– Нет, Володь, ну ты сам подумай – сколько можно терпеть этот бардак? – снова обратился ко мне Сашка. – Узнаю, что на складе грабеж творится, иду в народный комиссариат, а мне говорят – ждите приказа товарища Башмакова, а он в уезд отъехал, по делам. Дескать, в Абаканове мужики неправильно землю поделили, он и отправился разбираться. Мол, без приказа не лезь, инициативы не проявляй. Нет, я все понимаю – землю делить это важно и нужно, но он же должен в Череповце быть! Надо, чтобы все было четко и понятно – кто за что отвечает, кто имеет приказы отдавать, а кто нет. А иначе – никакая власть не выстоит!
Сашка Павлов в империалистическую служил в артиллерии форта «Обруч». И хотя повоевать он не успел, но усвоил, что во всем должен быть порядок. Его бесило, что у него теперь несколько начальников. С одной стороны, отряды красной гвардии должны подчиняться Советам и их постоянно действующим органам – исполкомам. Но нынешний комиссар внутренних дел Башмаков говорит, что раз использование вооруженной силы относится к внутренним делам, то он единственный, кто может отдавать приказы и требует, чтобы красногвардейцы игнорировали распоряжения председателя исполкома Тимохина. А тут еще новая напасть – скоро Череповец из уездного города превратится в губернский центр. Значит, не только ответственности прибавится, но и начальства.
– Слышал, что у нас «чрезвычайку» создают? – поинтересовался Сашка.
– Слышал, – кивнул я.
Точной даты создания ЧК в Череповце я не знал, но помнил, что органы ВЧК на местах создавались в марте-апреле. Ну, у нас уже конец марта, значит скоро.
– Вот, будет у нас своя чрезвычайная комиссия, будет, кому разбираться – вот, это вот, – кивнул командир на склад, – контрреволюция, или простая глупость.
Тут я был полностью согласен. Надо разбираться, что к чему. Буквально на днях около Народного дома, где шло заседание уездного Совета, кто-то бросил гранату. И, как на грех, на крыльце в это время курили депутаты. Двое погибли, трое ранены. Вот, что это было – вылазка контрреволюционеров, или пьяная «шалость»? И никто ничего не видел.
А Павлов, словно подслушал мои мысли, спросил:
– Это не ты в «Известиях» писал, когда гранату рванули – мол, темные личности, провокаторы и все те, которые с воцарением рабочее – крестьянской власти потеряли свои привилегии, все они в озлоблении к Советской власти стали направлять самую несознательную часть против Совета?
– Ишь ты, запомнил, – усмехнулся я. А заметку действительно писал я.
– Ты же не стал писать, что эсеры бомбу рванули?
– Конечно не стал. Как говорится – не пойман, не вор.
О том, что к взрыву могли быть причастны местные социал-революционеры слухи ходили. На последних выборах в уездный Совет подавляющее большинство депутатов были большевиками – 168 из 250 человек, а эсеры имели только сорок голосов. Но в причастности эсеров я сомневался. Все-таки, они могли убить и кого-то из своих.
Павлов, между тем, развивал свою мысль:
– Вот мы нынче, как пожарные – бежим туда, где пожар, а можно же было пожара-то не допустить, верно?
– Типа – снаряды и взрыватели должны храниться отдельно, чтобы не рвануло, а курить только в строго отведенных местах, так?
Видя, что Сашка уже собирался обидеться, я примирительно сказал:
– Сань, я же сейчас про то самое и талдычу. Если бы мы заранее знали, что кто-то готовит провокацию, то сообразили бы, что к складу нужно приставить охрану с пулеметом, а тех, кто народ на погром подбивает, взять под белы рученьки, да к стенке поставить.
– Вот, навроде того, – кивнул Сашка. – Пусть будут те, кто с контрреволюцией разбирается, доказательства собирает, а кто-то по городу бегает, контру ловит. Опять-таки, полиции теперь нет, а кражи есть. При Керенском хотя бы милиция была, а теперь она только на бумаге.
Вот, честно говоря, я заслушался. Жаль, не знаю, как сложилась судьба этого парня потом. Скорее всего, его убили. Но если бы все большевики были такими как он, или как Тимохин, как моя Наталья, в будущем стало бы гораздо меньше проблем.
