- Зачем ты приехал? - спросила хозяйка шепотом.

Не хотела, чтобы дочь раньше времени услышала…

- Это долго рассказывать, госпожа, и лучше не говорить об этом на пороге, - я тоже понизил голос. - Дозволь мне войти и передохнуть!

Геланика сделала шаг назад, пропуская меня в дом; но она все еще не давала мне дороги.

- Ты приехал к моей дочери? - требовательным шепотом спросила она.

Отпираться я не мог и не хотел: и кивнул.

- Да! Но не только!

В глазах Геланики выразилось огромное облегчение; хотя страх из них не исчез вполне.

- Поликсена дома. Идем со мной, - распорядилась она и, повернувшись, пошла впереди.

Это была уже постаревшая, поблекшая женщина; но когда-то она, без сомнения, пленяла многих мужчин. Ее волосы все еще блестели золотом, и фигура сохранила почти девическую стройность. А глаза такого дивного зеленого цвета, - цвета моря в его глубине, - я, кроме Геланики, видел у одной только Поликсены.

Геланика провела меня в общую комнату и усадила за стол.

- Сейчас позову дочь.

- Нет… постой, госпожа!

Я умирал от жажды; а при мысли о Поликсене во рту совсем пересохло.

- Прошу тебя, дай мне сперва пить. И разреши мне объяснить, почему я приехал!

Чувство долга не позволило мне повести себя иначе. И Геланика поняла, что я могу оказаться не лучшим из женихов для ее детища: она помрачнела и кивнула.

- Хорошо, сиди здесь. Я сейчас вернусь.

Она быстро вышла. Я обвел взглядом комнату, пытаясь унять свое волнение, - большой стол и две длинные лавки, на одну из которых усадили меня; пестрый ковер на полу с изображением красного солнца, решетчатые ставни на окне. Что изменилось за время моего отсутствия?..

Тут вернулась госпожа дома; за ней шла старая прислужница Ариадна с подносом, на котором стояли высокий кувшин, две глиняные чашки и блюдо с сухим печеньем.

- Выпей и подкрепись немного. А я послушаю, что ты хотел мне рассказать, - произнесла Геланика, усаживаясь напротив меня на лавку.

Очевидно, в былые времена ее муж бражничал тут с товарищами, - мне понравилась эта приверженность строгой старине, отсутствие пиршественных лож, которые так часто становятся ложами разврата. Критобул вообще казался человеком древнего исчезнувшего прошлого… Но тут Геланика окликнула меня:

- О чем ты задумался, Питфей? Я жду!

Она побледнела и сидела напротив меня, сжимая пальцы. Конечно, я уже извел ее молчанием! Я быстро кивнул и, схватив кувшин, налил себе в чашку какого-то пахучего темного фруктового напитка. Это оказался настой изюма и инжира.

Я жадно выпил, потом налил себе еще. Осушив вторую чашку, я обрел способность говорить.

Я коротко рассказал Геланике то, что счел наиболее важным, - имея в виду мое сватовство. Геланика слушала молча, не отрывая от меня глаз; и только пальцы ее сжимались и разжимались все чаще. Когда я кончил тем, что стал изгоем и теперь явился в их дом искать заступничества, госпожа стиснула кулаки и надолго застыла так.

Потом она подняла на меня глаза, - два изумруда, все еще вызывавших вожделение, - и спросила:

- И ты до сих пор думаешь, что мой муж отдаст за тебя Поликсену?

Мое сердце упало.

- Я думаю… нет, я могу только надеяться!

Геланика вдруг рассмеялась - в смехе ее прозвенел металл: эти нотки я уже слышал в голосе ее юной дочери.

- Моего мужа сейчас нет дома - он уехал по делам в Фест. И ты, конечно, не обрадовал бы его, рассказав о себе такое. Но я думаю, что Критобул отдаст тебе нашу дочь! Ведь ты знаешь, какое у нее приданое?

Она подразумевала, конечно, все свое тягостное прошлое - и прошлое дочери. Я кивнул.

- Я все знаю. Мы с Поликсеной говорили об этом.

Геланика опять странно усмехнулась - как будто я до сих пор многого не знал. Но больше ничего не прибавила.

- Сейчас я пришлю ее.

Госпожа поднялась и вышла из комнаты. И спустя несколько томительных мгновений я наконец-то увидел Поликсену.

