Эрик Росс

Тишина. Ни одной души вокруг.

Особенно эта темнота меня пугает до чертиков.

Делаю шаг, затаив дыхание, ибо не на шутку меня наводит мысль на то, что в любую секунду могу упасть в небытие. Не знаю, что со мной и как я тут оказался, но все это одна настоящая катастрофа, породившая живую душу из темноты.

Руками стараюсь найти поручень, чтобы лишний раз цепляться как за спасательный круг, который сможет вывести меня из этой замкнутости. Бреду вперед. Как что-то можно различить в этом месте? Я даже собственных рук-то найти взглядом не могу.

Шаг.

Еще один шаг.

Звуки шагов отражаются от стен. Мрак заставляет меня съежиться и засопеть от нехватки воздуха, будто из комнаты высасывают потоки воздуха. Не может быть такого. Это похоже на чистейший бред. Такое знакомое дежа вю, заставляющее ударить невидимой кувалдой по моим костям, от чего тут же ноги подкосились.

― Нет! ― спотыкаюсь, ударяю кулаком об пол и пытаюсь встать, но бессчетно. Я потерял контроль над своим телом, только разум со мной. Здесь и сейчас. ― Что за черт?!

Ногой ощутил позади себя чье-то присутствие. Аккуратно носком стал водить по полу, делая немыслимые круги, и тут же носок уперся, я это почувствовал через ботинок, в мягкое и безжизненное тело. Мои глаза расширились.

― Кто здесь? ― спросил, поворачивая голову по направлению темноты, откуда веяло аурой незнакомого человека. Мои слова поглотились этой тишиной, что мне казалось, будто я разговариваю с самим собой и меня никто не слышит.

В следующий миг меня ослепило. Закрыл рукой глаза, терпя жжение, что отразилось пыткой. Постепенно боль, похожая на ту, когда вырывают из твоей груди сердце, опускало, и я мог проглядеть сквозь пелену слез белые стены, испачканные кровью.

Что это?!

Дернулся, сфокусировав внимание на человеке, лежавшего поперек комнаты в самом углу. Отполз как можно дальше, задыхаясь от вдыхаемого запаха крови, меня всего затрясло, как маленького мальчишку, когда тот от страха и беспомощности был вынужден выживать в этой блеклой комнате и вторить себе «Это лишь сон». Почему же я не смог ощутить этот тошнотворный привкус раньше?

Сжался и в то же время прищурился. Передо мной, в три шага, лежала женщина, из ее головы маленькими ручейками стекала алая жидкость, образуя лужу. Хоть все тело мое отторгало любые попытки осмотреть всю эту спесь, но любопытство и некое наваждение брало надо мной вверх, затягивая в пучину необузданности. Я немного отклонился, так, чтобы мне было видно ее лицо, и обомлел. Кровь в моем теле больше не циркулировала. Я замер, как чертовая льдина, не мигая, глядя на человека, которого когда-то считал самым родным, чистым, сияющим ангелом среди падших смертников. Она умела дарить людям недостающие попытки излечить себя и позволить другим дополнить жизнь феерическими красками нашего мира. Та, что успокаивала меня, гладя по головке и читая на ночь сказки. Та, что верила в меня, даже когда хотелось опустить руки. Та, чья жизнь оборвалась у меня на глазах и своим уходом побудила возникновение нового «я».

Моя мама…

― Мама! ― громко проговорил и подорвался с места, подбегая к ней. Она не двигалась, точно закованная сетями, лежала передо мной вся бледная, истерзанная, побитая судьбой. Сердце сжалось от вида открытой раны на голове. Из груди поднялся осипший рык, который в скором времени так уныло, иронически злобно со смесью дикости вырывался наружу.

― Нет! ― проговорил чуть громче, тем временем стараясь прощупать пульс на сонной артерии или на запястье. ― Мама, прошу, живи! Не смей меня покидать! Я не хочу оставаться с этим чудовищем, породить которого смог сам дьявол. Ты не можешь так просто уйти. Не можешь!

Я и не заметил, как слезы стали одна за другой скатываться по щекам и падать на одежду женщины. Вместо них оставались мокрые круглые следы, напоминая о том, что каждая из них ― лишь секунды полного обречения. Руки беспорядочно кружили вокруг тела, не зная, как лучше взять, что, мать твою, сделать. Я должен помочь ей, она единственный лучик моей затхлой жизни. Уже ничего не может спасти меня, ибо я давно обречен на вечную погибель.

