– Не верю ни единому слову! – вскричала Жюстина.

– А синяк на моей физиономии? Как, по-твоему, она мне поставила его? Ведь не со скованными за спиной руками!

– Безумие – снимать с нее наручники, когда она в таком состоянии! Нужно было дать ей угомониться…

– Ты еще будешь меня учить моей работе! – отрезал шеф самым властным тоном. – И потом, мы все уже обсудили, незачем без конца поднимать этот вопрос! Ты слишком над ней трясешься, честное слово. Несколько тычков не…

– Несколько тычков? Да ты на ней места живого не оставил! Ты должен был наказать ее, а не избивать до полусмерти! Среди заключенных уже пронесся слух: надзиратели, дескать, отлупили девчонку!

– А ты, ты меня лупишь по нервам! Если ей силой не внушить некоторые вещи, она, возможно, на вас отыграется в следующий раз. Или убьет мадам Оберже. Вы этого хотите? Плевать на слухи! Они то и дело носятся по двору, этот не первый и не последний.

Моника выбрала свой лагерь. Хотя она почти по-военному подчинялась регламенту, но в деле Гревиль разделяла мнение офицера. Дикий зверь требует особого обращения.

– Вы поступили правильно, – заявила она, гордая тем, что подольстилась к начальству, в отличие от коллеги.

Даниэль поблагодарил ее улыбкой и повернулся к Жюстине:

– Перестань над ней трястись, ладно? Есть и другие девушки, займись ими… Через несколько дней это все забудется.

Жюстина сложила оружие: кончились боеприпасы. Выйдя в коридор, двинулась следом за арестанткой, которая собирала посуду после обеда. Шеф налил себе еще чашку кофе. Радужную улыбку сменил насупленный вид.

– Моника, сходите за Марианной. Приведите ее ко мне в кабинет, пожалуйста.

Он прошел в свой крохотный офис, в двух шагах от комнаты надзирателей. Закурил, расположился в кресле. Ему нужно было увидеть ее, поговорить с ней. Но что он ей скажет? Нужно было подумать об этом до того, как отправлять за ней Дельбек. Он уже сутки над этим думал. Придется импровизировать.

Через пять минут его потряс вид Марианны. Бледная, под глазами темно-лиловые круги. Рассеченная губа распухла, на правой стороне лица огромный синяк. У нее был влажный лоб, и она с трудом удерживала равновесие. К нему медленно приближалось воплощенное страдание. Их взгляды на секунду встретились, потом Даниэль прочистил горло:

– Моника, не могли бы вы оставить нас?

Надзирательница, зануда такая, в полном ступоре уставилась на него. Нет, она не могла. Это запрещает регламент. Даниэль ее вывел в коридор.

– Чего вы боитесь, Моника? Я просто хочу с ней поговорить, ничего больше… Никто не узнает!

– И все же…

– Что? Думаете, я собираюсь ее трахнуть?

Он нарочно выбрал самое грубое слово, чтобы оно точно попало в цель.

– Нет, конечно нет! – возмутилась она. – Как вам только в голову пришло!

От возмущения она вся вспыхнула; казалось, ее круглые щеки вот-вот лопнут, как слишком туго надутые воздушные шары.

– Что ж, в таком случае дайте мне десять минут с ней поговорить наедине, ладно?

Марианна не сдвинулась с места, так и стояла перед пластиковым столом, заваленным разноцветными досье. Даниэль открыл окно, глянул наружу через решетки. Это свидание было ему отчаянно необходимо. Но теперь он понял, что не может позволить себе дать волю чувствам.

– Как ты объясняешь следы побоев у тебя на лице? – спросил он, не поворачиваясь.

Марианна тоже долго думала об этой встрече, мечтала о ней. Сто раз прокручивала ее в голове. Готовилась изобразить полное равнодушие, ранить его, оскорбить. Ничего не показывать, ни в чем не признаваться. Дать ему понять, что все забыто. Что она не страдает, даже не думает об этом больше. Но, по ее сценарию, он-то должен еще об этом думать, должен страдать. Он не сможет скрыть свои чувства, то, что он испытал, что испытывает до сих пор. Он выкажет слабость. Его слабость – это она сама, разумеется. Она предвкушала сцену, разыгрывала ее в четырех стенах. Она все предусмотрела. Иначе просто не могло быть.

