Паломница удалилась, раздав угощения стражникам и желая каждому хорошего, воины остались снаружи, дверь предательски скрипнула в петлях. Застывшая у алтаря женщина с простым хвостом темных волос обернулась, услышав скрип. Слез на бледном лице, немного заострившемся за последние месяцы, не было, губы тронула легкая грустная улыбка.
- Арэн? – Словно забыв, что за дверью не могло не быть стражи, тихонько произнесла оринэйка. Впрочем, сейчас это можно было объяснить и понять. – Знаешь, здесь была сейчас очень милая женщина. Она самирка, пришла поговорить со своей дочерью. Она выслушала меня… Сказала, что мой малыш меня сейчас слышит, что он слышит, что я прошу у него прощения… Это же правда, да? – В горле пересохло и руки нерешительно легли на талию супруги. И впервые с того дня, как мы вернулись из резиденции, она не отстранилась.
- Думаю, да. Он не может сердиться на тебя, - волшебница прижалась чуть ближе и пальцы нерешительно коснулись густых волос и острых лопаток. – Это я виноват перед вами обоими… Я.
- Ты ведь не знал, - словно подменили обвинявшую нас во всех грехах чародейку в тот день, словно вновь вернулась наша Андри. – Вот только я больше не смогу иметь детей, и Целители не могут помочь. Видимо, такова моя участь. Как у бабушки Карсы. Как бы я ни любила детей, своих мне увидеть не суждено… - Грустно улыбнулась женщина, и от этих слов рука за ее спиной с хрустом сжалась в кулак. Если бы я знал, чего будет стоить ей та глупая слепая ревность, мелькнула мысль, отрубил бы себе язык, наговоривший гадости. – Ты ведь позволишь мне заботиться о Тио, когда война закончится и я уйду?
- Я очень надеюсь, что ты останешься с нами, - слова звучали хрипло, и пальцы сами осторожно скользнули по теплой щеке. – Я надеюсь, что ты будешь рядом… Я совершил страшную глупость, но я по-прежнему люблю тебя, Андри… - Целительница, заглянув мне в глаза, прильнула еще сильнее, и сдавленно отозвалась, опуская голову:
- Я не знаю. Правда. Мне нужно немного времени, сейчас я просто не могу принять решение.
- У тебя сколько угодно времени, - когда-то, только в совсем иной ситуации, эти слова уже прозвучали. И это тоже давало надежду, что изменится все все-таки к лучшему.
***
Неприметная коричневая дверь из нижнего подвала – подземелья под Храмом имели два уровня – выводила на небольшой каменный выступ, уходивший вниз на крутую лестницу. Ступени были стертыми, словно когда-то этим путем много ходили. Древние стены обросли буроватым мхом, но и они, и лестница оставались совершенно сухими, разве что покрытыми толстым слоем невесть откуда взявшейся пыли. Насколько хватало света от посоха с большой стеклянной сферой наверху в руках настоятеля Храма, того самого самира-жреца с бордовыми волосами, вниз уходила глубокая пасть провала. Я выглядывал из-за плеча стоявшего первым Карру, в полном обмундировании, напряженного, и над ухом пыхтел Фэйзер, не пожелавший оставить сестру. А вот Дорра Алеандра уговорила остаться – возможно, впрочем, не зря, кому-то следовало быть здесь, с солдатами, и просто оставаться в большом мире, Дорр ко всему прочему пользовался любовью слуг и воинов. Да и Жрецы приняли вара весьма благосклонно.
- Портал к Черному Храму находится внизу, - поведал настоятель, упираясь посохом в первую ступень. – Однако дверь в ту комнату мне не доводилось отпирать. – Добавил он.
- Мне известно, как это сделать, - заверил Бэнджамин по другую сторону от Фэйзера замерший за спиной. Загораживая нас от входа. – Часто ли, почтенный, пользуются этим путем?
- Очень редко в наши дни, герцог, - отозвался самир, медленно спускаясь вниз. Дверь за спиной закрылась, запахло затхлостью, и голоса зазвучали гулко. – Когда-то внизу были хранилища, но сейчас в Храме обитает мало Жрецов, и паломники редко остаются надолго. Мы используем эти комнаты как кельи, где отбывают наказание братья. Но наказания очень редки, последнее было почти два десятка лет назад, - старик пожал плечами. За ним следовал Карру, затем я, Андри, брат и замыкавший шествие Бэнджамин. Иной порядок самиры категорически не принимали. – С тех пор здесь никто не ходил, господин. Почтенным гостям следует быть осторожнее, путь очень древний, много древнее самого Храма, - чем ниже вели узкие ступени, тем холоднее становилось вокруг.
