– А ежели бунт поднимут, али к своему княжу в Гнёздово перебегут? – спросил настырный Михалко Негочевич.

Все присутствующие на собрании на некоторое время задумались. Первым нашёлся вяземский князь:

– Городскую чернь в первых рядах на приступ Ильинского конца выставим, да новгородцами и немцами их сзади подопрём. Пускай их же сотоварищи в Заднепровье их, и проредят! – князь, как ему казалось, нашёл гениальное решение возникшей проблемы.

Участники совета довольно зашумели, послышались здравницы в адрес князя.

– Зовите сюда кончанских старост, сотских, будем ополчение сбирать! – распорядился князь. – Надо поспеть, взять Ильинское до того, как мой сыновец успеет своих смердов исполчить! Потом уже его очередь придёт …

Ещё затемно, в исполнении моего приказа на тренировочном поле выстроились все три почти полноценных пехотных полка, без одного батальона дислоцированном в Ильинском конце. Они были усилены конницей командиров среднего и старшего звена, а также отдельным отрядом конной разведки под командованием ротного Душилы.

Само поле было вязким и мокрым от росы, «перепаханным» множеством пар обуви и конскими подковами. Поэтому вдоль строя пристально взирающих на меня бойцов, я проскакал несколько неуклюже, моему коню приходилось высоко задирать копыта и опасливо рысить по липкой грязи. Проехав весь строй и развернув коня, я остановился напротив стоявшего в центре второго полка.

Выхватив у сопровождающего меня вестового раструб и собрав всё своё красноречие я, до предела напрягая голосовые связки, обратился с воззванием к замершим войскам.

– Ратники! Великий князь киевский и смоленский Изяслав Мстиславич погиб! Меня пытались злодейски убить, но у переметчиков ничего не вышло. Верные присяги пехотинцы двадцать шестой роты во главе с Твердилой, ценою своей жизни спасли не только меня, но и всю Смоленскую землю от гибели и разорения, каковую участь им приготовили заговорщики. Сегодня нам предстоит дать сражение войскам и дружинам подлых изменщиков, во главе которых стоит клятвопреступник Ростислав Мстиславич!

Задувший сильными порывами ветер принялся трепать мои волосы. Вместе с ветром по войскам прокатился злой, недовольный ропот.

– Вы смело покажете всему миру свое воинское мастерство, всё, чему вас учили наставники и разобьёте в прах подлых врагов! – Этим категоричным утверждением я вызвал оживление в рядах. – Сегодня же мы отправимся в Смоленск и отомстим проклятым христопродавцам за учинённое ими зло и предательство!

Закончил свою речь известным в этом времени только мне воззванием.

– Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами! – с последними прозвучавшими подобно громовому раскату словами, в которые я вложил всю силу своих лёгких, на мгновение установилась оглушительная тишина, но она тут же была прорвана всеобщим ликующим взрывом тысяч голосов. От неожиданности даже мой конь слегка шарахнулся в сторону. Пики, луки, арбалеты, мечи, бердыши беспорядочно, как штормовые волны, судорожно потрясаемые пехотинцами, с раззяваными в крике ртами, опускались вниз и поднимались вверх. Не думал, что моё ораторское искусство столь высоко, потрясённо думал я, успокаивающе похлопывая своего занервничающего коня по шее.

Войско выступило на Смоленск восемью батальонными колоннами, примерно по триста пятьдесят человек в каждой, плюс конница – три десятка ратьеров, плюс гнёздовское ополчение в составе двух полков по тысячи человек в каждом.

Мои войска, в отличие от ополченцев, были полностью обмундированы и укомплектованы. Тактические построения атаки, обороны, маневров на поле боя были уже неоднократно отработаны в теории и на практике, в ходе учебных боёв. Поэтому не только командиры, но и каждый пехотинец, как говаривал полководец Суворов «знал свой манёвр».

Самым слабым местом в моих войсках были ратьеры, точнее их малочисленность, поэтому приходилось полагаться на боярские дружины.

