This edition is published by arrangement with InkWell Management LLC and Synopsis Literary Agency

Художественное оформление и макет Андрея Бондаренко

Перевод с английского

Эвелины Меленевской

© E. Morgenstern LLC, 2019

© Э. Меленевская, перевод на русский язык, 2021

© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2021

© ООО “Издательство Аст”, 2021

Издательство CORPUS ®

Пират сидит в подземелье.

(Пират – это метафора, но притом все-таки человек.)

(Подземелье мы вправе рассматривать как узилище.)

Пират посажен туда за проступки пиратского свойства, преступные в должной мере, чтобы повлечь наказание, по мнению тех непиратов, которые такие дела решают.

Кое-кто велел и ключ выбросить, но ключ на облезлом колечке свисает с крючка, который вбит в стену поблизости от двери.

(Так близко, что его видать из-за прутьев решетки. Свобода в поле зрения, но вне досягаемости, предназначаемая служить узнику укором. Никто не помнит об этом теперь с той стороны решетки, где ключ. Тонкий психологический ход забыт, обратившись в привычку и удобство.)

(Пират это понимает, но соображения свои придерживает при себе.)

Караульный сидит в кресле у двери, читает детективы из тех, что выпускают сериями на дешевой бумаге, и воображает, что он приукрашенная, присочиненная версия себя самого. Гадает, в чем разница между пиратами и ворами, неужто в кораблях и шляпах.

Некоторое время спустя на смену ему приходит другой охранник. Точного расписания пират уяснить не может: часов в подземелье-узилище нет, а шум прибрежных волн под каменной стеной заглушает и утренний перезвон, и вечернее веселье.

Этот караульный пониже ростом и читать не любит. Он не хочет быть никем, только собой, у него не хватает воображения, чтобы наколдовать себе второе я, альтер эго, не хватает даже на то, чтобы вникнуть в чувства того, кто сидит за решеткой, а ведь в подземелье тот единственная живая душа, не считая мышей. Самым придирчивым образом он разглядывает свои ботинки, когда не спит. (Но обычно все-таки спит.)

Часа через три после того, как низкорослый охранник сменяет чтеца, приходит девушка. Приносит тарелку с хлебом и миску с водой, ставит их за решеткой, и руки у нее до того трясутся, что половину воды она расплескивает. А потом поворачивается спиной и ускакивает вверх по лестнице.

На вторую ночь (пират догадывается, что это ночь) он становится вплотную к решетке и смотрит на девушку в упор, и тогда та роняет хлеб, да так, что до него едва можно дотянуться, и расплескивает почти всю воду.

На третью ночь пират прячется в тени, в дальнем углу, и так исхитряется сберечь от расплескивания большую часть воды.

На четвертую ночь приходит другая девушка.

Эта девушка караульного не будит. Ножки ее ступают по камню легче, и шорох шагов заглушается волнами и мышами.

Эта девушка вглядывается в тень, где стоит едва заметный пират, тихонько, разочарованно вздыхает, а тарелку с хлебом и миску ставит близко к решетке. А потом она ждет.

Пират остается в тени.

После нескольких минут молчания, перемежаемого храпом охранника, девушка поворачивается и уходит.

Добравшись до еды, пират обнаруживает, что в воду подмешано вино.

На следующую ночь, пятую, если это вообще ночь, пират ждет у решетки, когда спустится неслышными шагами девушка.

Поступь ее замедляется почти незаметно, стоит ей увидеть его.

Пират смотрит на нее, а девушка смотрит на него.

Он протягивает руку за миской и хлебом, но девушка ставит их на пол, не отводя от него глаз, следя за тем, чтобы он не смог коснуться даже краешка ее платья. Смелая, но скромная. Выпрямляясь, она отвешивает ему намек на поклон, легкий кивок головой, движение, которое напоминает зачин танца.

(Даже пирату по силам узнать зачин танца.)

На следующую ночь пират стоит поодаль от решетки, на расстоянии, которого требует вежливость, преодолеть которое можно в один шаг, и девушка подходит чуточку ближе.

