Супруга действительно сидела на коленях, опустив голову и едва слышно всхлипывая. И сейчас, в эти минуты, казалась все той же беззащитной, хрупкой девушкой, что когда-то прижалась ко мне, в ночь, когда казалось, что Тионий вот-вот оставит нас. Что когда-то приняла предложение, и позднее ответила на чувства взаимностью. Словно тех недель, в которые девушка казалась умершей, не было, как и месяцев холодности и ярости. Месяцев, когда доброй, теплой женщиной, покорившей меня своими искренностью и справедливостью, завладели гнев и жажда мести. Словно там, в одном из залов Северного Храма, Алеандра на время снова стала сама собой. Да, пораженной горем, но все же собой.
- Это Зал Вечных Спутников Барлы, - негромко заметил Жрец, тот самир с зеленоватыми волосами, незаметно подошедший откуда-то. – Алеандры, Санджая и их дочери. Считается, что здесь становится особенно сильной связь матери и ребенка, и обретает силу женское естество. Что все, что здесь будет сказано ребенку, где бы он ни был, дойдет до сердца дитя. В наш храм часто приходят женщины, потерявшие детей, матери, чьи сыновья на войне или далеко. Вашу супругу постигло горе? – Горько улыбнулся самир. – Если я могу задать такой вопрос.
- Почему вы так подумали? – Ни беременность, ни выкидыш Императрицы не были достоянием народа. Но Жрец лишь печально вздохнул.
- С самого прибытия Императрица остаются в этом зале. Она ничего не говорит, только плачет. Так часто бывает, когда женщина потеряла дитя. Однако до нас не доходило известий о появлении на свет принца или принцессы. Посему мы предположили, что Императрица потеряла нерожденного ребенка. Мы никогда не вмешиваемся, пусть женщина побудет здесь. Это исцеляет страшную рану. Но мы могли бы поддержать вашу супругу теплыми словами и молитвами. Она светлая женщина, в ее глазах отражается доброе сердце. Но горе иногда меняет человека. Горе ожесточает сердце и затмевает разум. И тогда остается только время и божественная помощь.
- Мы потеряли нерожденного ребенка, - мрачно признал я. – Несколько месяцев назад. Моя супруга… Ей нелегко сейчас… И она очень изменилась…
- Время облегчит ее боль, и она станет прежней, - Жрец вновь покачал головой. – Но вам нужно подождать и быть терпеливым. Ребенок для женщины нашего мира, чаще всего, есть самое заветное чудо. И потеря этого чуда очень ранит. Мы часто видим самые разные души и судьбы, и умеем видеть за глазами человека. За глазами Императрицы есть свет. И он вернется, - эти слова утешали, придавая порядком пошатнувшимся силам и стремлению ждать и терпеть, когда Андри сможет хотя бы услышать мои слова, новое дыхание. Однако нарушать уединение ее сейчас я не стал, не желая мешать выплакиваться и отпускать причиненную ненароком мною же боль.
***
Решено было задержаться на Хидоне на два дня, дабы встретиться с местными старейшинами и богатейшими островитянами, обсуждая вопросы торговли с Империей и беспокоившие фархатцев слухи о войне. Самой войны они не страшились, будучи сравнительно далеко от материка, однако вопрос безопасности и возможных тяжелых для страны времен беспокоил и их. И винить подданных в том, что они желали знать правду о возможных событиях в мире, было нельзя. Готовили к трудностям специально разосланные люди и самиры крестьян и горожан там, на Верхнем Арраке. Кто-то из обитателей западных провинций намеревался по осени уехать на восток и север – проведать свойственников либо поискать на время хорошей доли. Те, кто считал, что и на западе переждет невзгоды, припрятывали на черный день запасы, разживались оружием. А кто-то и вовсе заикался о добровольных отрядах для защиты своих земель и близких.
Однако громко слово «война» пока не звучало, только шли волнами шепотки о том, что слишком странные и зловещие дела творит на западе Великий Рокканд. Что Империя, несомненно, в стороне остаться не сможет. Шепотки эти были неизбежны, и следовало постараться направить их в нужное русло. Задача эта, впрочем, пала скорее на Ладара и Илли, но здесь, на Фархате, в их отсутствие, собственно на Императора.
Фархат, впрочем, обещал помогать стране, чем сможет – принять ли беженцев, буде возникнет нужда, поделиться ли запасами, мужчины – пойти в войска – стрелять из лука и орудовать топором или копьем умел здесь почти каждый. Война, казалось, островитян не слишком страшила, и разговоры носили характер скорее разведывательный с обеих сторон – как опасна мировая ситуация и насколько архипелаг склонен идти бок о бок с материком.