В отличие от Павлова, я знал, что отрядам Красной гвардии осталось существовать недолго. Они были хороши, пока надо было кого-то свергать, когда революционный задор может заменить и профессионализм. Теперь же настало время для появления регулярной армии, имевшей четкую субординацию и железную дисциплину. И преступников начнут ловить специально обученные люди, а не сами жители из отрядов самообороны. Ну, а про ВЧК я промолчу. Возможно, без нее бы прекрасно обошлись, но ведь кто-то же взорвал гранату у входа в Народный дом? И кто-то «завел» толпу на грабеж?
Пока мы разговаривали, из склада стали появляться счастливчики, тащившие кто мешок, а кто коробку или бочонок.
– Ну, товарищи красногвардейцы, – обратился Павлов к отряду. – Попробуем хотя бы что-нибудь да отбить из народного имущества. Строимся.
Посмотрев на меня, усмехнулся:
– А ты, товарищ корреспондент, помогать станешь, или в сторонке постоишь, а потом заметку напишешь?
– А куда же я денусь, товарищ командир, если я с вами? – ответно усмехнулся и я.
Сашка кивнул.
– Только, Володька, раз ты без оружия, так за нашими спинами стой, вперед не лезь. По башке дадут – больно будет. Коли из наших кого убьют – винтовку возьмешь, а потом в строй встанешь.
Глава 5. Продотряд
К маю восемнадцатого у нас произошло множество изменений. Начать с того, что газета стала именоваться губернской, потому что город стал-таки губернским центром. Оно и правильно, потому что губернская столица – Новгород (тогда еще не Великий) отстоял от Череповца слишком далеко, а чтобы получить из него какие-то указания, приходилось ждать по несколько дней. Да и все сообщение шло через Петроград.
Воскресенский проспект покрылся вывесками, сделанными и по трафарету, и от руки – «Президиум Чергубисполкома», «Червнудел», «Чергубуправадморганов», «Совнархоз», «Уотнаробраз», «ЧерпЧК», «Черпкомтоп». Кажется, я понял, отчего в период революции вошли в моду такие сокращения – чтобы экономить место на вывесках.
Штат нашей редакции увеличился, но сама газета стала выходить реже – не пять раз в неделю, а три, а порой только один раз. И то, что выходило, порой вызывало хохот читателя, потому что бумага была то желтой, то розовой. А что поделать, если позакрывались все писчебумажные и картонажные фабрики, и нам приходилось использовать старые запасы типографии, предназначавшиеся для ценников и афишек?
В апреле в губернии создали отдел ВЧК, а красногвардейцев передали в его подчинение. Сашка Павловцев сразу же стал товарищем Председателя ЧК, и командиром оперативного отряда. Председатель ЧК – товарищ Есин, немногословный человек, присланный к нам из Питера, пообещал, что лично расстреляет товарища Башмакова, если тот полезет в руководство отрядом. Впрочем, должность уездного комиссара внутренних дел была упразднена, а сам Андрей Афанасьевич был назначен военным комиссаром губернии, и теперь он развил бешеную деятельность по привлечению добровольцев в социалистическую армию. Никто уже не вспоминал, как Башмаков в семнадцатом году вывел народ на демонстрацию против тогдашнего Совета под лозунгом "Власть советску мы е…м, и в окопы не пойдем!«[2].
Народ, а особенно деревенская молодежь, откликалась охотно. Войны, вроде бы, пока нет, а в Красной армии обещали выдавать форму, да еще и жалованье платить. Не проходило недели, чтобы на железнодорожном вокзале не было митинга, посвященного отправке очередного отряд в Москву, или в Петроград. В июне, когда «громыхнуло» восстание чехословаков, пока еще мало кто сознавал, что начинается гражданская война, а я, разумеется, держал язык за зубами, чтобы не вмешаться в историческую реальность.
Иногда меня так и «подмывало» поделиться с кем-нибудь (да хоть и с Наташей) своими сведениями о будущем. Представлял себе, как я отправляюсь в Москву, встречаюсь с товарищем Лениным, с остальным руководством СНК и РСДРП (б). Даже если все руководство страны Советов дружно начнет меня слушать, делать попытки свести к минимуму издержки гражданской войны, что будет? Вот, честное слово – не знаю. Можно представить себе любую картину – от создания идеального и справедливого государства, в которое я верил, пока учился в школе, и до распада России на куски, где крошечные суверенные части соседствуют с колониями и полуколониями.