========== Глава 1 ==========
При рождении я получил имя Питфей - в честь древнего трезенского царя Питфея, деда Тезея. Я ничуть на него не похож, но судьба моя также связана с Критом, и в моих жилах тоже течет царская кровь: пусть ныне это почти всеми позабыто, а с моей смертью вовсе изгладится из людской памяти.
Я родился в Коринфе, но вырос на Родосе, в городе Линде: моей матерью была Эльпида из Коринфа. В Элладе и во всей ойкумене, насколько мне известно, дети принадлежат к роду отца и именуют себя по отцу; я же всегда думал о себе как о сыне Эльпиды, потому что мать была со мной во все дни моего детства и воспитала меня - а отец не питал ко мне ни любви, ни даже приязни.
Первое, что запечатлелось в моей младенческой памяти, - тепло рук и груди моей матери, и ее прекрасный голос, который пел мне. Матушка была певицей и музыкантшей; а в юности еще и танцовщицей, и чтицей, и обладала многими другими талантами, потому что была гетерой, возлюбленной музами и прославленной в своем городе. От нее я унаследовал все эти наклонности, которые, по мнению моего отца, приличествовали скорее женщинам, чем мужчинам. Впрочем, я думаю, отец примирился бы с этим, если бы не мой врожденный порок.
Я родился хромцом - левая нога у меня короче и слабее правой; и едва лишь я начал ходить, как мне понадобилась палка, точно старику. Родители мои были небедными людьми, и пока я рос, употребили немало усилий, чтобы выправить мой изъян: но с этим ничего не могли поделать ни костоправы, ни упражнения, ни купанья в священных источниках. Моя мать очень огорчалась - я оставался ее любимцем среди четверых детей, родившихся в семье; а отец начал смотреть на меня как на неизбежное зло, хотя и старался быть терпеливым.
Моим отцом был Никострат, спартанец по крови: и хотя сам он родился и был воспитан не в Спарте, он с суровостью своих предков взирал на детские болезни и увечья. И, прежде всего, - на такие, которые помешали бы мальчику вырасти воином и занять почетное место в фаланге. На то, чтобы воспитать из меня воина, надежды не было никакой. А ведь я родился в такое небывалое, страшное время, когда Элладе мог понадобиться каждый мужчина, способный держать оружие!
Мои родители стали свидетелями деяний Дария - царя царей, возымевшего притязания на всю ойкумену и замыслившего добиться покорности всех народов под солнцем. Его предшественник, прежний царь Персиды Камбис, подчинил себе Египет; Дарий же захватил всю Азию и обратил свой алчущий взор на Элладу. К тому времени, как я родился, греки уже пролили немало персидской крови, отстаивая свою свободу; но это было только началом. Непокорство моих соплеменников только раззадорило персидских владык, до сих пор ни в чем не терпевших неудач: великая Персия была многоглавым чудовищем, которое только набирало силу…
Однако я отвлекся - я начал рассказывать о моем отце и наших с ним неладах. Сколь ничтожно это ни покажется в сравнении с судьбой, постигшей Элладу, для меня это определило всю мою будущую жизнь.
Отец мой Никострат был воином - гоплитом, который успел не раз послужить в битвах Лакедемону; темноволосый и сероглазый, он был очень силен, храбр и так божественно сложен, что я и посейчас не могу припомнить никого из наших родосских знакомцев, кто мог бы с ним сравниться в телесной мощи и красоте. Мать говорила, что Никострат удался в своего отца и моего деда - спартиата Ликандра, с которого однажды сделали знаменитую статую. Надо ли говорить, что, глядя на отца, я еще больше стыдился себя и своего уродства!
Но не подумайте, что отец обращался со мною плохо; вовсе нет. Никострат всегда был достойным родителем и супругом - а такой любви, какая была между ним и матушкой, я больше никогда не встречал. В детстве, по своей малолетней глупости, я думал, что все семьи похожи на нашу и все жены так же счастливы в домах своих мужей; и лишь гораздо позже я понял, насколько ошибался. Спартанцы, как известно, чтят своих женщин выше, чем какое-либо другое из эллинских племен; но даже среди них подобные благословенные союзы нечасты.
