Ариадна выпрямилась с приветливой улыбкой; она неловко держала перепачканные в глине руки.
- Доброго утра, молодой господин! Доволен ли ты? Завтрак уже готов, пожалуй к столу!
Я присел напротив: отчего-то мне было совестно…
- Ты лепишь горшки на продажу?
Она кивнула.
- Может, и меня поучишь? - предложил я. Вдруг мне не на шутку захотелось научиться этому ремеслу. - Или я тебе в чем другом помогу?
Ариадна испугалась и смутилась, но это быстро прошло: женщины лучше мужчин понимают такие душевные движения. И старая служанка кивнула.
- Как тебе угодно, молодой господин.
Я вернулся в дом и направился в общую комнату. Геланика сама накрыла стол - Поликсена тоже вышла, уже переодетая в простое темное платье, но со мной не говорила. Потом она удалилась в свою девичью комнату, и я увидел через приоткрытую дверь, что она села за ткацкий станок: Поликсена была искусной ткачихой. Например, пестрый ковер с красным солнцем, устилавший пол в столовой, был ее работы.
Я же опять отыскал служанку, верный своему намерению. Я стал помогать ей по хозяйству - вызвался наносить воды из колодца, начистить рыбы для обеда, прополоть розы в саду; потом взялся заново вымазать пол в кухне глиной. А вечером Ариадна поучила меня гончарному ремеслу. Я был неловок, как младенец, но эти трудности наполняли меня счастьем…
Поликсена пришла ко мне только перед сном, и мы без слов обнялись и поцеловались. Еще было не время, я это понимал. Я ушел спать один - в свою комнату, принадлежавшую братьям-полуперсам, безвестно отсутствующим Варазе и Фарнаку.
И на другой день, и на третий все было так же - я работал по дому, а Поликсена у себя. Когда я вечером второго дня вышел в сад, чтобы прополоть и полить цветы, то вдруг ощутил на себе ее взгляд: жена моя наблюдала за мной из окна и улыбалась. А потом она тоже вышла в сад в простом некрашеном хитоне и стала полоть сорняки вместе со мной, подоткнув подол; но друг на друга мы не глядели.
На четвертый день я сидел на заднем дворе и боролся с гончарным кругом, тщетно пытаясь вылепить горшок. Глядя на это уродливое детище своих рук, я засмеялся, - и вдруг услышал сзади переливчатый смех моей жены. Я замер, боясь спугнуть ее… Поликсена подошла ко мне со спины - и, опустившись на колени, обняла меня за плечи, прижавшись щекой.
Я быстро повернулся к ней. Поликсена зарделась и кивнула, опустив глаза.
Эту ночь мы провели вместе, на ее постели. И эта близость была еще прекраснее первой, если только такое возможно вообразить. Так началась наша настоящая супружеская жизнь.
========== Глава 24 ==========
В эти дни мы забыли обо всем мире… я даже не помню, сколько их прошло, этих дней: я и моя жена были неразлучны, и каждому из нас казалось, что он обрел в супруге своего двойника и недостающую половину, которая чудесно дополняет его. Поликсена забыла о своей строптивости и слушалась меня во всем - или это я стремился предугадать каждое ее желание? Справедливо лишь одно: мы оба подчинились Афродите, как Парис с Еленой.
Мы забросили все дела… или, вернее сказать, делали лишь то, что нам хотелось: Поликсена, глядя на меня, тоже пожелала научиться лепить горшки, и мы оба брали уроки у Ариадны. Но куда больше занимались друг другом, хохотали и шалили, к вящему неудовольствию наставницы. Мы вдвоем гуляли по взморью и собирали ракушки - и купались нагишом, выбрав уединенное местечко между белых скал. Мы плескались, дурачились и учили друг друга плавать, поддерживая на воде. Мы предавались любви под музыку волн, набегавших на песок. Поликсена полностью забывала о стыдливости - но только наедине со мной.
