Руки на моей талии крепче сомкнулись.

― Парни лишь покривлялись и наговорили ехидные словечки, девушки, которых считала подругами, смотрели надменно и чванливо, не стараясь даже это скрыть. Они с самого начала дружили со мной только из-за того, что могли подобраться к цели настолько близко, насколько было возможно его захомутать. А он…Люк…ничего не сказал. Оглядел меня со всей спесью презрения, фыркнул и с равнодушием потребовал меня убраться с его квартиры. Мне было только в радость, пускай на душе кошки скреблись и жгут душил меня. Послала его ко всем чертям, бросила в него его же ключи и браслет, подаренный на мое день рождения, и убежала, не удосужившись обделить их вниманием. Боль была неимоверной. Меня предал человек, которому открылась и доверила свои секреты, страхи, мысли, мечты. Мы даже обсуждали будущее! Мерзость. Я долгое время старалась не напоминать себе о нем, сменила школу, при этом рассказав всю историю маме. Жизнь могла бы наладиться с изменением точки уязвимости, но…слухи не давали всецело дышать.

― Именно из-за него ты боялась меня? Боялась, что я окажусь копией того ублюдка?

― Угу, ― кивнула она. ― Сценарий повторился.

― Не правда, Ханна, ― мягко проговорил и губами коснулся ее горяченного лба. ― Я хочу забрать свои слова обратно. Забрать у тебя мучения и терзания, что выедают твою душу. Забрать все пролитые слезы и подарить живую улыбку. Хочу изменить то время, с чего все началось, и переиграть по-другому.

― Ох, Эрик, ― ответила Ханна и прижалась к моей груди. ― Я не знаю, могу ли верить тебе.

― Поверь мне. Я не Люк! Это факт. Потому что он упустил тебя, обнадежившись тем, что все в мире имеет свое безликое существование и прожить можно только за счет радости к материальным средствам. Я же стал понимать намного глубже. Моя мама раньше говорила мне: «Если ты не можешь оставить свою принцессу одну без своей покровительственной защиты, если жертвуешь ради нее своим долгом и честью, если идешь наперекор указу короля, значит, ты никогда не отпустишь ее.» Она права. Я устал следовать правилам своего отца, быть тем, кем не являюсь, а хочется всего лишь ощущать на своих руках нежность и любовь. Любить трепетно и властно единственного человека, кто смог меня узнать. Принять. И дарить тепло…

― Я люблю тебя, Эрик, ― выдала она и ее маленькие ручки поднялись к груди, затем к шее, оплетая ее.

Я задохнулся. Может, мои слова были самым трудным испытанием, ее признание ― грех на душу. Не в прямом смысле, но все же таящий свое коварное и обольщающее послевкусие, которое возвышает тебя, отправляет в галактику и возвращает с небес на землю. Становится легче, спокойнее и без нагрузок. Словно во мне спала тень.

― Когда ты мне признался, я думала, сошла с ума и мне все это мерещится. Верила, что должен быть другой поворот событий, где твои слова ― сплошная гниль, а вот как вышло…я сильно обожглась, сердце неустанно болело и переставало стучать, что жизнь моя казалось безутешной. Ты вспорол мои вены, от чего кровотечение только усиливалось с каждым днем, и спасти было меня равносильно смерти. Я так скучала по тебе. Так тосковала без тебя, хоть и боль никуда не уходила. Я люблю тебя. Люблю…

― И я тебя люблю, детка. Я не позволил бы тебе падать, как хрусталь, и склеивать себя миллион раз.

― Но ты так поступил…

― И пожалел об этом. Я хочу только единственную девушку на всем свете. Быть с ней рядом, целовать, обнимать, задаривать подарками и ни о чем не задумываться. Я хочу быть с тобой. Ты нужна мне! Пошел нахрен этот Люк, он не знал, чего теряет и поделом. Ты моя!

― Собственник, ― тихо посмеялась она и пальцами стала на затылке ворошить волосы, прикусив нижнюю губу.

Сократил между нами расстояние, что дыхание девушки щекотливым чувством коснулось моей кожи на губах; желание попробовать вкусные губы вихрем разрослось в жилах. Нагнулся, слегка поцеловал, оставляя на прекрасных бутонах щепетильную потребность, и любимая сама взяла в руки инициативу, так как она сразу поняла мои издевки. Приоткрыв рот, она позволила пробраться языком в рот и начать исследовать каждый закоулок. Вибрация прошлась от губ до паха в сильном напряжении по причине девичьего стона.

