Ромка подумал и решил, что она, наверное, все-таки чуточку права. Тем более, что мама тоже об этом говорила, только не так занудно, как их завуч.

Отстояв громадную очередь, он наконец-то добрался до прилавка и попросил у продавщицы «точно такую же елочную верхушку, какую сегодня нечаянно разбила мама», и еще два пакетика с конфетти: один с цветными блестящими кружочками, а второй – с серебристыми ромашками с золотой серединкой.

– А денег у тебя хватит, мальчик? – настороженно спросила хмурая усталая продавщица, которая к концу этого сумасшедшего дня уже еле-еле держалась на ногах. – Господи, ну неужели нельзя купить все заранее? Так нет же, норовят в самый последний момент. Плати скорей в кассу, а то мы уже закрываемся.

Выскочив из магазина, Ромка тут же распечатал пакетики с конфетти – вдруг продавщица ошиблась и подсунула ему какие-нибудь пошлые красные сердечки вместо ромашек. Ура! Все в порядке, не ошиблась. Ромка набрал полную пригоршню цветных кружков и серебристых ромашек и поспешил через арку к фонарю, чтобы полюбоваться их блеском.

Обычно у них в переулке было темно: тусклые фонари горели далеко не каждый день. Но сегодня, наверное, специально по поводу Нового года, на улице было светло и празднично – быть может, от искрящегося в свете фонарей снега. Невесомые снежинки порхали в воздухе, и в их, вначале беспорядочном, похожем на броуновское, движении постепенно вырисовывался все более узнаваемый танец. Ромка даже слышал их музыку – вальс. Как там мама танцует его? «Раз-два-три… Лыжи у печки стоят… Раз-два-три… Гаснет закат за горой…» Он неуклюже закружился, и, как всегда, на абсолютно ровном месте умудрился сам себе подставить подножку.

Падая, попытался схватиться за фонарный столб, но раскатанная ледяная дорожка оказалась прямо под ногами.

Ромка упал навзничь, стукнувшись затылком об лед. В первый момент он еще видел яркое раскаленное солнце фонаря, но потом оно, качнувшись, медленно стало гаснуть, пока не превратилось в огромную черную дыру, разом поглотившую весь свет.

На ослепительно белом, пока еще не истоптанном снегу переливались блестящие цветные кругляши конфетти и серебрились вдруг выросшие посреди зимы, а потому абсолютно неуместные ромашки, выпавшие из разжавшейся Ромкиной руки. Но их уже неумолимо накрывал своими шелковистыми лепестками расцветший у мальчика на макушке ослепительно-красный мак.

Маркус метался и стонал во сне. Он никак не мог понять, почему ему становится все жарче и жарче, как будто бы на него направлены нещадно-обжигающие софиты[12], – сотни, нет, тысячи сверкающих расплавленным золотом солнц.

Но если на почему-то ярко-зеленом, почти изумрудном небе сияют такие ослепительные солнца, то откуда же тогда появились белые, полупрозрачные облака, легкими перышками прилепившиеся к золотым солнечным шарам?

Хотя… какое же это небо? Это бескрайний луг, усеянный маленькими любопытными ромашками, радостно глядящими из-под белых ресничек на окружающий их большой и прекрасный мир во все свои удивленные круглые желтые глазенки.

А над ромашками жужжат толстые, мохнатые коричневые шмели, порхают воздушные, переливающиеся всеми цветами радуги бабочки – жемчужные, кремовые, розовые, пурпурные, фиолетовые и самые яркие – карминно-красные…

Да ведь это и не бабочки вовсе, а изящные маки-самосейки с разноцветными венчиками. Просто лепестки оторвались от высохших на жарком солнце стеблей и, опадая, кружатся в воздухе, подобно огромным мотылькам, и застилают своими бархатистыми крыльями маленькие солнышки ромашек.

Маковые коробочки шумно лопаются, точно воздушные шарики, и из них сплошным потоком сыплются и сыплются мелкие черные семена, на лету почему-то превращающиеся в крупные цветные горошины конфет.

Но вот уже не шоколадное драже, а круглые ледяные градины величиной с голубиное яйцо больно бьют по лицу и по непокрытой голове младшего помощника, и она раскалывается на мелкие куски со стеклянным звоном, как старая фарфоровая чашка.