Пришлось плотнее закутаться в плащ и склонить голову – потолок почти задевал макушку и становился все ниже. Десяток ступеней, второй, третий… Тишину нарушали только звуки осторожных шагов и дыхание, а света, испускаемого посохом настоятеля, едва-едва хватало, чтобы увидеть шестерку, спускавшуюся вниз. На пятом десятке ступеней на стенах кое-где показалась наледь, на шестом каменные плиты под ногами начали крошиться, и я невольно бросил взгляд на Алеандру. На лице оринэйки, впрочем, читался не страх. Отчаянная и неумолимая решимость. Не меньшая, чем у мужчин.
На восьмом десятке лестница перешла в более широкий коридор, в стены которого, как и во время спуска, кое-где были вбиты железные кольца для факелов. Факелов, однако, не наблюдалось, только решетки и прочные двери, уводившие в неглубокие холодные кельи с каменными выступами.
- Здесь были хранилища, - заметил тяжело дышавший настоятель, шаркая дальше по коридору. – Только в наши дни люди стали дальше от веры. Нечасто у нас бывают паломники, которые задерживаются. Сюда приезжают люди, самиры, гномы, которых постигло горе. Говорят, Храм посещали в светлые времена сами Творцы, - остановившись у ничем не примечательной двери, улыбнулся старик. Точнее, у этой двери отсутствовало смотровое окошко, но иных знаков не имелось. – Вот, это келья, где, по рассказам наших братьев, и есть путь в Черный Храм. Но я ничем не могу помочь нашим гостям. И, если государь Арэн позволят, я бы хотел обратиться к герцогу Фэрту. – Прошелестел негромкий усталый голос.
- Вы можете это сделать, - кивнул я. Торопиться уже не стоило, оставалось открыть портал и там, на месте, управиться со Стражем. А прежде дождаться, когда священник уйдет.
- Я хотел узнать, Ваша Светлость, не вы ли есть сын покойного ныне герцога Энэгана Фэрта, носящий сейчас герцогский титул? Ваш почтенный батюшка трудился в Особом Отряде…
- Именно так, - едва заметно в неверном свете сузились глаза самира. – Мой отец действительно Энэган Сэрхэ Фэрт. Вы знали герцога?
- Милостью Диады. Он был очень справедливым и благородным дворянином. В миру меня звали Кадо Бурдэт. Я отец Анжари Бурдэт, - едва уловимо скользнули по гарде длинные пальцы. – Я только хотел узнать у достопочтенного герцога, в добром ли здравии моя внучка Элиа и хорошо ли сложилась ее жизнь? Анжари писала мне, когда была жива. Но новости сюда приходят небыстро, - голос старика задрожал. – Много лет назад я узнал, что моя дочь покинула этот мир, и к тому моменту минуло уж полтора года. Не сразу удалось приехать в Шэрфилд, и в сиротском доме сказали, что за неделю до моего приезда девочку забрал молодой герцог Фэрт…
- Именно так, - кивнул волшебник, не сводя с Жреца глаз. – Элиа живет при мне и сейчас, почтенный служитель Диады. И, уверяю вас, находится в полном здравии.
- При вас? – Удивленно поднялась седая бровь. – Право, я был удивлен, когда узнал, что вы изъявили желание позаботиться об Элиа. Вы очень благородный господин. – Слова эти несколько озадачивали, но я списал их на семейные обстоятельства Фэртов. Бэн, видимо, тоже.
- Более того, Элиа закончила Школу Писарей и до недавнего времени трудилась при Особом Отряде. Сейчас… Мы решили, что она может немного отдохнуть.
- Признаюсь, - немного помолчав, старик оперся о посох обеими руками. – Я не смел думать, что вы так позаботитесь о девочке. Словно о родной сестре… - а вот эти слова озадачивали еще сильнее. И, судя по тому, как расширились и без того огромные темные глаза, не меня одного. – Герцог очень любил девочку. Дал свое имя, никогда и слова дурного не говорил, устроил в школу… Чудесный был самир, да будет посмертие его светлым. Но не смог ужиться с чувством вины перед женой и сыном. Всегда говорил, что прощения ему не будет… - На скулах Бэнджамина отчетливо заиграли желваки, впервые на моей памяти. Лицо оставалось, кроме глаз, бесстрастным. Но нарушить рассказ Жреца никто не решался. – Венчаться они не стали, Анжари не хотела, но малышку усыновил. – Задумчиво улыбнулся старик.