Проснувшись, он до сих пор ощущал на шее прикосновения его губ, а когда немного пришёл в себя, то понял, что это ветка с куста гладит его по нежной коже подбородка. Поправив стояк в штанах, он как-то особенно ясно осознал, что тело реагирует на ласку. А мысли создают контекст. Что его коже плевать, кто целует его — мужчина, женщина или ветка с мягкими листьями. Оно реагирует. Тело может получать удовольствие от того, что ему хорошо, без условности в виде того, кто это «хорошо» делает. И от этого ему стало абсурдно легче.

Он вернулся домой снова поздно. Покормил парня, напоил, намазал мазями от уже потихоньку сходящих синяков и гематом. С мрачным удовлетворением заметил, что скоро Стилински сможет совсем хорошо открывать глаза, а губы снова станут целыми, без крови и ссадин.

Нога беспокоила его всё больше, и Дерек уже хотел дать ему обезболивающее, но тот отказался.

— Мне так легче. Я всегда знаю, что не стану нести какой-то бред под кайфом. А боль… Тебе же должно быть приятно понимать, что твой насильник мучается…

Дерек только пожал плечами. А ещё подумал о том, что нет. Ему не приятно

Ему никак. Будто внутри родился какой-то стопор, и он ничего не чувствует по этому поводу. Ни радости, ни печали. Он уехал рано утром, не смог ничего приготовить, и пришлось срочно наведаться в город. К нему подошёл полицейский, чтобы уточнить, не знает ли он что-то о заезжем парне, на которого напали около десяти дней назад. Дерек только пожал плечами. А в магазине встретил Пейдж. Снова. Снова был быстрый секс на кухне, а потом она неожиданно разревелась.

— Я понимаю, что я тебе такая не нужна. Жирная корова с двумя детьми. Но я виновата перед тобой, и не знаю, как могу искупить эту вину. Тебя травили из-за меня… Твоя жизнь была невыносимой… И я хочу как-то загладить это, это мучает меня, только не знаю, как… Не так же… — она распахнула старый халатик, который был ей очевидно мал, и который она, видимо, достала лишь потому, что в доме был гость. — Зачем ты здесь вообще? Зачем ты приехал?

— Так нужно, Пейдж. Мой… друг заболел. И я должен поставить его на ноги. Без больниц, понимаешь?

— Мг… Я не лезу в твои дела, не подумай. Но, может, помочь? Я спрашивала у Мэгги, но ты не останавливался у неё в мотеле. Где ты живёшь?

— В охотничьем домике.

— В том самом? — она неловко улыбнулась. — Есть хочешь?

— Блядь. Я же его не покормил… Можешь, как в прошлый раз?

— Нет, сегодня у меня рагу…

— Да, хоть что!

Женщина стала собирать еду с собой, а потом неожиданно спросила.

— Может, я могу готовить вам? Возьму только за продукты. Всё равно каждый день за плитой…

— Если тебе это нужно, чтобы успокоить свою совесть, я не откажусь. Но ты мне ничего не должна. Ты была подростком. Твои родители, уверен, сильно повлияли на твоё мнение. Так что глупо себя винить.

— Я говорила себе это каждый день. Но видела, как тебе плохо. И радовалась этому. Так что, да, мне это нужно.

— Тогда по рукам.

— У твоего друга какая-то диета?

— Мягкое, несолёное… То, что не нужно жевать, и не вызывает жажды.

— Тогда погоди минуту, — она достала из шкафчика блендер и превратила рагу в пюре.

— Пейдж, спасибо. И вот ещё что… Ты не нужна мне, не потому что ты «такая». А потому, что я тебя не люблю. И больше в моей жизни не будет условных возлюбленных… Мне одной хватило с головой…

— А как же остальные… Мне казалось, ты влюбляешься по два раза в неделю…

Дерек улыбнулся грустно, пытаясь не показать плескающуюся на дне глаз боль. Он знал, что не стоит отвечать. Но почему-то всё равно ответил. Наверное, хотел отыграться за те месяцы отчаяния и непонимания, которые испытывал в школе.

— А влюблён я был лишь однажды, Пейдж. В тебя.

Оставив шокированную женщину в доме, он подхватил контейнер с рагу и ушёл, стараясь не думать, что теперь Пейдж будет винить себя сильнее. Но это было правдой. Одной из многих, что он понял о себе здесь, дома.