Когда моя невеста появилась в дверях, я позабыл обо всем… о своих словах, о ее словах, о неясных предостережениях ее матери. Поликсена очень повзрослела за эти два года, она выросла - и необыкновенно похорошела. Ее густые блестящие черные волосы теперь были заплетены в две косы, спускавшиеся ниже талии; тело ее расцвело, и я с трудом заставил себя оторвать глаза от плавных очертаний ее бедер и округлостей грудей под пестротканым платьем. А на прекрасном смуглом лице ее я прочел радость, трепет ребенка, дождавшегося подарка… и волнение юной женщины, готовящейся ко вступлению в жизнь.

- Питфей! - воскликнула она. Протянула руку, но не осмелилась шагнуть мне навстречу. Я поднялся и направился к девушке: я взял ее за руку, и от этого пожатия по нашим жилам пробежал огонь.

- Я… так ждала тебя! Я боялась, что ты уже не вернешься! - воскликнула она дрожащим голосом.

- Как бы я мог, - прошептал я, с восторгом глядя на нее.

Ее пунцовые губы, - губы персиянки, - дрогнули в детской улыбке.

- Я сберегла твоего быка, а он сберег тебя!..

- Да, да, - я закивал, тоже улыбаясь и не зная, куда деваться от смущения и счастья. Но я помнил, что мне нельзя наслаждаться этим краденым счастьем, пока я не посвящу Поликсену в то, что ей следовало знать.

А девушка уже почувствовала, что меня что-то гложет, и улыбка ее потускнела.

- Что случилось? Расскажи! - потребовала она.

Мы сели друг напротив друга за стол, и я рассказал. Я поведал обо всем, что составило в эти годы мою славу, - и обо всем, что могло бы отвратить мою суженую от меня. Поликсена слушала, не прерывая меня, - неподвижная, как идол, только глаза и щеки ее все больше разгорались.

И я так и не упомянул о своем любовном приключении… о своей измене. Говорят, будто восточные жены отличаются особой покорностью: это правда лишь отчасти, как большинство сплетен. Мужчины горазды повторять лишь то, что льстит их самолюбию. Поликсена была очень чуткой девочкой, и она была влюблена в меня - теперь же ее чутье по-женски обострилось. Узнай она о моей случайной измене, это не только страшно оскорбило бы ее: это могло вызвать самые непредвиденные последствия. Азиатки умеют любить очень преданно - но бывают весьма властолюбивы, куда властолюбивее эллинок; и, к тому же, мстительны и памятливы.

И я не хотел, - видят боги, - не хотел ранить ее!

Когда я закончил, мы некоторое время молчали. И потом я насмелился спросить:

- Так ты согласна стать моей женой? Не передумаешь теперь?

Глаза ее сверкнули.

- Ты оскорбляешь меня! Конечно, я не передумаю!

Вдруг она проворно поднялась и, обогнув стол, подсела ко мне. Ее теплая близость, лилейный девический аромат окутали меня, вызвав во мне неукротимую жажду… не одного только ее тела: жажду всего ее существа. Поликсена положила мне на плечо свою теплую тяжелую головку, и одна из ее кос, свесившись, защекотала мне руку.

- Так долго еще ждать! - прошептала она.

Не в силах совладать с собой, я склонился к ней, и наши полураскрытые ищущие губы встретились. Это был уже не тот робкий голубиный поцелуй… я теперь знал, чего я жажду, и знал, как это получить. Поликсена отвечала мне трепетно и пылко. Я неимоверным усилием заставил себя отстраниться.

- Нам нельзя… еще нельзя!

- Да, конечно, нельзя, - Поликсена быстро отстранилась и, пылая от смущения, стала приводить в порядок свое платье и волосы.

Потом она встала и на всякий случай отсела от меня подальше, на табурет.

Я глядел на нее, лишившись языка, наполняясь восторгом властелина… сознавая, что я буду первым у нее, первым, кому она явит сокровища своего тела и души и кто присвоит их… Это неизведанное царство женской души манило меня и страшило. Девственница всегда заключает в себе для мужчины пугающую загадку.

Наконец я спросил, одолев немоту:

- А скоро ли вернется твой отец?

Поликсена покачала головой.

- Нет, его не будет еще дней двенадцать. Он только уехал, мы привыкли к таким отлучкам.