— Не хочу марать руки кровью. Даже твоей, — Дерек был зол, но даже такая острая эмоция не скрылась от самого него тот факт, что этот ответ не отличался искренностью и полнотой. Что на самом деле ему было намного больше чего сказать, только углубляться в свои мотивы он не торопился.

— Что будет дальше? Ты не обязан тут со мной сидеть. Ты выходишь только в магазин и аптеку, Дерек, но это твой родной город. Сходи к родителям, посиди в баре, развлекись, — парень понял, что честного ответа так и не дождётся, но думать о настоящих причинах сейчас было ни к чему. Он видел, пусть плохо, но видел, как на него смотрит Хейл. И сочувствовал ему. Всей душой. Однако и самостоятельно вбивать кол в сердце слишком подробным анализом он не хотел. И его мозг неожиданно сжалился над ним и не стал без его желания выдавать выводы, которые наверняка уже были сделаны. Но спрятаны где-то в глубине сознания.

— Док сказал, что в любой момент могут пойти судороги. Сказал, что ты можешь сойти с ума от боли. И что мне придётся сделать укол. А ты не смеешь сдохнуть, пока не расскажешь мне всё! Всё, что меня интересует. Пусть не имя. Но хотя бы суть. Потому что я не могу уложить в своей голове, каким больным ублюдком нужно быть, чтобы так правдоподобно изобразить доверие, заботу, дружбу. Да ты социопат!

— Вот видишь, ты уже поставил мне диагноз. Может, на этом угомонишься? — если бы он мог, он позволил бы слезам стечь по щекам. Только слёз не было. Сил плакать не было. Он уже неделю валялся здесь, не зная, сможет ли ходить, живы ли его друзья, ведь и до них могли добраться, что задумал Хейл… И на эти тревоги уходила вся его энергия. Все его жизненные силы словно утекали в решето. И говорить он не видел ни желания, ни смысла.

— Да блядь, сейчас! Ответь мне, как можно было выбрать мне ёлку на Рождество, готовить кролика, зная, что пару месяцев назад заставил меня засунуть член тебе в зад?! Ты оказывался рядом всегда, когда я был на грани, как так? Зачем?! — мужчина звучал отчаянно и искренне, было слышно, что он нуждается в ответе, но Стайлз понимал, что его не удовлетворит тот, который он может дать. Однако предпринял попытку. Чтобы просто сделать всё, что мог.

— Потому что мне действительно не всё равно. Ты хороший человек, Дерек, тебе просто не повезло. И я знаю, насколько больно сделал тебе, и хотел помочь.

Дерек расхохотался. То понимание, что сейчас на него снизошло, разодрало душу на куски. Снова всё перевернуло в нём, снова поставило в тупик.

— Я больной… Знаешь, что самое страшное, Стилински? Знаешь? Самое страшное, самое отвратительное во мне то, что я до сих пор тебе верю. Ты извратил меня, мои чувства, использовал моё тело, а я тебе всё ещё доверяю, ты понимаешь, что ты меня свёл с ума своими этими… Заботами… Это какой-то Стокгольмский синдром. Я ненавижу тебя, Стилински! Тебя ненавижу! Себя ненавижу! Я всё это ненавижу! Потому что сама только мысль о том, что ты сдох, делает меня счастливым и несчастным одновременно. Я просто моральный урод… Такой же, как ты… Я тебя задушу сейчас, понимаешь?

====== На грани ======

Дерек вылетел из домика, и Стайлз не видел его до самого завтрашнего утра. Помочился в банку из-под фасоли и забылся неадекватным сном. Те картины, что он видел, пугали его с каждой ночью всё сильнее, но никуда уйти от них он не мог. Это было время, когда его душу рвало на части. Он словно физически это ощущал.

Стайлз не понимал, что происходит с его мозгами в тот вечер, но когда его интуиция прямым текстом завопила, что нужно бежать, бежать было поздно. Он бросил ключи от красавицы Камаро под колесо и сорвался с места. Но это не принесло никакого результата, кроме, пожалуй, того, что с сорванным дыханием драться было невозможно. Хотя в тех условиях, с таким количеством бойцов. В какой-то момент Стайлз поверил в то, что это последние минуты его жизни. И искренне сожалел о том, что не ответил МакКоллу ни на один из его миллиона звонков. Не сказал ни слова — ни плохого, ни хорошего — человеку, который был рядом всю его жизнь. Он приготовился умереть с этим. Однако кто-то крикнул, чтобы его не добивали. Что эта честь должна быть оставлена для кого-то другого.