Он мчался к Стилински так, что едва не пропустил знакомый поворот. Он знал, что этой ночью ему было херово, и утром он даже не проверил его. Столько сил истратить на него, чтобы он загнулся сейчас, было бы ужасно. Вот только это было каким-то искусственным умозаключением. Будто он должен был так думать, и проецировал привычные мысли, но они шли из головы, а не из сердца. А там, в сердце, которое тоже отчего-то стало работать как надо — с переживаниями, эмоциями, оно теперь тоже болело или кайфовало вместе с хозяином, там была тревога. Что с Просто Эм может что-то случиться. Что ему может стать плохо. А ещё, что его могут найти и добить. Настроение от этих мыслей становилось всё более отвратным. Но не только от них.

Его настроение было плохим ещё и потому, что снова секс не был таким, каким хотелось. Он ехал неудовлетворённым. Злым. Раздражённым. Что не получит того, чего хотел.

Он смотрел гей-порно. Нет, у него не вставало. На показательный секс на камеру, на сочные стоны актёров. На анальным секс с мужчиной, в принципе. Только один ролик отозвался в нём, и то, включённый случайно. Там почти ничего не было видно, но возбуждение вызвали звуки. Не стоны, не хлюпанье смазки. А тихий шёпот, нетерпеливый вскрик от промедления. Вообще, создавалось впечатление, что они не знают, что их снимают. Потому что они вели себя так… Искренне. Без лишних движений, якобы соблазнительных взглядов, поворотов головы, открытых ртов и высунутых языков. Они просто были друг для друга. Вот, что цепляло. И если бы не два члена в тусклом освещении, это вполне мог быть и вполне традиционный секс. Им тоже было хорошо. Это было ключевым.

Так что, не был смысла пытаться нагнуть какого-нибудь парня, чтобы проверить свою гетеросексуальность. Он, кажется, просто не мог расслабиться и получить удовольствие. Вот это было дерьмово.

— Я думал, ты не придёшь больше, — смущённо проговорил Стилински, когда Дерек снова застал его на полу в луже мочи. Банка стояла полная, но хуже было то, что он лежал на больной ноге.

— Блядь, Стилински! Ну… Вставай… Вот так… Я не думал, что задержусь.

Все умывательные процедуры парень стоически делал вид, что без сознания. Ему было стыдно, неловко, но он не смел и пикнуть. Дерек заботился о нём, пусть и с какой-то странной целью. Но он заботился. Было видно, что ему не наплевать на то, как себя чувствует Стайлз. Однако находиться постоянно на грани истерики им обоим было нельзя. Дерек штормило, всё ещё. Но и Стайлза тоже штормило, и как он умудрился ни разу в присутствии Хейла не сорваться, он не понимал.

Он много думал о том, как оказался в этой ситуации. И пришёл к определённым выводам. Но вместе с этим, он много думал и о себе. О том, что он монстр, который ищет раскаяния и прощения. О том, что иногда готов выть сукой и ползать в ногах у Дерека, вымаливая это прощение. Он хотел быть сильным. И он был сильным. Но иногда силы словно по щелчку пальцев заканчивались. И он чувствовал каждую сломанную кость в теле, каждое ноющее ребро. Но хуже, чувствовал, что не может больше ощущать эту чудовищную ненависть от любимого человека. Хотелось крикнуть о своих чувствах, хотелось вскрыть себе горло этой консервной банкой, хотелось просто сдохнуть. Близость Дерека, такого Дерека убивала. Сводила с ума. И сны… Сны, где они вместе. Сны, где Дерека убивают по его вине. Сны, где Дерек сам спускается курок, глядя в глаза Стайлза. Разные сны. Мистические тоже. Будто кто-то разговаривает с ним, а он не слушает, не слышит. Только на коже ощущает чужие слова. Слова о том, что он не достоин. Слова о том, что он убийца. Слова о том, что его не должно быть среди живых, но и мёртвым он не нужен. Всё это было похоже на бред. И вот-вот этот бред мог сорваться с его губ в реальности.

— Я знаю, что ты не спишь. Вот… Поешь… Ну, ты же голодный…

— Зачем ты делаешь это? Дерек? Ты же ненавидишь меня!

Хейл засунул ложку ему в рот. Стайлз проглотил, не почувствовав вкуса.

— Мне нужны мои ответы.

— А если… Если я скажу, что их не будет? Ты меня оставишь? Какого хрена, Дерек, ты обтираешь меня, подтираешь мне зад и выносишь мою мочу, кормишь с ложки и накладываешь мази? Если это чувство человечности, то просто отвёз бы в больницу.