Сухие длинные пальцы перебирали края картонных обложек личных дел, серые холодные глаза бегло просматривали их, отыскивая одно-единственное.

— Этот вот подойдет? Петрович, а? Ты же их лучше знаешь? Надежный парень?

— Себе на уме, но положиться можно.

— Точно?

Петрович, точно такой же комиссар и по совместительству замполит на тренировочном полигоне, пожимал плечами.

— Как-то надо было бежать километров десять, в конце ждать в условленном месте связного — принять условное задание. А там — дождь как из ведра. Так он, знаешь, даже под ёлки соседние не отошел, так и ждал, где сказали.

— Исполнительный, значит… Это хорошо.

— Не нравится мне этот его образ — весь он знаешь, такой, как благородный лорд в изгнании. По мне, так лучше, когда с человеком запросто можно…

— Попробуй с тобой запросто, он же в подчинении. Субординацию соблюдает.

— Всё равно это видно.

— Я, наоборот, не люблю простоту эту, которая хуже воровства, — Шевелев поморщился. — Ладно, пришли мне его на недельку. Если пойдет, оставлю. Нужен помощник. Самому уже никакого ни времени, ни здоровья нет по всем явкам кататься.

========== Альтернативный вариант 2 (продолжение) ==========

— Не понимаю, почему этот, — продолжал расспрашивать зашедший в кабинет Шевелева Петрович. — Взял бы из кого посообразительней, лейтенанта какого-нибудь…

— Он и станет лейтенантом, — ответил Шевелев меланхолично.

— Из местных, хочу сказать, из проверенных, которые все знают уже и в курсе… Я знаю, что там за парень, и он ведь, скажу тебе прямо, не блещет.

— Мне такого не надо, чтобы он на мое место метил.

Зашедший усмехнулся.

— Тебе надо такого, чтоб он по гроб жизни благодарен был, что ты его из общей казармы вытащил?

Вопрос ответа не предполагал, но Шевелев пояснил всё-таки:

— Бумаги принести-отнести много ума не надо. Лицо приметное, в случае, если сбежать решит, быстро узнаем.

— Ах ты вот с какой стороны смотришь… Ты, выходит, даже и не надеешься…

— Надеяться надо на лучшее, а готовиться к худшему. Это теперь наш общий курс, — ответил Шевелев строго.

Они разошлись.

На другое утро Сашу сняли с дежурства по кухне и проводили в домик коменданта при части, куда он дошел уже заметно бледный. Хорошо, если это обещанное комиссаром свидание, а если в документах обнаружилась ошибка? А если комиссар решил не держать слова, а сразу его с поддельным паспортом сдать? Или местные обнаружили несостыковку при проверке… Могли обнаружить, что паспорт такой не выдавался… Много чего могли — вот он и не смог сдержать нервной дрожи, пусть и силился ее унять, представ перед круглолицым и в общем довольно добродушным комендантом.

— Решили тебя направить на важную и ответственную работу, рядовой. На дело защиты родины от ее врагов, не только внешних, но и внутренних!

Саша выдохнул и кивнул.

К следующему утру он возвратился в стены того здания, куда года два назад заходил совсем другим человеком — с другими чувствами и мыслями. Тогда здание управления внутренних дел казалось неуютным и неприятным, поскольку обитал в нем самый ненавистный человек, а теперь всё стало казаться родным и знакомым, уютным даже, хотя уюта не прибавилось ни на грамм, и даже более обшарпанными казались его крашеные темной зелёной краской стены. И дверь в знакомый кабинет толкнул, стараясь держаться ровно и прямо, на одном дыхании быстро выпалил, что прибыл по приказу — чтобы сбившееся дыхание не выдало. Комиссар остался тот же, но при виде него едва удалось сдержать улыбку. “А ведь я рад встрече. Надо же”, — подумалось ему. Комиссар в ответ смотрел проницательно и сдержанно, пока знакомства ничем не выдавал. Осмотрел цепко.

— А вещи где?

— Какие? — растерялся Саша.

— Личные. Где устроился, спрашиваю? — рявкнул он так, что едва успокоившийся Саша вновь строго вытянулся.

— В части… В военном городке.