Стайлз знал, чьих рук это дело, и молился про себя всем богам всех известных ему пантеонов, чтобы только с Дереком всё было хорошо. А потом ему на ухо шепнули, что его дружок уже в курсе, кто с ним развлекался в номере отеля, и пожелали счастливого пути в Ад. И Стайлз мог только захлёбываться кровью из разбитого носа, и стараться не стонать на потеху безжалостным членам некогда великой банды. Боль… Сейчас парень мог бы от души посмеяться над собой, но в тот момент, в тот момент он, правда, ощущал всё так, словно так и должно быть. Словно он этой болью искупает ту, что подарил своему любимому. И принимал удары с благодарностью, принимал удары так, будто они были даром господним. Будто с каждым треснувшим ребром, с каждым новым синяком, с каждой каплей крови на земле он расстаётся со своей виной. Только это было ложью. Тем, что придумало для него его подсознание, чтобы смириться с тем, как его тело ломает и выкручивает чужой ненавистью. Он осознал это лишь в тот момент, когда услышал, как об дверь, возле которой его бросили, ударился какой-то камень, а потом упал на него. Дверь открылась, и он…

Он ощутил, как волна отчаянной боли накрыла его с головой. Не своей боли, чужой. Он даже не уверен, что осознавал себя в тот момент. Что он чувствовал? Был ли он жив? Снова показалось, что он готов говорить со своей смертью, только теперь она ему не принадлежала. Стайлз потерялся в своей голове. Было холодно, как в могиле, но это он почувствовал много позже, когда горячая кровь брызнула из носа после очередного удара Дерека. И ему не было жалко себя, нет, он жалел его, зная, что тот не должен брать такое на себя, не должен, иначе винить себя будет свою оставшуюся жизнь.

Он очнулся от того, что солнце полоснуло первым лучом по его лицу. Нет, до самого рассвета было ещё далеко, но он ощущал, что граница ночи вот-вот превратит время в утреннее. Зачем он куда-то двигался, он не знал. Но хотел уйти от этого места как можно дальше. Он чувствовал, что его смерть за ним не придёт сейчас. Что жизнь теплится кровью по венам, и, несмотря на парализующую боль, упрямо полз прочь от дома Хейла. Слушая себя, он понимал, что умирать будет долго. Что упрямое тело не желает сдаваться, а лес вокруг дарит ненужные сейчас силы. Однако уйти из жизни Дерека сейчас было важно. Непонятно, почему. И вместе с тем, урок, который преподнесла ему жизнь, он усвоил. Слышать нужно не только рацио, не только себя. Слышать нужно мир вокруг. Остановись он, сосредоточься на том, что выдаёт ему воздух вокруг, он понял бы всё раньше.

Определённая доля мистики всегда окружала его, но он не придавал этому должного значения. Верил в науку, интуицию, а ещё в то, что умеет то, чего не умеют другие. Не только в плане провокаций. Не только влезть под шкуру другому человеку — любому живому существу. Будто имея достаточно желания, мог понять и птицу, и зверя, и цветок в горшке. Это было дико, нелепо, нелогично, а ещё не имело подтверждения и смысла в реальном мире, поэтому он списывал всё на свой СДВГ и крайнюю детскую впечатлительность.

Ему было бы проще, если бы Дерек его убил. Но тот не подарил ему освобождения. И самым страшным для себя он видел момент, когда его мозги окончательно выйдут из нормы, и в такой момент он может рассказать Дереку всё. Всё о себе, о Дюке, о том, что поставит жизнь любимого под удар.

Визит врача был неожиданностью. И он же показал, что даже без Аддералла он может контролировать себя. По крайней мере, пока в сознании. Он чувствовал реакцию Дерека на себя. И это убивало сильнее, чем температура, боль в рёбрах и ноге, спине… Да везде.

Дерек кормил его с ложки, подавал банку, чтобы Стайлз мог помочиться, обтирал его и заботился о нём. И всё это он делал в смешанных чувствах. Ненависть. Фрустрация. Боль. Злость. Забота, приправленная этими эмоциями, была до того абсурдной, что иногда Стайлз хотел попросить его уйти. Однако озвучил эту просьбу лишь тогда, когда Дерек задал наконец вопрос. Тот, которого он ждал. Тот, на который не ответит.