Когда мне было шесть лет, я обидел мою младшую сестру Гармонию, - она дразнилась, а я в ответ стукнул ее моей палкой и обозвал гадким словом, которое услышал от уличных мальчишек. Гармония, в отличие от меня, была здоровой и непоседливой девчонкой; но тут она расплакалась и побежала жаловаться матери.
Матушка крепко выбранила меня - но бить не стала. Она сказала:
- Будь всегда добр и снисходителен с женщинами, Питфей, - быть женщиной в этом мире еще хуже, чем быть калекой!
Я тогда очень удивился и спросил:
- Что это значит?
Эльпида объяснила:
- Женщина может обладать многими талантами, как ты, и иметь самый тонкий ум - но все вокруг будут замечать только ее юбку и покрывало.
Я и после этих слов не очень-то понял ее и ее печаль, но слова матери произвели на меня тягостное впечатление. И впервые я подумал, что, как я сам не похож на других, так и моя семья выделяется среди прочих. Однако несомненно было одно - вопреки словам моей матери, женщины нашей семьи были отцу много дороже, чем его старший сын.
Любя Эльпиду, Никострат очень любил и Гармонию и часто возился с нею, обучая ее гимнастике с таким увлечением, словно она была мальчиком: и моя сестра, несомненно, делала на этом поприще успехи большие, чем я.
Однако мать пыталась возместить мне то, чего я не мог получить от отца. Эльпида была гетерой - гетерой она и осталась, даже став мужней женой; но пусть никто не посмеет подумать о ней дурно! Содержать такую семью вместе со слугами было нелегко. Никострат часто отлучался из дому - он, со своим воинским опытом, возглавлял наемные отряды, сопровождавшие богатых купцов, которые отправлялись по торговым делам; а мать давала уроки музыки и пения девочкам из благородных семей. Игре на кифаре, лютне и флейте, а также стихосложению и пению она обучала и меня.
Случалось, что у нас собирались и мужчины, - мать устраивала собрания в общей комнате, на которых каждый мог блеснуть красноречием и образованностью, поспорить об искусстве и политике. Разумеется, отец всегда присутствовал там, чтобы иметь возможность вступиться за честь Эльпиды.
Зал убирали цветами, расставляли для гостей столики с фруктами, белым хлебом и темным хиосским вином; но приглашенные больше наслаждались беседой и обществом друг друга.
Детей, разумеется, на такие симпосионы не пускали; но когда взрослые слишком увлекались, я прокрадывался в ойкос* и, спрятавшись за бахромчатой шелковой занавесью, жадно глядел на прекрасную Эльпиду. Высокая и грациозная, несмотря на свои лета и свое материнство, с ярко-каштановыми волосами, с глазами, как фиалки, она всех гостей успевала одарить своим вниманием. А когда она начинала петь, когда белые руки ее порхали по струнам, каждый в зале забывал о себе, видел и слышал только ее…
У нас был не очень большой, но прекрасно обставленный дом: во всем чувствовалось искусство гетеры, умеющей сочетать вещи между собой. Портик украшал пестрый фриз, изображавший критских танцовщиков и танцовщиц; а колонны были простые, дорические, - но зато из красного порфира. Этот нарядный портик очень красиво освещала лампа над входом, когда мы по вечерам встречали гостей. Мать сама заказала такую отделку фасада: она говорила, что такие красные колонны были у ее коринфского дома. Сам я этого не помнил.
Но я не слишком часто любовался нашим домом снаружи. Излишне говорить, что буйным мальчишеским играм я предпочитал возню в нашем садике, во внутреннем дворе: до сих пор помню, как пахли лимонные деревья, каперсы и пихты, которые росли там. Со стороны входа в большую комнату стояла герма - чудная раскрашенная статуя улыбающегося Гермеса, и я всегда думал, что его улыбка предназначена именно мне…
В семилетнем возрасте, - в том же возрасте, когда спартанские мальчики отдавались в учение своим жестоким менторам, - я пошел в школу с другими детьми из благородных семей. Отец с матерью ожесточенно спорили об этом, и я даже жалел, что они так ополчились друг на друга из-за меня. Эльпида сперва хотела, чтобы я учился дома и не подвергался насмешкам и издевательствам, которые неизбежно последуют; но, в конце концов, она признала правоту отца. Никострат был убежден, что с жестокостью жизни я должен столкнуться как можно раньше.