— Вечером съездишь и заберёшь. Я напишу записку коменданту. Ты мне рядом нужен, — будто бы пояснил он, хотя Саше это все пояснять не надо было.

Саша вообще рассчитывал поговорить и поделиться десятками новых открытий — и теперь соображал, как это глупо было с его стороны. На службе-то! Шевелев первым делом поручил ему отнести целую стопу личных дел обратно в спецчасть на хранение, потом велел найти другие, целый десяток, выписать во всех что-то, потом велел отпечатать это все и оформить в докладную записку, в которой придирался то к отступам, то к полям — так и день прошел, и Саше уже не верилось, что этот человек мог быть с ним совсем другим. Что ещё сильнее удивляло — так это то, что работа была хоть и муторная, но самая простая и понятная, а он-то себе воображал, что придется отыскивать тоже врагов народа, скрывающихся под чужими именами дворян и белых офицеров. Оставалось посмеяться над собственной наивностью. За делами день кончился быстро, начало темнеть, в кабинете зажглась лампа, дававшая одному читать свои записи, другому печатать.

“Что, если он вообще домой не уходит?”

“Тебе же спокойнее. Думаешь, он тебе дома отдохнуть даст?”

“Да, да. Тут хотя бы не лапает. Я так успел от него отвыкнуть”, — соглашался Саша с собой.

“А мне кажется, ты жалеешь об этом. И привыкнуть ты успел”, — возражал внутренний голос.

— Ладно, идём домой. Не век же тут сидеть. Наше от нас не сбежит, — и Шевелев, напоследок сняв трубку и набрав короткий номер, бросил в нее: — Машину к заднему входу.

Саша бросился прибирать бумаги. Он снова успел напредставлять себе долгую беседу во время пути домой, но после его слов понял, что разговора не будет. Возможность проехаться на машине, правда, сама по себе обрадовала его до сих пор мальчишескую душу, и темная машина восхитила вся: от обитых кожей сидений до стойкого запаха бензина внутри. По пути он во все глаза смотрел на быстро сменявшие друг друга панорамы улиц, а потому и думать забыл о мечтавшемся разговоре.

— А его до части довези, а потом обратно, — оборвал его мечты комиссар и, черкнув пару строк, вышел.

Увиделись они уже в совсем непроглядной темноте. Дверь в квартиру открылась, и на пороге возник Шевелев. Он отошёл, и увиделась за его спиной высокая светлая комната, даже не комната — зал, а в нем застекленный выдающийся из стены эркер, а за стеклом — огни ночного проспекта, уходившие вдаль.

— Да раздевайся, чего встал, — заметил комиссар, пока Саша стоял, осматриваясь. Он воображал себе Шевелева в быту таким же аскетичным, и это ожидание отчасти сбывалось, но отнюдь не во всём. Квартира была обставлена без всякой роскоши, без претензии, строго, скудно даже, но вместе с тем виделась за отдельными вещами судьба и характер хозяина. И следа бедности не было ни в чем — ни в посверкивавших медью и стеклом светильниках, ни в большом тяжелом зеркале с рамой из темного дерева, ни в самих светлых стенах и высоких побеленных потолках. Шевелев неожиданно рассмеялся, глядя на всё ещё замершего молодого мужчину. Саша поймал его взгляд и неуверенно стащил с себя сапоги, нагнувшись.

— Не верится, что я теперь здесь… с вами буду.

В нем таилось необъяснимое чувство того, что Шевелев всё же прогонит его обратно и вообще приказал ему явиться сюда с вещами вовсе не ради этого, а ради очередной жестокой насмешки, к примеру, чтобы проводить его в черный фургон, который отвезет его к зданию следственной тюрьмы — хотя с чего бы? Ведь до сих пор все действия комиссара указывали на совсем иные его намерения. Он и сейчас приблизился, окидывая придирчивым и горящим взглядом стройную фигуру, подпоясанную широким тёмным ремнем, потом взял за этот ремень и притянул к себе, заставляя Сашу чуть не специально упасть на себя. Прижал к себе так, что мальчик его чуть не задохнулся, впился жадно в желанные губы, которые неуверенно поддавались ему. Вдоволь искусав их, с усилием отстранил и повел за собой. Махнул рукой на шкаф: