Мисс Блейк, наконец, проявила те свои желания, которые всё время сдерживала с Дереком, обходясь визитами к другим парням в её доме. Поначалу Хейл воспринял это очень жёстко, но ребята, с которыми он жил под одной крышей, казалось, были счастливы, что их потребность в материнском тепле заменили другой потребностью. Той, от которой Дерека тошнило. Он не мог слушать по ночам звуки из спальни Дженнифер и привык спать в наушниках под классику рока. В нём сильным шквалом жила память о том, как общались его родители. Тепло, мило, тонко. Как изредка флиртовали друг с другом, но никогда это не было пошло. Никогда это не было открыто. И такое поведение Дженнифер стало для него чуть ли не преступным. Уже потом, намного позже, он узнал, что так оно и было. Что то, как вела себя Дженнифер с детьми — уголовно наказуемо, за что она и села в итоге. А Дерек навсегда вынес из её дома урок не позволять женщинам вести. Не позволять им заблуждаться, что они могут быть доминирующими в отношениях, потому что их решения — это лишь то, что одобряет мужчина. Он был таким — сильным, почти сломленным обществом подростком, но сильным. И его мужской стержень внутри не позволил тогда Дженнифер забраться в его постель. Потому что он принял решение всегда решать самому. Всегда. А мнение других людей — это лишь способ достижения цели. Не обязательно, чтобы люди знали правду, важно, чтобы они так думали. Что знают всё, что всё поняли о нём. Несмотря на то, что отношение мисс Блейк к нему стало холодным и почти жестоким, он наблюдал за ней постоянно. Видел, за счёт чего она манипулирует другими ребятами, учился у неё этому. Да, учился. Это было полезно. Это была важно уметь, потому что уже тогда он понял, какой будет его цель на ближайшие несколько лет. Особенно учитывая, что манипулировала Дженнифер не только мужчинами. Но и женщинами. Всеми вокруг. И только чувство самосохранения не позволило Дереку загордиться и подумать, что он самый умный вокруг, что всех эта женщина обвела вокруг пальца, а его — нет. Он был травмирован смертью родных, тем, что видел своими глазами предательство отца, тем, что Питер ненавидел его, а Лора бросила одного, пока живёт своей жизнью в Нью-Йорке. Это давало ему возможность прикинуться ненормальным депрессивным подростком и не привлекать внимания. Но это был лишь образ, который он сменил, когда Лора всё же забрала его к себе.

Только тогда он понял, что должен сам решать, когда и что поесть, стоит ли менять кроссовки на новые, планировать походы к парикмахеру или врачу. Потому что Лора училась и работала, пыталась наладить свою жизнь и заботилась о нём так, как могла. Но её забота отличалась от материнской. Она была поддержкой и опорой, но не пыталась видеть в Дереке маленького мальчика. Он был уже большой.

Сейчас, когда в его домике на кровати лежал избитый парень, он не знал, как о нём позаботиться. Он понимал, что не нужно вести его к врачу, но и сам помочь ему боялся. Однако он не приходил в себя, тяжело дышал, а когда Хейл преодолел себя и подошёл ближе, то понял, что у Стилински начался жар.

Он подкинул дров, нагрел воды побольше и решил, что сделает хотя бы то, что может. Спустил парня на пол, поближе к тазу с тёплой водой. Потом подумал и расстелил на доски старую ткань, чтобы не нужно было потом заморачиваться с уборкой. Раздеть его было страшно, и он принялся стирать мокрой влажной тряпкой кровь с лица, шеи, кромки волос. И только, когда всё было более-менее чисто, решился. Стянул кое-как куртку, ботинки и джинсы, разорванную футболку просто дорвал прямо на теле Стилински, оставив его только в белье.

Он был крепким, жилистым, но рассмотреть рельеф мышц было почти невозможно, потому что всё тело было покрыто синяками, ссадинами, руки были отёкшими, а правая нога вообще имела цвет почти чёрный. Дерек сомневался, что смог бы диагностировать перелом, но был уверен, что не это главная проблема. Он потрогал рёбра, и ему показалось, что они целы.

Переложив отмытого от крови парня на кровать, он вдруг подумал, что, наверное, ссадины нужно обработать, иначе может быть заражение крови. С трудом справившись с порывом просто облить его виски из бутылки, он намочил в оставшемся с ночи стакане кусок бинта и стал протирать им раны. Стилински зашипел. А потом закашлялся.

— Где я?

— В аду.

Открыть глаза он не мог, но покачал едва заметно головой.