Коренные критянки до сих пор держались свободно и гуляли без сопровождения мужчин, заигрывая со всеми подряд; но у Поликсены подобное поведение вызывало такое же отвращение, как и у меня. У нее была женская - и азиатская склонность к затворничеству, но не потому, что она была пуглива: жена моя не могла стерпеть, чтобы ее оскорбили чьи-нибудь бесстыдные липкие взгляды и слова, от которых женщина не может после отмыть душу, как мы очищаем тело. Все тело свое и всю душу Поликсена отдавала мне…
Она была эллинкой лишь настолько, чтобы мы с нею понимали друг друга; но в остальном вела себя совсем непривычно для меня. Ей хотелось всюду следовать за мной и делать то, что делаю я: между прочим, Поликсена рассказала мне, что персиянки до сих пор нередко сопровождают своих мужей в походы, деля с ними все тяготы и сорадуясь победам. У нас так поступают только гетеры - женщины для удовольствий и утешения, дети которых не признаются законными и которым нет места в доме мужчины. А персы совсем недавно кочевали по своим горам и бескрайним степям, и сохранили многие привычки вольных конников и скотоводов.
Надо сказать, что азиатки гораздо чаще бывают горды и удовлетворены своим супружеством - и ощущают большее право на своих мужей, чем эллинки. Скорее всего, мне не поверят, памятуя о том, как распространено у варваров многоженство: однако это так. Совершенства моей жены беспрерывно восхищали меня, и я все сильнее привязывался к ней: но даже случайный взгляд, брошенный мною на гуляющих критянок, вызывал у Поликсены ревность. Нет, она ни разу ничего не сказала и никак не выказывала своего неудовольствия, - но трепет крыльев ее носа и блеск зеленых глаз были слишком красноречивы. Всецело обладая ею, я не смел даже в мыслях пожелать ничего другого.
Да, этот признак мог бы встревожить меня, - но тогда я только любил и был любим лучшей на свете женщиной!
Я помню, что начал собираться домой, чтобы показать Поликсену матери и ввести в семью, как следовало… но я стал ужасно беспечен, и все, кроме нашего с нею настоящего, таяло в дымке, представляясь неважным. В один из таких блаженных дней Критобул непривычно строгим тоном отозвал меня для разговора.
Я догадывался, что мой тесть хочет побранить меня за распущенность и легкомыслие. В самом деле, такое поведение дома было бы непредставимо!
Но Критобул не стал ругать меня, а только задал вопрос.
- Тебе не кажется, что пришла пора сделать твоей жене достойный подарок?
Я растерялся. Я часто дарил Поликсене подарки во времена жениховства - однако после свадьбы, в самом деле, еще ничего не преподнес… Может быть, так принято здесь? Или жена моя пожаловалась отцу? Мне она ни словечка не сказала!
Но когда я спросил тестя об этом, он мотнул головой.
- Нет, Питфей, Поликсена ни о чем меня не просила. Она еще дитя и никогда не покидала дома, и подобное не придет ей в голову. Но тебе, как заботливому мужу, следовало бы подумать об этом самому.
- Но о чем, господин? - воскликнул я, начиная сердиться на непонятные намеки критянина.
Критобул сложил на груди сухощавые мускулистые руки. Он был теперь ниже меня на голову, и на полголовы ниже приемной дочери: однако держался очень внушительно.
- Ведь ты продолжишь странствовать по свету, не так ли? И будешь всюду брать с собой жену?
Я посмотрел в его прищуренные зеленоватые глаза, блестевшие недобрым блеском; и утвердительно тряхнул головой.
- Да, господин. Но Поликсена сама желает этого!
Критобул усмехнулся.
- Мужчина может быть бродягой, пока он один, и если он лишится где-нибудь своей глупой головы, это только его дело… Однако моя прекрасная дочь, покинув дом, будет нуждаться в постоянной защите, которую ты в одиночку ей обеспечить не сможешь.
Он вдруг ткнул меня пальцем в грудь, так что я едва не отпрянул.
- Если Поликсена приводила тебе в пример азиатов, как я догадываюсь, то они путешествуют целыми племенами и воинскими отрядами!
Я сообразил, к чему он клонит.
- Ты хочешь, чтобы я нанял воина… или купил сильного раба для сопровождения? Но как я смогу ему доверять… и позволить находиться рядом с Поликсеной? Рабы ненадежны, а наемники тем более!
Критобул кивнул.
- Ты смышленый мальчик. И я понимаю твои опасения. Но твоей жене действительно позарез нужен надежный раб-охранитель, и я помогу тебе его выбрать.
