мы жили в тесно сомкнутых рядах,
палаток что густо лебедою поросли.
Не выбирали мы и легкого пути,
перед страной мы были откровенны,
в суровые училища военные ведь
тоже кто-то должен был идти.
По полигонам вздыбленном в ходе,
мы в танках проносились по земле,
на скоростях больших врывались в небо,
и там случалось на куски рвались,
чтобы другие девушки и парни любили
и студентами звались»
Но мы знали, что на втором курсе все это кончится и начнутся наши специальные авиационные предметы.
Очень много ребят было отчислено по различным причинам, в основном по неуспеваемости по итогам первого курса. К слову стоит сказать, что поступило нас на первый курс двести двадцать семь человек, а к четвертому курсу осталось около ста восьмидесяти. Например, командиром нашего классного отделения был младший сержант Анатолий Ляшенко, поступивший из матросов и растерявший наверно все свои школьные знания, служа матросом. У него была мечта – свалить из нашего училища в вертолетное. Зачем он поступил в Тамбовское, не понимаю, может тоже разнарядок у них в части не было. Так вот он на самоподготовках вместо того чтобы готовиться к занятиям на следующий день, постоянно мелом на доске рисовал вертолеты. Каким-то образом он сумел перевестись в вертолетное училище, дальнейшую его судьбу я не знаю.
В общем, началась обычная курсантская жизнь с теоретическими занятиями, периодическим хождением в наряды дневальным по казарме или дежурным по кухне, иногда в караулы или в патруль.
Про караулы отдельная история. Вместе со мной в нашем отделении учился Слава. С нами в одном из первых караулов произошел анекдотичный случай. Слава должен был по смене заменить меня на посту. Для этого заступающий на пост под руководством разводящего должен подойти к сменяемому часовому, стать к нему плечом к плечу, лицом в разные стороны, часовой лицом от поста, заступающий на смену – лицом к посту и произнести дежурные фразы, типа один – «пост сдал», другой – «пост принял». Слава подходит ко мне и становится напротив меня лицом к лицу. Я, пытаюсь стать к нему как положено – боком, он обегает меня и опять норовит повторить эту же позицию, и так несколько раз. Разводящий с ужасом наблюдает за этой Камасутрой, когда же это закончится. Продолжалось это значительно дольше, чем я это описываю. Наконец разводящему это надоело, и он поставил несчастного Славу как надо. После караула ему естественно было объявлено, сколько положено нарядов и проведены дополнительные занятия по уставу караульной и гарнизонной службы.
А еще был случай, но это уже не в нашем отделении, если мне не изменяет память с курсантом Бородачевым. Через один из охраняемых постов проходила ветка местной железной дороги. И вот однажды, по этой ветке едет по своей нужде тепловоз, а навстречу ему наш часовой: «Стой». Тепловоз естественно едет дальше и в ус не дует, так как машинисту ничего в кабине не слышно. Часовой: «Стой, не подходи, стрелять буду». Тепловоз дальше. Часовой делает предупредительный выстрел вверх. Только после этого машинист понял, что с ним не шутят, и пустился бегом из опасной зоны. Между прочим, нашего бдительного часового еще и поощрили, так как он действовал точно по уставу.
На самоподготовке мы должны были готовиться к занятиям на следующий день, иногда приходилось конспектировать классиков марксизма-ленинизма – в общем, сидеть и заниматься делом. Насчет конспектов классиков, это ненужное никому издевательство отнимало массу нашего «драгоценного» времени. Зачем, спрашивается, летчику-инженеру конспектировать классиков. Когда это ему может пригодиться. Ну, прочитал очередного классика, чтобы быть в курсе теории вопроса и достаточно. Я понимаю для гуманитариев с политическим или философским уклоном, там все понятно, им потом по жизни это пригодится. А нам-то это зачем? Представляете, сколько эти классики за свою жизнь всего понаписали, они же все были трудоголики. А нам без наличия конспекта нельзя было сдать ни одного зачета или экзамена по гуманитарным дисциплинам. Некоторые наши изобретатели делали следующее – писали начало конспекта (одну-две страницы) нормальным человеческим почерком, а потом брали расческу и под расческу рисовали остальные страницы. Иногда это сходило с рук. Главное в этих линиях, похожих на строчки делать правильные промежутки.
