Я ощупью нашел у стены факелы, трут, кремень и кресало, и развел костерок. Руки у меня дрожали, и получилось только с третьей попытки; потом я зажег факел.
Поликсена, которая остановилась на расстоянии от меня, не приближаясь, улыбнулась и протянула мне руку.
- Хорошо! Теперь идем в зал, там в стене есть кольца-держатели…
Она была бесподобно хороша в свете моего факела. Мое желание вспыхнуло, как это пламя. Но тише! то, что случилось дальше, только мое, не для чужих глаз: я непременно сожгу эту часть потом, когда закончу. Однако теперь - я должен запечатлеть это, хотя бы для одного себя.
Моя жена привела меня в зал, где на стене была изображена процессия юношей с ритонами: красные фигуры их колыхнулись, будто живые, когда я осветил их. В противоположную стену, на уровне моих плеч, были вделаны каменные кольца, и в одно из них я вставил мой факел.
Он озарил только середину зала - и Поликсена ступила в этот освещенный круг, точно для жертвоприношения. Она присела и поманила меня рукой.
- Иди… ко мне.
Я уже знал - наитие подсказывало мне, что я должен делать. Я расстегнул брошь на плече и снял мой плащ из белой мягкой шерсти; и постелил его на холодный каменный пол.
Поликсена спрятала в лицо в ладонях; потом храбрость вернулась к ней, и она скинула свое алое покрывало. Потом развязала посеребренные ремешки сандалий, оплетавшие ноги до щиколоток. Распустила свою косу, и волны черных волос, благоухающих розовым маслом, укрыли плечи и спину, почти достигнув колен.
И, наконец, она расстегнула пояс и медленно потянула кверху свое платье…
Под этим платьем на ней был только вышитый белый кусочек материи между бедер, скрепленный шнурами. Поликсена не стала снимать его, и молча улеглась на приготовленное мною ложе, закрыв глаза.
Несколько мгновений я глядел на это диво - ее смуглая красота превосходила всякие описания… она взывала ко мне, и жажда обладания стала почти непереносимой. Но вдруг я увидел, как вздрагивает смуглый живот моей возлюбленной, как она часто дышит и напряглась всем телом, ощущая себя жертвой моей страсти. И я больше всего на свете захотел преодолеть эту отчужденность, чтобы моя Поликсена не испытала страха и боли… я хотел дать ей такое же наслаждение, какое она обещала мне. Чтобы она отдалась мне самозабвенно и не пожалела о том!
Я опустился подле нее на колени и погладил по мягким волосам; Поликсена вздрогнула.
- Тише… я не причиню тебе боли, - прошептал я.
Она вдруг шевельнулась и протянула мне что-то. Маленький лекиф - сосуд для масла, который моя жена сжимала в руке: а я и не заметил!
- Мама сказала… это будет нужно. Возьми, - прошептала она с настойчивой мольбой.
Я осознал, что это значит, и на миг меня ослепил гнев. Геланика давала своей дочери такие наставления! Кто знает, чему еще могла научить ее эта наложница двоих персов?..
Но я подавил эти недостойные чувства и взял флакончик с маслом. Он вправду мог понадобиться: я многое слышал и запоминал из разговоров о женщинах в разных домах, где мне случалось выступать.
Я опять склонился к девушке и поцеловал ее в нежную шею, ощутив биение жилки и жар ее тела. Меня охватил неутолимый голод… мне хотелось взять ее, поглотить ее всю; но вдруг я начал ощущать ее тело как свое, и ее трепет и наслаждение как свои. Это было поистине чудо бога, сочетавшего нас… Поликсена замирала под моими поцелуями, у нее начали вырываться стоны. Самые потаенные струны моего существа отзывались ей, и я, жаждавший ее, уже не был собою. Я ласкал ее коралловые соски, целовал живот; потом потянулся к шнуру, скреплявшему ее набедренную повязку поверх черного треугольника волос. Я обнажил ее совсем - моя жена источала тот женский аромат, который лучше всяких смол и благовоний.
Мне очень захотелось попробовать ее на вкус, как пчела собирает нектар с цветка; но меня остановила мысль, что моя девственная невеста оттолкнет меня со стыдливым ужасом, и магия окажется разрушена. У нас еще будет время для всего! Я проник между ее бедер рукой, и она ахнула, сжав ногами мою ладонь; но потом покорилась мне. Я ласкал ее долго, пока она не стала вскрикивать, перекатывая голову по покрывалу, и я не ощутил, что она совсем готова.
