- Ты просил меня зайти к тебе, - кресло скрипнуло, неожиданно громко, заставляя вздрогнуть. Тионий, отложив книгу, поднялся, поджимая нижнюю губу, совсем как отец когда-то в знак недовольства или досады.

- Полагаю, будет лучше, если у этого разговора не окажется лишних свидетелей, - заметил подросток, обходя покои широкими кругами. – Мне не хотелось бы, чтобы кто-то слышал все то, что я собираюсь сказать.

- Тио?

- Я не стану называть имен и прочего, но во дворце у всего есть уши и языки. Я не мог понять, почему мама так волновалась, перед тем, как это случилось. Но мне… Рассказали, в чем дело, - этого и следовало ожидать, и, как бы я ни запрещал обсуждать это, угрожая смертной казнью, слухи и осведомленность дворца о моей ревности и случившемся перед ней были неизбежны. – Конечно, рассказчики имели цель настроить меня против матери и заставить радоваться тому, что у нее не появится свое дитя. Но вышло наоборот. Я не считаю Алеандру мачехой, я очень люблю и уважаю ее. – Шаги затихли совсем рядом, за спиной. – Я не стану вмешиваться в ваши отношения, разумеется, обличать, уверен, что ты прекрасно понимаешь, что натворил. Спрашивать, - Тионий обошел-таки кресло и уселся напротив, глядя мне прямо в глаза. – Как ты мог поверить в такой бред, рассказанный о маме и Гранд-Мастере Фэрте, я тоже не стану. Но кое-что я сказать хочу. Если, конечно, ты позволишь, - я никогда прежде не видел сына таким, и от выражения лица и гнева, сиявшего в глазах, делалось не по себе. Тионий из всех был самым сдержанным, добрым и миролюбивым человеком, и видеть злость, откровенную, в нем было по меньшей мере странно и непривычно. А по большей – страшно.

- Тионий, я понимаю, мое поведение было совершенно отвратительным, и я не могу отрицать того, насколько виноват перед твоей мамой… - Как я мог объяснить, что произошло и почему, как я мог оправдать свое поведение и все, что натворил? – Я не знаю…

- Не надо, - неожиданно резко перебил меня молодой чародей. – Вам прекрасно известно, мой Император, что я всегда был сторонником справедливости. Вам известно, что я не выношу, когда людям причиняют, вольно или нет, такую боль, как та, что сейчас испытывает Аля. Поэтому тебя это едва ли удивит. Я отказываюсь считать тебя отцом, - глаза сверкнули, и, осознав значение этих слов, я до треска стиснул обивку подлокотников.

- Что?!

- С этого дня я отказываюсь считать тебя отцом. Разумеется, на людях я буду вести себя должным образом и ничем не уроню имени семьи. Но я не стану с тобой разговаривать, я не желаю видеть тебя вне рамок выполнения обязанностей нашей династии. И будет честнее, если я скажу об этом прямо. – Тионий поднялся с кресла, выдохнув, и вновь принялся обходить покои кругами. – Вы можете считать, сир, что у вас больше нет сына.

- Тионий? – Я даже в молодости едва ли двигался быстрее, чем в тот момент, когда остановил паренька, стискивая его запястья. – Тио, сынок, что ты говоришь!

- Я не могу остаться в стороне ни как Целитель, ни как друг, ни как сын. – Холодно отозвался подросток. – В том, что произошло, больше всех виноват ты. И может статься так, что у нее не будет своих детей. Я не знаю, поможет ли то, что делаем мы с Целителем Сайгу, к тому же темная сторона ее дара добавляет проблем…

- Не будет детей? – Эти слова выбили из легких воздух, резкие, страшные. – Тионий, но…

- Такое может произойти. И виноват в этом будешь ты. – В глубине серых глаз заблестели слезы. – Я даже не могу представить, как маме сейчас больно. Мы пока не можем сказать, чем это обернется, и я очень хорошо понимаю, почему она сердится на тебя. Я очень зол, и будет гораздо лучше, если мне не придется лишний раз общаться с тобой… - Все новые и новые потери, и страшное одиночество. Вновь вспоминались слова из книги, написанной моим предком. Корона на голове – прямой путь к одиночеству. Не корона, мысленно тут же возражал я сам себе, не корона, а собственная глупость и страшная ошибка. Бэнджамин, отказавшийся общаться со мной после стольких лет дружбы, собравшийся оставить вместе с Карру Отряд уже на днях, бабушка, Алеандра. И вот теперь Тио, прямо заявивший то, что заставило даже остатки бодрости и надежды развалиться на кусочки. «У вас больше нет сына». Малыш, которого я носил на руках, которому рассказывал сказки, давал уроки правления и жизни, долгие годы единственная отрада для меня, мой ребенок, появление которого на свет я когда-то пропустил, о чем страшно сожалел, сейчас, глядя мне в глаза, заявлял, что отказывается считать меня отцом. И в этом был виноват я сам.

- Малыш, зачем ты… - от длинных волос пахло травами, и руки невольно задрожали, обнимая долговязую фигуру. – Сынок, прошу тебя…

- Я прощу тебя только тогда, когда мама тебя простит. Ни минутой раньше, - каждое слово стегало кнутом, как и каждая слезинка, пролитая единственной женщиной, которую я любил. Мама… Тио никогда не называл Алеандру мамой, хотя отрицать его любви к мачехе было невозможно. Но сейчас в этом слове было столько сочувствия, столько тепла… И настолько же холоден был обращенный на меня взгляд.

- Я не знаю, - руки дрожали, не выпуская долговязую фигуру, и голос срывался на хрип. – Тио, я не знаю, чем я могу исправить свою вину перед вами. Я не знаю, что могу сделать, чтобы помочь твоей маме перенести это… - И все-таки мальчик обнял меня в ответ, но тут же отстранился, покачав головой.

- Только время и твои поступки могут что-то исправить, отец. И то это еще вопрос. Для женщины нет ничего страшнее того, что случилось с нашей Алей. И сейчас будет лучше, если я не буду с тобой разговаривать. Я едва ли смогу сказать что-то доброе, - она терпела голод, пытки, побои, преодолевала испытания, справилась с ядом харра, но сейчас, казалось, умерла душой, превратившись в телесную оболочку, и слова Тиония полностью соответствовали истине. Если что-то и могло помочь склеить разбившееся счастье и сохранить наш союз, то только время и отсутствие новых ошибок.

***

Однако, как бы там ни было, дела оставались делами, обязанности обязанностями, и жизнь не останавливалась, чтобы дать время оправиться от пришедшего в семью горя. За случившимся из головы вылетело и только Пиу внес это обратно, что к Дариану ехали пересекшие границу еще до роковых событий представители Братства Свобод Стран Запада. Небольшой отряд из полутора десятков человек, по грамотам Таунака. В число тех, кто доставлял Янтарный Страж, по приказу Пиуэргурдрана, входили знакомые мне имена. Эстер Нхан, подруга и спутница Алеандры, Фэрн Шауру, шпион Империи на землях Великого Рокканда, под именем Диран Калдхим. Фэйзер Нарги… Мой единокровный младший брат, следствие ошибки, за которую я ненавидел отца, и лишь теперь понимал, с каким грузом и какой болью ему пришлось жить.

Они прибыли в обозначенное науром время, разместились в таверне Отряда, все еще возглавляемого Бэном. И, по особому указанию Ночного Острова, миновали обычное ожидание приема и торжественную встречу. Встреча намечена была в относительно узком кругу, хотя и в Тронном Зале, без лишнего шума и лишнего блеска.

Их было четверо, прочие остались в гостинице. С нашей стороны присутствовали Андри, Ладар, как единственный теперь мой близкий советник, эсквайр Умбра, Дорр и Ниэни, по моему особому распоряжению, пара самиров Отряда и Фэрт. То ли как глава Отряда, то ли уже как советник Императрицы.

Их было четверо. Немолодой широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и парой рубцов на загрубевших щеках, в простом, но торжественном облачении. Высокий крепкий мужчина с густой рыжей шевелюрой, щетиной, переходившей в бородку, обычная одежда на котором смотрелась так, словно он вздумал нарядиться женщиной. Сами собой просились доспехи и шлем. Взгляд моментально уловил черты отца, и руки чуть заметно дрогнули. Фэйзер. Молодой, почти юноша, воин, с каштановыми волосами до плеч, голубыми глазами, щетиной и обветренными щеками… Фэрна я помнил мальчишкой и не мог не отметить, как возмужал и сделался внушительнее и солиднее когда-то нескладный подросток.