Помимо мирных жителей, множество воинов, опаленных солнцем, в круглых шлемах и кожаных панцирях поверх белых льняных рубах, наполнили городские казармы и улицы. Они были так злы, напившись вражеской крови и навидавшись убийств и пыток по всей Та-Кемет, что даже греческие стражники от них отшатывались, не решаясь дать отпор этим сплоченным отрядам. Впрочем, против эллинов я с их стороны насилия не видел - очевидно, греки сочли за лучшее давать египетским повстанцам все требуемое добром, снабжая их зерном, холстом для перевязок, палаток и парусов, кожами, а также оружием.

К такому-то отряду, который собрался возле готового отчалить корабля, я и решил прибиться - я заключил, что путешествовать с ними будет всего безопаснее. Не скажу, что это было легко.

Я подошел к одному из египтян - напомнившему мне тех наемников, которые позапрошлым летом охраняли меня и Исидора по пути на Родос. Этот человек, высокий, с пронзительными черными глазами, был десятником в своем отряде.

Я плохо владел египетским языком: но, увидев, что египтянин обратил на меня внимание, я улыбнулся и заговорил с ним, напрягая всю свою память.

- Я друг! Мне нужно на юг, и я заплачу!

- Друг?..

Египтянин впился в меня взглядом; а потом рассмеялся. Белые зубы и белки глаз зловеще сверкнули на темном лице.

- Деньги есть, экуеша? - спросил он. И приблизился ко мне вплотную: но я отпрыгнул назад раньше, чем он коснулся меня.

Я перебросил посох в левую руку, а правой схватился за кинжал. Кровь во мне забурлила, и мне показалось, будто сила моего отца передалась мне через его оружие!

- Деньги у меня есть, и я заплачу, - повторил я, сжимая зубы и уставившись в лицо противника. - Тебе еще не довольно крови на твоей земле?..

Улыбка сбежала с лица надменного африканца, и он приостановился. Очевидно, я хорошо дал понять, что за мое ограбление хотя бы одному из них придется заплатить жизнью.

- Хет! - сказал командир отряда, что значило по-египетски: так и быть. Он кивнул мне. - Ты поедешь с нами и заплатишь потом.

Десятник безрадостно усмехнулся, взглянув на своих молчаливых воинов.

- Это Маат.

Я понял его: египтянин подразумевал, что Маат, - божественной справедливости, - на его земле больше не будет. Я поблагодарил воинов, но они уже почти не слушали иноземца, занявшись своими делами.

Я вместе с ними подождал, пока матросы кончат погрузку, - египтяне везли на юг партию оружия, - а потом поднялся на борт. Гребцы с трудом вывели барку на середину Нила - к счастью, другие корабли к этому времени разошлись, и нам никто не помешал.

Какое-то время я стоял, глядя на реку и сжимая свой посох, как оружие. Мое возбуждение еще не прошло. Я не сразу почувствовал, что начальник египтян подошел ко мне.

Я резко повернулся - но он не проявлял признаков враждебности: египтянин спокойно спросил, докуда мне нужно добраться. Я понял его только по интонации.

- В Коптос… Гебту, - я употребил египетское название города.

- Гебту? Хорошо, - египтянин удовлетворенно кивнул и разразился длинной гортанной речью, из которой я понял только слово “либу”. Мои охранители везли все эти луки, щиты и копья ливийцам - дальше на юг. Может быть, они там формировали и обучали новые воинские отряды втайне от персов! Я еще не смел вздохнуть с облегчением - но моя тревога за Исидора уменьшилась. Возможно, Коптос война обошла стороной!

Я сел и, скинув котомку, вытащил из нее свое плетение: я по-прежнему занимался этим, чтобы пальцы не утрачивали гибкости, и такие упражнения хорошо успокаивали. Египтяне были постоянно настороже и гораздо лучше знали, что ждет нас выше по течению, - так что для меня было излишне все время оставаться в напряжении.

Вскоре, однако, я вынужден был оторваться от своего занятия: я услышал полные ненависти и отвращения возгласы египтян. Воины показывали друг другу на берег. А взглянув в этом направлении, я выронил недоплетенный коврик из лозы.