Взял ее за руку и прижал к своим губам. Холодок подкрался из-за спины, обдувая мурашками по рукам и спине, стоило почувствовать нетеплую, неприятно пахнущую выпечкой и не всегда ухоженную кожу. Даже при таком освещении я мог разглядеть, насколько кожа стала мертвенно страшной и уродливой от одной мысли о том, что ее больше нет. Дрожащей рукой дотянулся до темной пряди волос, заправил ей за ухо и до мгновенного задыхания всмотрелся в идеальное личико мамы. Губы были искусаны, на уголках прокладывались следы от крови, при этом я вспоминал, какой была ее улыбка: широкая, радушная, блаженная, лучистая, не скрывающая одобрения и понимания. Мне всегда хотелось ее видеть такой простой, без маски притворств и скудности, ведь обычно я замечал, пускай делал тайком, как по ночам ее слезы душили до посинения, сильно и громко, что уши закладывало. Щеки впали, выделяя скулы в ужасной окраске, как будто демонстрируя острие ножа. Глаза были закрыты, казалось, что она спит и вот-вот проснется, но этот сон ― «смешная» шутка для мальчика, у которого жизнь оборвалась с этой минуты. С этой злосчастной минуты.

― Мама! ― мой голос перешел на умоляющее прошение с ноткой писка. Опустил голову, понимая, что это конец всему ― начало войны. Плечи вздрагивали от частых всхлипов, пальцы увязли в крови мамы, оставляя после себя следы, ибо ничто не поможет стереть воспоминание того, как на твоих глазах все чернеет.

Пробрала нервная дрожь, забирающая все мои былые надежды и дарующая одни иллюзии несущественного вранья. Я сидел и сидел возле нее, не проявляя желание подняться. Я мог ее спасти. Мог! Но я опоздал.

И вдруг перед глазами поплыло, а следом за вереницей помех я разглядел давно позабытые моменты моего детства. Одна за другой картинки просачивались в голове, ослепляя меня и не давая осмыслить, будто от одного касания к ней я смог вернуться в прошлое и снова ощутить прелесть смерти… Ярой смерти, поглотившая дары света. Темнота, яркость, смех, черствый голос, грубость, удар, затем пропасть и снова повторяющая махинация. Голова загудела от частых порывов. Мозг кипел, он мог в любую секунду выйти из строя, воспламениться и взорваться в коробке.

Схватился руками и закричал, так как чьи-то голоса и эти постоянные ситуации, забирающие каждую мою силу справиться, усмирить и осмыслить, что все неправда, пагубно действовали на мой организм. Волна, поднимающаяся из грудной клетки, захлестнула дыхательные пути, запрещая воздуху попасть внутрь моего тела, тем временем как гул поднимался и разрывал мои барабанные перепонки.

― Я не хочу! ― взрывался и ударял кулаком об пол. Раз за разом, пока все не закончилось на одной жирной точке…

Хуже всего гнить в своих собственных страхах.

Резко открыл глаза, подорвался с места и тут же ударился головой об крышу машины. Черт! Стиснул зубы, сдерживая себя из последних сил не сделать дырку в машине. Дыхание было сбито, в висках ударяло током, а на лбу чувствовал капельки пота. Господи, сколько это будет повторяться? Протер руками лицо, и устало выдохнул. Все эти сны меня доводят до белой горячки. Я не могу видеть себя в зеркале, ведь внешний вид говорил сам за себя ― я болен. Чертовски болен, помешан.

Почесал затылок в районе, где боль пульсировала адским нажимом, и огляделся по сторонам, стараясь вспомнить последние дни.

Ханна.

Первое, что ворвалось в мое сознание, завидев вдалеке знакомую фигуру. Дернул дверь, пулей вылетая на улицу, и побежал сломя голову за девушкой, что спешила скорее скрыться в одном из подъездов. В этот раз она не может сбежать, не могу позволить этого себе. Я так низко пал в ее глазах, но правда всегда дороже восприятия. Не хочу быть долбанным бабником перед ней, не теперь.