквозь мантру становилось всегда сложно. И мне нравится видеть его таким, ― настоящим рядом со мной.

― Я слаб по отношению к детям. И жду того дня, когда у нас будет с тобой ребенок.

Подхожу к нему, не обращая внимание на то, как он играет мышцами груди, специально дразня.

― Эрик, ― жму плечами, не зная, как лучше всего начать. Раз откровения укореняются вдали, то пора признаться. ― Я давно хотела тебе сказать. Совсем недавно я была в кабинете декана и мне сказали, что мое сочинение хоть и не прошло дальше в рамках регионального конкурса, но получило признание в одном колледже…

Не могу посмотреть на него. И, когда я уже духом собралась продолжить говорить, я приросла к полу.

― Я знаю, что ты будешь учиться в Лондонском колледже, ― выдыхает он, и я решаюсь поднять взгляд. Он не врет. Он знал. Мраморные глаза при таком освещении не пытаются скрыть в потемках тени секреты, наоборот, выворачивает их навзничь. ― Я узнал об этом случайно…

― Случайно? ― хмурюсь, не веря этим словам.

― Ладно, пришлось уговорить декана, чтобы он поведал мне щепетильную новость.

― Почему ты мне ничего не сказал? ― я стремительно выговариваю интересующий меня вопрос, проглядывая в лице изменения: Эрик так и остается непреклонен, спокоен, словно я не оставлю его через две недели.

― Потому что втайне от тебя готовился к новому шагу.

Недоуменно уставилась на него, не понимая, к чему он клонит.

― Я решил отказаться от наследства отца. А раз намечается серьезная война, то я намерен немедленно скрыться в другом городе или же стране, чтобы начать все с чистого листа.

― Ты… Боже, Эрик! Но это же значит, что ты навсегда утратишь влияние со стороны своей семьи.

― Мне все равно на нее. Кроме двух важных людей в моей жизни ― Салли и ты. Я готов пойти на этот шаг, ибо знаю, как давно в той семье меня не уважают, не ценят и главное не чтят традиции, которые после себя оставила мама. Они хотят похоронить ее в своей памяти, только ни я. Мама всегда хотела так, чтоб я мог встать на ноги без зазрения на деньги семьи, без целей и намерений на себя со стороны отца; своими усилиями и долгими ожиданиями. И я ни за что не стану подчиняться тупым приказам…

Эрик кладет руки на мою талию и придвигает к себе ближе так, что я упираюсь руками об его голую грудь. Вздрагиваю от соприкосновения кожи к коже, однако не поддаю виду. Я вижу, как тяжело даются слова парню, кто годами жил среди черствого и замкнутого окружения, словно они были роботами, и он не мог открываться им, так как никто не мог его здраво оценить.

― Я намерен забрать воспоминания с собой, переехать в другую страну и жить с тобой…

― Ты переезжаешь в Лондон? ― неверующе вопрошаю, вцепляясь в его плечи. ― Ты не обязан следовать за мной, если знаешь, что твое место не там.

― Мое место там, где есть ты. Ханна, я хочу быть только с тобой и не могу представить то, как нас разделяют три тысячи с половиной мили. Детка?

Он берет руками мое лицо и приподнимает. Я долго смотрю в его красивые, переливающиеся в данный момент разными красками, глаза, и все же выговариваю:

― Я ошеломлена. Неужели стоит так рисковать?

― Для нас стоит идти на многие маниакальные поступки. Я не могу тебя оставить в той стране одну, без поддержки и помощи.

― А как же твоя учеба?

― Ханна, ― устало цокает Росс, опуская руки вдоль тела, ― у меня есть планы, которые строил многие годы, и поверь, я не буду там подыхать от безделья. Для нас с тобой это шанс ― открыть новые двери и войти в новую жизнь без оглядывания назад. Ты больше сомневаешься во мне, чем в себе.