Я лег между ее бедер, опираясь на руки, и нежно погладил ее по щеке: зеленые глаза Поликсены потрясенно распахнулись навстречу мне. Я улыбнулся ей. Когда я взял ее, мы видели друг друга.
Потом голова ее опять откинулась, глаза закрылись; но вскоре она начала отвечать на мои движения, подняв колени и сжав меня ногами. Опыт научил меня, что самое сильное удовлетворение женщина получает, когда ее воля участвует в обладании, когда она движется навстречу мужчине.
Я излился в нее, и это был миг чистейшей, ни с чем не сравнимой радости: я стал всем, слился с целым миром, воспарив в блаженном безмыслии…
Но Поликсена лежала подо мной, побежденная мною, жаждущая успокоения. Я осторожно оставил ее, отодвинувшись в сторону; потом тронул за плечо. Она вздрогнула и повернула ко мне голову, взглянув на меня.
- Тебе было хорошо? - прошептал я.
- Да, - ответила она. - Очень.
Потом она задрожала - ее влажное тело озябло. Тогда я быстро надел набедренную повязку, придвинулся к ней и закутал нас обоих в мой плащ. Я почти сразу заснул, счастливый как никогда.
Проснулся я раньше Поликсены - факел наш догорел и погас, но уже светало. Некоторое время я смотрел на мою жену в утреннем свете, и блаженство переполняло меня. Она была моя подруга, такая же, как я; и, в то же время, она была предназначена мне одному, источник только моей силы и счастья. Но было в ней то, что выше всякого обладания, - то женское, что священно и вечно… И я был бесконечно благодарен моей возлюбленной, что она вверила себя именно мне!
Поликсена проснулась и потянулась, слегка застонав. Я в тревоге подался к ней. Но она улыбнулась мне и, краснея, закуталась в плащ.
- Отвернись, - попросила моя жена.
Я послушался. Она некоторое время шелестела своими одеждами, и я почувствовал, когда стало можно повернуться. Поликсена, в своем алом платье с пестрыми оборками, сидя заплетала косу.
На моем плаще осталось небольшое кровавое пятно, и я свернул его, повесив на плечо. Потом помог Поликсене подняться. Она поморщилась.
- Мне еще больно… не приходи ко мне несколько ночей, хорошо? - попросила она.
Она приказывала и молила сразу. Похотливый зверь во мне взъярился, когда на него накинули эту узду; но человеческое счастье и любовь оказались сильнее. Я серьезно кивнул.
- Конечно, дорогая.
Поддерживая друг друга, мы выбрались наружу. Назад мы пошли гораздо медленнее, и нам несколько раз попались одинокие путники, провожавшие нас удивленными взглядами. Поликсена, робея при свете зари, жалась ко мне. А я чувствовал готовность защитить ее от любого!
Мне уже представлялось, что придется защищать мою жену от родителей. Критобул сам открыл нам дверь и окинул нас хмурым взглядом; однако упрекать и расспрашивать не стал. Уж он-то наверняка давно догадался, куда мы могли пойти в эту ночь…
Поликсена отправилась к себе - совершить омовение и отдохнуть. А я ощущал себя очень странно. Как будто наступил промежуток между свадьбой и настоящей супружеской жизнью: ведь я обещал Поликсене не касаться ее снова, пока она не захочет.
И куда мы направимся дальше? Ведь, конечно же, дом критянина был для нас только временным пристанищем!
Я вымылся, переоделся и вышел на задний двор: там я присел на скамеечку, сложенную из камней. Мне очень хотелось заняться каким-нибудь делом! Во мне бурлила небывалая жажда свершений: но все прежние холостяцкие занятия вдруг утратили для меня свою значительность. Даже музыка.
Тут я заметил, что в глубине двора кто-то сидит: присмотревшись, я с удивлением понял, что это Ариадна, вращающая гончарный круг. Прислужница сама лепила горшки! Может, я пособлю ей в домашних делах?
Конечно, многие сочли бы такой порыв недостойным благородного эллина; но мне было наплевать. Я встал и подошел к старой женщине. Наверняка ей было нелегко с нами четырьмя, пусть даже хозяйка с дочерью тоже работали.