Ещё одним козырем в моём рукаве была разнокалиберная артиллерия – девяти орудийная батарея двенадцати фунтовых бронзовых 'единорогов' и трёх фунтовые полевые чугунные пушки – в количестве восьмидесяти орудий – взяли с собой практически всё, что успели произвести к этому моменту. Все орудия были на лафетах, их перевозили двулошадные упряжки. Осадные орудия решил с собой не брать, так как мы и без того были перегружены артиллерией.

Нынешняя насыщенность артиллерией была пиковой, впоследствии, когда численность армии будет расти, хорошо, если одно трёхфунтовое орудие будет приходиться не на взвод как сейчас, а хотя бы на одну роту. Подготовленные кадры пушкарей впоследствии неизбежно будут размываться по новым подразделениям. А всё из – за нехватки пороха, который просто неизбежно ещё долгое время будет оставаться нашей «ахиллесовой пятой».

Переправляться на галерах в Смоленск я тоже не видел особого смысла, проще пройти двенадцать километров по довольно приличной дороге и уже на месте разобраться, где находиться враг, что и как с ним делать.

Остановив своего коня на выходе из казарм у дороги, я долго наблюдал проходящие мимо походные колонны. Лица большинства пехотинцев излучали уверенность в собственных силах, испуганных, излишне суетливых взглядов с «бегающими глазами», как не всматривался, я так и не увидел. Облегчённо выдохнув, я поспешил переместиться поближе к головным колоннам.

Во второй половине дня пешие полки, под бдительной охраной рыскающей в округе конной разведки под командованием ротного Душилы вышли к предместьям Смоленска. Весь путь от Гнёздова барабанщики задавали постоянный ритм движения всему пешему войску. Конница двигалась впереди и с флангов, внимательно высматривая врагов.

Путь длинною в двенадцать километров, проходящий параллельно мерцающему на солнце издали руслу Днепра, шёл через недавно засеянные поля и невысокие холмы. Попадавшиеся на пути войску крестьяне старались быстро и незаметно ретироваться.

На привале в пяти километрах от города приказал зарядить все 3–фунтовые орудия – половину дальней картечью, половину ближней. А бронзовые 12–фунтовые единороги зарядили картечными гранатами, с дистанционными трубками на тысячу метров. Каждая такая граната содержала по сто грамм пироксилина и пятьдесят пять двадцатиграммовых пуль.

Наконец, за перелеском, явственно проступили маковки заднепровских церквей Ильинского конца города. А неприятель, застигнутый перед осаждаемыми крепостными сооружениями, заметив нас, стал быстро и суматошно разворачивать свою конницу, поднимая при этом тучи пыли.

Я медленно разглядывал пологую долину, плавно спускающуюся к Днепру. Она должна была стать местом битвы, определяющей не только мою дальнейшую судьбу, но и судьбы Смоленского княжества и возможно всей Руси в целом. Устоят ли, не побегут ли пешие полки в своей первой настоящей битве? Учения – учениями, но реальный бой они всё равно не заменят. А первый бой – самый важный, если удастся избежать излишних кровавых потерь, то тогда бойцы поверят в себя и в своих командиров, и пойдут, уверенные в себе, дальше, от победы к победе.

Размеренный маршевый барабанный бой сменился быстрыми перестуками, но первыми в дело вступили трубы, выдувшие из своих чрев короткие звучные команды. Полки пока не подводили, они начали разворачиваться из походных колонн в боевые построения почти также быстро и сноровисто, как и на учениях. Единственно, что голоса командиров звучали громче обычного, и буквально кожей ощущалась нависшая над войском всеобщая нервозность. Многие бойцы заметно сбледнули с лица, рассматривая вдали "резвящуюся" у городских стен вражескую конницу, усиленную пешем ополчением.

Позади пехотного строя выстраивалась в линию наша многочисленная артиллерия, которая затем по – батарейно начала вкатываться внутрь батальонных построений. На каждый батальон приходилось примерно по девять 3–фунтовых орудий. Конная артиллерийская девяти орудийная батарея 12–фунтовых бронзовых 'единорогов' выехала вперёд, развернув дула орудий в сторону неприятеля.