― Прости, ― виновато тушусь и придвигаюсь к нему, ловля на себе сканирующий взгляд. ― Я просто не могу до конца поверить в это.

― Скажи «да» и все это закончится. Закончатся наши ужасные дни. Закончатся издевательские способы Лизи. Закончатся осуждения со стороны моих родителей. Закончится старая жизнь, где каждый из нас поизносился. Скажи!

Не всегда переезд может означать как нечто новое и позабытое старое, ведь жизнь, что кроилась там, где тебе всегда рады, брала свое начало в развитии цельности, которая не боится запачкаться или же быть раздавленной поступью преград. Эта цельность хранит в себе возможность стать совершенным, кем не мог быть с множеством ошибок и дилемм в далеком прошлом. При этом…ты уже никогда не будешь прежним.

И меня ничто не останавливает сказать заветный ответ, ибо знаю, как из «ничего» рождается универсально волшебное.

― Да… Это невероятно! Ты будешь вместе со мной жить в Лондоне! Господи…

― Ну, не господи, конечно, но да я, ― лыбится, как насытившийся кот, и тянется вперед, заключая нас в первобытное желание, ― насытиться друг другом. Поцелуй получается трепетный до мурашек по всему телу.

― Я тебя люблю, Эрик Росс, ― оторвавшись, шепчу, ладонью глажу его щеку, немного обросшую щетиной, и любовно оглядываю черты лица парня, пока внутри меня умиротворенная радость. ― И я готова начать все с чистого листа.

― Тогда нам остается только завершить незаконченные дела.

― Ты сможешь пойти со мной на ужин к отцу? ― умоляюще требую его, хоть и понимаю, что он все равно согласиться.

― Конечно. Если ты не можешь встретиться один на один со своим отцом, то я помогу тебе в этом…

Чем ближе мы подъезжали к дому моего отца, тем сильнее я себя ощущала, как рыба в консервах. Было невыносимо глядеть вокруг себя на жилые комплексы, между которых приходилось лавировать, чтобы выехать на часть дороги, ведущую к отдаленному жилому клубу.

Я сдержала рвущийся ком волнения в себе и взглянула на водителя.

Эрик сосредоточено направлял Audi, по ее краям располагались высокие особняки с отделкой золота, стекла, бронзы, кружев, дерева и многих других, от чего пропадало всякое желание продолжать смотреть на это великолепие. Я не смогу к этому привыкнуть. Даже когда я была в гостях у Россов, я чувствовала себя лишней там. Да, была лишена роскоши, но по-простому тоже жить лучше. Дышать как-то легче.

Наконец, мы остановились около высоких ворот. Камера, расположенная сбоку, рядом с домофоном, поблескивала при освещении фонарей, а через несколько секунд ворота стали отъезжать в сторону, предоставляя возможность въехать на территорию участка. Боже мой!

Я рассчитывала тут увидеть копию богатства, как у родителей Эрика, но здесь оказалось, как у настоящих голливудских звезд: все при блистающих софитов сад, к тому же и дом, с какой-то части выделанный под барокко, никак не сочетающийся с современной окантовкой переда дома. Элита из элит. Если не брать в счет того, что за слоем забора этот дом сложно разглядеть, то он, во всяком случае, превосходит все остальные.

― Твой отец что, ограбил банк, раз живет в таких хоромах? ― присвистнул парень, выруливая на главную подъездную дорожку и останавливая машину.

― Не знаю, ― выдохнула и потерла лоб. ― У меня желание пропало находиться там. Может, развернемся и поедем обратно?

― Эй, ― Эрик положил руку на мое колено. Я медленно подняла взгляд. ― Не думай о том, какой кошелек у твоего отца. Мы сюда приехали поговорить с ним, помнишь?

― Но вся эта святость только подтверждает мои доводы о том, как он любит хвастаться перед людьми своим богатством. ― Наморщила нос. ― Почему нельзя было посидеть в каком-нибудь ресторане?