Маркус проснулся внезапно от сильного и болезненного, хорошо ощутимого толчка. Жесткая односпальная кровать надрывно гудела всеми своими натруженными пружинами.

«Странно… – подумал он. – Разве здесь бывают неботрясения?»

На его долгой памяти такого еще никогда не случалось. Но все когда-то происходит в первый раз.

Маркуса обдала жаркая волна пота, выступившего на лбу крупными каплями. Так бывает, когда вдруг посреди ночи, вздрогнув всем телом, просыпаешься невесть от чего. Он нехотя встал, натянул оставшийся ему на память еще из прошлой жизни женский фланелевый цветастый халат и, тяжело шаркая ногами в синих вельветовых тапочках со стоптанными задниками, поплелся в ванную. Глаза щипало от соли, и он слепо шарил по стене в поисках дверной ручки. Свет в ванной включать не стал, наощупь открутил кран и плеснул в разгоряченное лицо пригоршню обжигающе ледяной воды. Промыв глаза, он потянулся за полотенцем, когда вдруг из прихожей раздался оглушительный звон битого стекла.

«Вот и зеркало отжило свой срок. С кем же мне теперь перцовку пить? – Маркус представил себе грустную картинку, как он пьет в одиночестве – даже чокнуться не с кем. – Наверное, придется-таки купить новое. Хотя, пожалуй, не стоит тратиться: чего я в нем не видал? Расчесывать все равно давно уже нечего, а галстуков я отродясь не нашивал».

Младший помощник, кряхтя и тяжело вздыхая, уныло подумал о том, что ему теперь часа два, не меньше, предстоит заниматься наведением порядка. Неужели это никогда не закончится? Что-то эта проклятая уборка в последнее время превращается в чрезмерно обременительную традицию!

Тщательно заметя узенький коридорчик и выбросив в мусорное ведро зеркальные осколки, Маркус, поразмыслив, пришел к выводу, что разбитое зеркало в доме держать негоже – дурной знак, к несчастью – и, несмотря на отвратительное самочувствие и бушующую за окном метель, решительно натянул свое куцее пальтецо и меховую шапку. Ботинки решил не обувать: мусорный ящик во дворе – и в тапках добежит, ничего страшного, авось, не сахарный, не растает.

В приоткрытую дверь нагло ворвался бродяга-ветер. Он всколыхнул с тихим шуршанием бамбуковую занавеску, отделяющую прихожую от гостиной комнаты, которая уж много лет как забыла о своем непосредственном предназначении служить местом для приема гостей, качнул запыленный тусклый шар одинокой лампочки под давно небеленым потолком и, поискав, где бы еще чего натворить, озлобленно набросился на единственное яркое пятно, диссонансное[13] в этой серой полумгле.

Картина со скользящим по льду румяным мальчиком, сорвавшись с гвоздя, глухо стукнулась об пол. Маркус торопливо захлопнул дверь, выдворив непрошенного гостя на улицу, а потом бережно поднял любимый рисунок, чтобы вернуть его на законное место. Он не сразу понял, что изменилось на картине, но что-то явно было не так.

Младший помощник припомнил, как при поступлении на работу он должен был пройти тест на проверку интеллекта, который включал в себя кучу дурацких заданий, в том числе и такое, где нужно найти, чем отличаются друг от друга две практически одинаковые картинки. Тогда он – с грехом пополам, а может, с божьей помощью – справился, и на работу его приняли. Только толку-то, если он так и остался на всю жизнь младшим помощником!

Сейчас его задача усложнялась еще и тем, что перед глазами у него не было оригинала, а картинку нужно было воспроизвести по памяти.

Маркус машинально потер лоб и плотно зажмурил глаза, пытаясь как можно точнее представить себе детали рисунка. Но ведь чем обыденней и привычнее какая-то вещь, тем сложнее и невыполнимей становится задача. Самые близкие и родные лица вспоминаются порой с огромным трудом, в то время как облик недавних знакомых всплывает в мозгу без особенных усилий. Он даже забыл, что собирался идти выбрасывать мусор.