Если мы целовались всего несколько минут назад быстро и наотмашь, то сейчас это было чем-то больше, чем простое соединение губ. Нежно, томно, неторопливо, пробуя на вкус. Как будто этим мы старались взвалить друг на друга все свои переживания, страхи, признания, чувства, клокочущие внутри груди зверским рычанием. Наши языки тела смыкались в точке небытия, и было трудно оторваться, прекратить этот балаган посреди учебного дня.

Раньше я просто развлекался с девицами в стенах университета, теперь же я наслаждаюсь каждым дюймом: телом, губами, прикосновением, ощущениями покорности, не мнимым возбуждением. Завелся от обычного поцелуя. Боже правый!

Тяжело дыша, оторвались друг от друга, и наши взгляды схлестнулись. Я многое увидел, и многое понял для себя, ― Ханна Эллингтон впервые была расслаблена.

― Прости меня… ― обрывисто изрекла.

― За что? ― удивился я.

― За все мои ужасные негодования. Ты куда ранимее, чем представлялся на первый взгляд.

― Наверное, я должен смутиться, ― лукаво подметил я и поцеловал девушку в нос. Она зажмурилась, принимая на себя мое терпкое тепло. Уголки губ красавицы дернулись. ― Прости, что заставил тебя плакать и снова обрести боль. Я такой дурак. Что мною двигало, когда заключал спор? ― задал риторический вопрос скорее себе, чем ей.

Ханна вздрогнула от последних слов, но в глазах душа была совсем иной, робкой и невесомой.

― Просто мы не знали, что с нами будет. Пообещай мне, Эрик, кое-что.

― Что? ― Зарылся носом в ее волосы и вдохнул глубоко запах ее тела.

― Никогда не отпускай меня.

― Я больше не смогу. Обещаю. Я сильно боюсь снова потерять тебя.

И мы замерли в таком положении: обнимаясь, согревая и прислушиваясь к нашим гулким сердцам, ударяющиеся об ребра и режущие внутренности от порыва оказаться друг подле друга. Даже наплевали на идущую пару. Кожа к коже сквозь многослойную одежду, и все равно мало ее. Очень мало. Мне хотелось для нее сделать что-то самое удивительное, необъяснимое и фантастическое, как принцы в диснеевских мультфильмах. Уверен, что смогу сделать ее счастливой. Стоит менять себя прежде, чем достойно ценить редкое сокровище, с которым, кажется, весь мир расцвел.

Ханна Эллингтон

Все остальные пары полностью нас не волновали. Сбежали сразу же, стоило разомкнуть объятья и направится в неизвестное направление. Смеясь, перешептываясь между собой, мы, как шкодники, прошли мимо охранника, которого не волновало ничего, кроме уютного дневного сна, неслись прочь из университета, грозясь этим получить «н».

Сидя в красной Audi Росса, я блаженно откинулась на спинку кресла и следила за дорогой. Машина лавировала среди кучки сонных мух, которых время от времени проклинал парень, чем вызывал по коже приятную дрожь. Мне нравилось его слушать, сидеть рядом с ним, когда наши пальцы сами собой переплетались, нравилось смотреть на его руки, умеющие ловко и без сноровки хвататься с силой за руль или переключать передачу. В частности нравилось следить за поддергивающимися мускулами на лице, то, как он хмурится, как напрягается, как нежным взглядом смотрит на меня, позволяя себе на секунду отвлечься от дороги.

Впервые на душе стало намного свободнее.

Раньше я лишь держала в себе свои старые обиды и боли, наслаивающиеся друг на друга, что корка была до ужаса твердой. Вероятно, я просто грезилась тем, что могу легко избавить себя от мучений, не подвергая натиску своих проблем других. Но я ошибалась. До этого момента.

Смотря на Эрика в том кабинете, где никто нам не мешал, никто не старался нами манипулировать, я видела перед собой копию Люка, только совсем другую, та, что была намного светлее его. Я не смогла бороться с голосом разума, твердящий, что все парни похожи друг на друга и нужно лишь придерживаться четкого плана. Но каков он? Занудный, бесценный или скудный? Все из перечисленного подходит. И, наверное, разыгравшиеся гормоны от нашей близости были эмоциональным толчком перестать повиноваться никчемным принципам, рассказать о своем мерзком прошлом и освободиться. Освободиться по-особенному. Без фальши и наигранности.