Ко второму вечеру обсуждения завершились, за торжественной трапезой, на которой вновь подавали тюленье мясо, и ноги сами понесли, на сей раз в сопровождении не таившейся стражи, не к жилым домам, а в Храм. В основном его зале, огромном, высотой в три этажа, с двумя ярусами галерей сверху, широким мраморным алтарем и мозаичным полом, шел молебен и подношение Диаде даров. Одна из боковых дверей была приоткрыта, из-за нее доносились песнопения, а среди балахонов Жрецов взгляд уловил пару-тройку облаченных в черное с серебром солдат и стражников. Однако путь пролегал вовсе не туда, мимо, по тихим коридорам, к небольшой, вновь полуоткрытой, двери, в зал Алеандры и Санджая.
Однако прежде, чем я поравнялся с дверью, из зала выплыла немолодая сухонькая дама в теплом платке на плечах и простом коричневом шерстяном платье. Длинные волосы собраны были в аккуратную косу, веки покраснели и припухли от слез, дорожками застывших на щеках. В руках женщина держала маленькую чашу, которую прикрывала ладонью. Стража ступила было к ней, и рука сделала едва заметный жест. Паломница, заметив процессию, замерла, опуская голову.
- Милость Диады да прольется на Императора и Империю, - произнесла она, - Ваше Величество, великая честь для скромной учительницы встретить вас в таком священном месте. И, - женщина замялась, взглянув на свою ношу. – Это сладости, государь, освященные служителями Храма. Я хотела раздать их другим паломникам. Если ваши стражники не откажутся… Возможно, среди них есть те, кто верует в Диаду… - возраст женщины было трудно определить на вид. Ей могло быть и лет сорок, и с равным успехом лет семьдесят. Темные волосы, голубые глаза, немного смуглая кожа. И не сразу взгляд распознал широкую радужку. Вернее всего, чарванка.
- Мы примем угощения с великой радостью, - отозвался я, подставляя ладонь. Маленький круглый хлебец, сладкий, как те, что раздавали по священным дням в Храмах Барлы. Разумеется, есть его прямо сейчас я не намеревался, памятуя о простом правиле – сначала пищу, поднесенную правителю, пробует другой. Но отказать в подобном обряде считалось очень дурным тоном. – Сожалею вашему горю.
- У меня была дочь, - почему-то призналась паломница. – Милая, умная. Она мечтала стать лекарем, много училась. Но когда ей было семнадцать, чума пришла в наш городок. Мое единственное дитя оставило меня… - голос задрожал, и почему-то выросла перед внутренним взором осунувшаяся фигурка в императорской опочивальне, с красными от слез глазами. И хриплое, горькое: «Тогай никогда не придет ко мне… Никогда…» - Вот уже четыре десятка лет прошло, а я все прошу мою Ларну простить меня. Что не смогла ее уберечь… - По худым щекам покатились слезы. – И жду встречи с ней, а Диада все не забирает меня… - Сорок лет. Сорок лет, но выглядела несчастная мать так, словно произошло это совсем недавно. Неужели и Андри… Страдает теперь настолько? – Простите, Ваше Величество, что говорю такое… Просто…
- Горе матери, потерявшей ребенка, очень сильно. Я понимаю, и не держу зла, - сказать что-то в утешение я решительно не мог. Да и что сказать? Банальное что-нибудь, что все будет хорошо? Так ведь не будет. – Жрецы сказали мне, что все, произнесенное и подуманное здесь, доходит до адресата. Ваша дочь слышала ваши теплые слова. Уверен, она любит вас и теперь. И когда Диада отмерит ваш час, вы воссоединитесь с Ларной, - звучало это нелепо, но губы чарванки тронула слабая улыбка. – Однако… Я хотел бы узнать… Не было ли в Зале…
- Ее Величество там. Они поделились со мной своим горем, и пожелали побыть в зале еще немного. Ваша супруга хорошая девушка. Она похожа на мою Ларну, - печально улыбнулась женщина. – Простите такие слова, мой Император. Но я вижу, как ей сейчас тяжело и горько. У Императрицы доброе сердце, но оно запуталось в самом себе. Она еще очень молода, я буду молить Диаду, чтобы у нее все было хорошо, мой Император. Большая честь лично увидеть таких великих людей, и мне очень жаль, что вас привело в это место такое горе. Да будет Диада милостива к вам и да придет в ваш дом счастье, - и вновь сложенные вместе ладони у груди. Уже второй человек, совершенно не знавший Андри, говорил о том, что увидел в ней светлые качества. В женщине, которая сейчас грезила отмщением и войной, кровью и уничтожением роккандского народа. В женщине, которую я знал и любил совсем иной, и ту, прежнюю Ал, с новой силой желал теперь дождаться и постараться вернуть.