Что еще кардинально отличает курсанта от студента – это железная дисциплина. Шаг влево, шаг вправо – «расстрел» на месте. Отлучаться из аудитории, где проходила самоподготовка, без уважительной причины было категорически запрещено. Регулярно наш командир роты делал проверки присутствующих на самоподготовке. В связи с этим рассказываю, что со мной случилось однажды. Здание УЛО, где проходили наши самоподготовки, было соединено вплотную с гарнизонным Домом офицеров. На третьем этаже УЛО была потайная дверца, которая открывалась прямо в зрительный зал Дома офицеров.
Было это уже на четвертом курсе. В Доме офицеров шел замечательный фильм «Офицеры». Я, и еще несколько моих друзей, свалили с самоподготовки, и пробрались в зрительный зал на этот фильм. Наш курсовой офицер по кличке «Окунь» именно в этот день решил проверить наличие на самоподготовке наше классное отделение и естественно нас всех вычислил. За этот просмотр я лично получил пять нарядов вне очереди. Это значит пять раз через день заступать дневальным по казарме. Испытание должен вам сказать еще то, спать то в наряде приходится всего четыре часа, потом занятия в УЛО и опять в наряд. Как сейчас вспомню, так вздрогну. Таких испытаний на четвертом курсе у меня было два. Второй раз я смотрел французский фильм «Воздушные приключения» и опять пять нарядов вне очереди. Обратили внимание – оба раза я пострадал из-за тяги к прекрасному и профессиональному (военная служба и самолеты). Прямо как тот Ваня, внук главных героев из фильма «Офицеры» пострадал из-за бегемотов.
Если говорить о свободном времени, то его практически не было. Свободное время в казарме ничем примечательным не запомнилось, его и было то всего полтора часа в день. Просмотр телевизора в ленинской комнате всем огромным (200 человек) коллективом, чтение книг и подготовка к утреннему осмотру на следующий день (подворотничок, бляха и сапоги). В субботу, во второй половине дня и в воскресенье можно было пойти в увольнение. Об этом хорошо спел Лев Лещенко, «пуговицы в ряд, проводи нас до ворот товарищ старшина, товарищ старшина». Все он там отразил почти правильно, чем заниматься курсанту в увольнении – кино, мороженое, променад по улице Киквидзе и тамбовские девушки.
Хорошо запомнилось одно увольнение на третьем курсе в Мичуринске при тридцати градусном морозе. Погулял я с девушкой по улице с поднятыми ушами на ушанке (как же – девушка смотрит на курсанта, уши опускать нельзя), а наутро в бане уши (уже человеческие) опухли и стали похожи на сибирские крупные пельмени. Почему в бане – это отдельная история. В Мичуринске третий курс жил в так называемых «Красных казармах». Помывка проводилась в городской бане только по понедельникам рано-рано утром (наверно другое время было просто занято обыкновенными гражданами). Баня располагалась на другом конце города. Я с ужасом вспоминаю эти наши походы в баню. Вы видели в кино, как французы отступали из Москвы в 1812 году.
Источник – https://im0-tub-ru.yandex.net/i?id=3cfcd73af86d4bd9638674e487cd02eb-l&n=13
Наше шествие было очень на это отступление похожим. Дело было зимой. Все брели большой гурьбой, обмотанные полотенцами, проклиная все на свете. Идти надо было не менее пяти километров. Над нашей отступающей армией стоял такой пар, что ничего вокруг не было видно. Все ранние прохожие шарахались от нас как от прокаженных. После этого я возненавидел бани. Отдельные из нас при подъеме в баню пытались каким-то образом спрятаться и избежать этого издевательства над организмом. Но старшина ходил по казарме и вытаскивал таких «любителей» бани потому как в чистом теле здоровый дух.