Еще одна ночь, и танец продолжается. Шаг навстречу. Шаг вспять. Движение в сторону. Назавтра он снова протягивает руку, чтобы принять то, что она принесла, и его пальцы касаются тыльной стороны ее ладони.

Теперь девушка медлит уйти, каждый раз остается подольше, хотя, если охранник шевельнется так, что, кажется, вот-вот проснется, убегает, не бросив взгляда назад.

Она приносит две миски вина, и они выпивают вместе, в товарищеском молчании. Охранник не храпит больше, сон его глубок и покоен. Пират подозревает, что девушка к этому причастна. Смелая, скромная и умная.

Случаются ночи, когда она приносит не только хлеб. Апельсины и сливы прячутся в карманах ее платья. Засахаренный имбирь в газетной обертке, приправленной новостями.

Случаются ночи, когда она остается почти до смены караула.

(Дневной караульный бросает теперь свои детективы у стен камеры, так что до них можно дотянуться, – видимо, ненароком.)

Тот караульный, что покороче, расхаживает сегодня туда-сюда. Кашляет, прочищает горло, как если бы ему есть что сказать, но не говорит ничего. Потом он устраивается наконец на своем стуле и впадает в тревожный сон.

Пират ждет девушку.

Она является с пустыми руками.

Сегодня – последняя ночь. Ночь перед виселицей. (Виселица – тоже метафора, пусть даже и очевидная.) Пират знает, что другой ночи не будет, не будет и смены караула. Девушка знает, сколько точно осталось часов.

Они об этом не говорят.

Они вообще еще ни разу не разговаривали.

Пират наматывает на палец локон ее волос. Девушка прижимается к прутьям, щеку ее холодит железо, она ближе некуда – и при этом далеко-далеко.

И близко так, что можно поцеловать.

– Расскажи мне историю, – просит она.

Пират повинуется, он готов ей услужить.

Глубоко под землей, спрятанное от Солнца и Луны, на берегах Беззвездного моря кроется лабиринту подобное сплетение туннелей и комнат, доверху заполненных всяческими историями. Истории внесены в книги, закупорены в стеклянные банки, ими разрисованы стены. Поэмы начертаны на коже и впечатаны в розовые лепестки. Сказки выложены напольной плиткой, сюжеты отчасти стерты, вытоптаны ногами. Легенды вырезаны по хрусталю и подвесками украшают светильники. Были и небыли внесены в каталог, им обеспечены долговечность и уважение. Мифы бережно сохраняются, в то время как меж них взрастают свежие перепевы.

Место это, обширно раскинувшееся, в то же время изящно и удобно устроено. Затруднительно оценить его площадь. Коридоры приводят в залы и галереи, а лестницы свинчиваются то вниз, то вверх, в альковы и аркады. Всюду двери, которые куда-то ведут, в иные пространства, к другим историям, к новым тайнам, которые предстоит раскрыть… и всюду книги.

Это святилище для тех, кто истории рассказывает, кто истории сохраняет, кто истории любит. Они едят, спят и видят сны, окруженные хрониками, летописями, сказаниями. Некоторые остаются на несколько часов или дней, а потом возвращаются в верхний мир, но другие застревают на недели или даже года, делят жилище с кем-нибудь либо живут отдельно, время свое проводят за чтением, исследованиями, писательством, дискутируют, работают в сотрудничестве и поодиночке.

Немногие из тех, кто остался, решаются посвятить себя этому раю для книгочеев.

Есть три тропы. Это одна из них.

Это тропа служителей.

Тот, кто надумал выбрать эту тропу, прежде чем связать себя обязательствами, должен полный лунный цикл провести в одиночестве. Почему-то считается, что испытание это подразумевает молчание, но некоторым из тех, кто согласился, чтобы его заперли в каменной келье, случается догадаться, что никто их там не услышит. Можно говорить, стонать и вопить, и это не нарушит никаких правил. Полагают, что в испытание входит молчание, только те, кто никогда не сидел в такой келье.