— Ты не звучишь, как дьявол, Дерек. Скорее уж, как ангел смерти.

— Не торопись умирать, Стилински. Ты задолжал мне рассказ. О том, как трахнул меня в «Каллиопе», — он сильнее прижал бинт к губе, и парень дёрнулся. — Больно? Ничего, это ничего…

— Это ничего, Дерек. Я буду терпеть, пока ты не наиграешься в доктора. Горло сухое… Если хочешь, чтобы я говорил, дай воды.

Несколько минут Хейл искал, чем ему размешать аспирин в кружке, за которые Стилински снова отключился.

— Эй, — он приподнял ему голову. — У тебя температура. Выпей.

Глотки были короткими, и было очевидно, что парню больно, когда кружка прикасается к разбитым губам, но он старательно выполнял приказание своего «лечащего врача».

— Машина у маркета, прости… Я загрузил продукты, но не успел отвезти… Пришлось уходить…

— Ушёл? Вижу, что не особо… Тебя сюда притащили, Стилински. Люди Сатоми.

— Нет, — прохрипел он тихо, закашлялся, а потом только сказал, — не они, — и снова отключился.

Хотелось есть — в доме оставалось только пару банок консервы и ещё одна бутылка виски, и Дерек с трудом представлял, о каком именно маркете говорил его… насильник. Но подумал, что ему в любом случае нужно поесть, как и избитому парню. Он укрыл его одеялом, проверил, чтобы огонь в очаге горел ровно, а дым выходил свободно и, накинув старую папину куртку, ушёл.

Первым делом он зашёл в бар на отшибе. Такому раннему посетителю там очень удивились, но обслужили. Шальную мысль взять куриных крыльев, чтобы покормить… Стилински, он отмёл. Едва ли тот сможет жевать ближайшую неделю. Спросил дорогу к маркету и пошёл дальше.

Он так много пешком не ходил уже много лет. Ноги болели, гудели, но мысли отчего-то текли чётко, словно маршировали вместе с хозяином этого тела. Нужно найти машину, зайти в аптеку, узнать, как лечить… его. Как его лечить. Не только от простуды, которая была целиком и полностью виной Дерека. Если бы он втащил его в дом ночью, тот не заболел бы. Но виноватым он себя не чувствовал, понимая, что мог бы сделать ужасное, если бы Стилински попался ему под руку.

Вернулся он только после обеда. Камаро стояла у магазина, ключи лежали рядом, а на переднем сиденье оказался увесистый пакет с продуктами. Аптека была закрыта, зато медпункт по-случайности открыт, и там Дерек узнал много из того, чего никогда не хотел бы знать. Парень, который принимал пациентов, был очень уставшим, очень угрюмым, и в какой-то момент вообще сказал, чтобы Дерек не дурил ему голову, а просто привёз пострадавшего сюда, но, получив отказ, пожал плечами.

— Звони. Если будет совсем плохо, я приеду. Но учти, если поступит заявление в полицию, ничего скрывать не буду, понял?

— А ты разве не обязан донести об этом?

— Если бы я каждый раз доносил о пьяных драках, у нас сидели бы процентов семьдесят округа. Пока твой избитый не напишет, никто не рыпнется. Так что расслабься. Но звони, если станет плохо. Понял?

Дерек только кивнул. Он ехал по лесной дороге и не был уверен, что застанет Стилински живым. Тому было плохо, когда Хейл уходил, и вряд ли стало лучше от кружки аспирина.

Когда он зашёл в дом, то увидел парня на полу.

— Какого хера, Стилински?

— Мне нужно было отлить… Но я… — то ли ему было так стыдно, что он потерял сознание, то ли горящие щёки и лоб выбили его из вменяемости, потому что парень отключился. В луже мочи.

— Блядь, — только и выдал Хейл.

Это стало походить на театр абсурда, но уже на завтрашнее утро Дерек понял, как лучше обращаться с лежачим больным. Ютьюб сильно помог. А ещё Дерек понял, что ему не справиться одному. Стилински почти не приходил в себя, однако мясной навар всё же выпил. И это едва не стало его последним днём жизни, потому что его рвало. И снова был Ютьюб, медицинские статьи — он настолько включился в лечение парня, что иногда даже забывал, что на самом деле ненавидит его. За то, что притворялся, за то, что издевался, за то, что сделал с ним в ту ночь, но намного больше за то, что оказался предателем. Потому что ему хотелось верить. Потому что Дерек ему, и правда, поверил.