Горело какое-то селение - тростниковые крыши хижин были подожжены стрелами. На берегу валялись обезображенные, окровавленные трупы селян; обезглавленное тело одной молодой женщины наполовину утонуло в воде, и по реке широко расплывалась кровь. Меня затошнило, как тогда, когда я мальчиком принял участие в битве с пиратами: хорошо, что мы плыли против течения.

Однако все эти зрелища давно стали для воинов Та-Кемет привычными. И я понял, что не горящие дома и не зарубленные люди вызвали их негодующие восклицания. Проследив за взглядами солдат, я увидел, что на трех пальмах вниз головой повешены дети - мальчики не старше шести лет, голые и мертвые: их прибили копьями за лодыжки к чешуйчатым стволам… Причем, скорее всего, подвесили их еще живыми!

Вот тут меня вырвало: накатила ужасная слабость и я перегнулся через борт, сотрясаясь от спазмов. А потом я ощутил на плече жесткую руку начальника отряда - он вздернул меня на ноги, как когда-то отец.

- Что, экуеша, у вас так еще не было? - усмехаясь с ненавистью, спросил египтянин. Я не понял самих слов - но мне как никогда казалось, что мы с этим человеком говорим на одном языке.

- Не было и не будет, - сухо ответил я.

Я утер рот и поклялся себе больше не раскисать.

По пути на юг мне пришлось наблюдать еще не одну такую картину: и чувствительность моя поуменьшилась. Впрочем, я уже видел разоренные персами деревни у нас на Родосе, - в египетских селениях вид и запах смерти были такими же. Я понял, однако, что в первой деревне с жестоко казненными детьми побоище было недавним - возможно, мы разминулись с персидскими карателями всего только на пару часов. А другие деревни пожгли давно, трупы были по большей части убраны, и персов мы поблизости не видели.

Но, приближаясь к Мемфису, я опять увидел огонь. Персы жгли все, что могли, - они поклонялись всеочищающему пламени, которым поражал врагов их единый бог, Ахура-Мазда.

И я понял, что в Мемфисе прямо сейчас идет сражение. Я увидел бойню на улицах! И увидел, что на восточном берегу собрались персидские всадники в пестрых одеждах с ромбическим орнаментом, с мощными луками за спиной!

- Пригнись, экуеша! - вдруг рявкнул у меня над ухом командир египтян: я упал плашмя, еще не успев сообразить, что происходит, и тотчас надо мной просвистела стрела.

Нас обстреливали еще некоторое время, а потом персы на берегу ввязались в драку, и мы смогли проскочить. Был убит один гребец и ранены двое воинов. К счастью, не смертельно. А мне, когда все кончилось, стало очень стыдно, что я так и не смог ничем помочь моим товарищам поневоле!

Я предложил себя на место мертвого гребца. Египтяне удивились и посмотрели на меня с одобрением, но сказали, что это не нужно: запасной гребец на судне имелся.

Больше мы такой опасности не подвергались - но это происшествие сблизило меня с египетским военачальником, спасшим мне жизнь. Его звали Аха-Рахотеп, то есть “Воин, угодный Ра”. Я понял, что он был потомственный южанин, как и Исидор, и начал свою службу уже при Дарии; и смирился со своей долей, как многие. Но теперь “его мера переполнилась” и он обратил свое копье против врагов Та-Кемет…

Я искренне посочувствовал этому отважному человеку. Но обрадовался, узнав от него, что в Коптосе персов еще нет.

Тогда и Аха-Рахотеп, в свою очередь, спросил, кто ждет меня в Коптосе. Мое путешествие было поистине необычно в нынешних обстоятельствах - большинство чужеземцев из южных городов изгнали или истребили. Неожиданно мне стало страшно, что меня там убьют, даже не разобравшись, кто я такой!

Я объяснил как мог доходчиво, что в Коптосе живет мой брат. Египтянин изумился, но потом истолковал мои слова по-своему: его отец застал те времена, когда греков в Египте жаловали. И старый фараон Амасис благоволил им. Тогда немало греков и египтян переженились между собой.

Аха-Рахотеп сказал, что, когда мы причалим в Коптосе, он сам проводит меня до дома Исидора. И задумчиво прибавил, что не возьмет с меня денег. Это, как сказал египтянин, правда его сердца, которое открыто всемогущему Осирису.