Предусмотрела все. Кроме того, что сердце у нее забьется быстрее, стоит увидеть его лицо. Что все сожмется внутри, когда их взгляды встретятся, когда она посмотрит на его руки. Руки, да.

Она предусмотрела все, кроме того, что она сама уже не такая сильная, как раньше.

– Итак? – повторил он, повышая голос. – Как ты это объясняешь?

Она вздрогнула, собралась с мыслями:

– Говорю, что оступилась и упала с лестницы.

– Тогда почему среди заключенных ходит слух, будто тебя избили надзиратели?

– Ты видишь мою рожу? Думаешь, они скушают такую чушь?! Что, по-твоему, я должна придумать?

Разумеется. Он явно терял сноровку. К чему такой напор? Напирать начинаешь, когда находишься в слабой позиции.

– Ладно, проехали… Почему ты не захотела идти на прогулку?

– Я не в состоянии идти. У меня кружится голова.

Даниэль повернулся к ней, пощупал пылающий лоб. Марианна содрогнулась с головы до ног. Рука, прикосновение его руки.

– Похоже, ты сломал мне ребро… Может, и два.

Он поморщился:

– Ребра здесь ни при чем! Подцепила простуду или еще какую-то дрянь… Почему не примешь лекарство?

– Вчера я просила Париотти принести аспирин. Но она, разумеется, забыла!

Как фокусник вынимает кролика из шляпы, он вытащил из ящика стола упаковку «Аспежик».

– Примешь здесь, не хочу, чтобы об этом узнали…

Он вышел на минутку и вернулся с уже готовой смесью. Опять нарушение распорядка. Вообще-то, он только и делал целыми днями, что нарушал его. Вот уже двадцать лет.

– На, выпей.

Она подчинилась, как автомат, стараясь не смотреть ему в глаза. Вообще на него не смотреть. Особенно руки стали настоящим наваждением. Взять эти руки в свои, позволить им проследовать за каждым изгибом ее тела. Освоить каждый миллиметр кожи. Марианна глубоко вздохнула, разглядывая замусоренный плиточный пол и собственные ноги. Поставила на стол пустой стакан, благоразумно ожидая продолжения. Но что-то в ней возрастало и ширилось… Желание, чтобы Даниэль заключил ее в объятия, прижал к себе. Такое сильное, что, наверное, читалось на ее лице. Значит, все насмарку. А Даниэль тем временем видел только белый мрамор с голубыми прожилками. Он задумался, подыскивая нужные слова.

– Никто не должен знать, что между нами было, – вдруг прошептал он. – Чем мы занимаемся уже целый год…

Она подняла на него взгляд. Полные отравы зрачки плотоядного растения.

– Боишься, да? Если я выдам тебя, ты многое потеряешь, а?

– Ничего я не боюсь, – возразил он спокойно. – В любом случае твое слово против моего… И мое более весомо.

Ей стало плохо, но она ничем не выдала себя.

– Можно, я вернусь к себе и лягу?

Лучше сбежать как можно быстрее. Такая странная смесь желания и ярости взрывоопасна.

– С каких это пор ты спишь целыми днями?

– С тех самых, как разбила себе морду о ступеньки.

Он улыбнулся и решил наконец засыпать ров, разделявший их. Присел на стол, обхватил руками запястья Марианны. Электрошок. Мягко привлек к себе. Но у нее хватило духу сопротивляться. Сама удивилась, насколько успешно. Тогда он удвоил усилия. Ей пришлось сделать шаг ему навстречу.

– Кажется, это ты меня боишься! – усмехнулся он.

– Никого я не боюсь.

– Ну конечно, совсем забыл! А что с мадам Оберже?

– Я ее не трогала, – заверила Марианна, опуская глаза.

– Ты врешь. Я это чувствую… А ведь ты обещала.

– Ничего я не обещала! И потом, это она набросилась на меня!

Тут он расхохотался:

– Она? Она на тебя напала? Издеваешься, да? Да она и мухи не обидит!

О последней реплике он тут же пожалел, настолько нелепо она прозвучала.

– Она запустила мне стулом в физиономию, била головой о стену…

Он изумленно, с восхищением свистнул, что вывело Марианну из себя.

– Я показала, кто сильнее! – заявила она с надменной улыбкой. – Но оставила в живых.

Он вздохнул, обнял ее за талию, привлек к себе. Разворошил, раздул угли, тлеющие внутри. Мучительный жар.