— Он был нужен тому адану, чтобы её отец, Элу Тингол, отдал ему дочь в жёны.
— А, — коротко ответил Моргот. — Понимаю. Дальше вы забрали бы своё, верно? Да, да. Кажется, всё шло так хорошо, если бы не твоя эльфийская жадность, Тьелкормо?
— Ты сам завладел сокровищами моего отца через убийство и кражу, и не тебе судить о том, были ли мои намерения дурны.
Ему подумалось на миг — что, если это равняет его с Морготом? Но ведь он собирался отнять своё по праву. Нет, никакие деяния не затмили бы гибели нолдорана.
Моргот так не считал, но спорить не стал: он вообще не хотел восстановить этого нолдо против себя и выбирал слова, потому что знал, что в конце будет вознаграждён. А потому он продолжил миролюбиво:
— Но ты и сам видишь. Они оставили тебя и не вернулись. Не пытались отбить тебя.
— Бессмысленно погибать всем в бесплодной попытке спасти одного. Они понесут весть моим братьям. Подмога ко мне придёт, — уверенно ответил Келегорм.
— В таком случае я оставлю тебя её ждать.
И Моргот поднялся с места и вышел, притворив за собой дверь.
Нолдо остался в растерянности. Он не услышал от Моринготто ни единой просьбы, что само по себе удивило: он-то ждал, что тот будет уговаривать склониться на свою сторону или убедить остальных бросить свои притязания на земли вокруг Ангбанда. Видно, с Майтимо он обходился иначе, а что до него, то решил, что третий сын Феанаро, не имевший и призрачных надежд на главенство над нолдор Сирых земель, внимания не стоит. Может быть, даже знал, что к его письмам — любым — не прислушаются? Это ему не понравилось.
И, кроме того, Мелькор ничего ему и не обещал: ни золота, ни власти. «Помимо спокойного ожидания», — напомнила память, и Келегорму стало совсем неприятно. Он вскочил с края постели вновь, обойдя покои по периметру, после чего в самом дальнем и темном углу обнаружил вровень подогнанную к плоскости стены дверь, не отличавшуюся отделкой от остальных деревянных панелей, что украшали его покои, если бы не едва заметное углубление там, где могла бы быть ручка. Нажал на неё — она отворилась. За ней вспыхнула ещё пара светильников, осветив отделанную полированным камнем купель и чашу для умывания; он шагнул назад и едва успел выйти, как у входа послышался тихий стук. В этот раз к нему вошёл кто-то из дворцовых слуг: облик его было сложно угадать за темной накидкой, почти полностью скрывшей лицо, но Келегорм принял его скорее за одного из эдайн или эльдар, служащих тьме, чем за орка. На стол перед ним поставили поднос со снедью.
— Твой ужин, лорд. Вала Мэлько просил передать не бояться: еда не отравлена ничем.
— Передай, что я и не…
Но слуга уже ушел.
Келегорм отведал понемногу всего, за исключением вина, поскольку хотел сохранить ясность мысли. Потом понял, что больше нервничает из-за недосказанности, и быстро поднялся, подойдя к двери в свои покои. Начал по ней стучать — и, к великому удивлению, она легко поддалась. Его забыли запереть? Немыслимо. Или в этом у темного вала был свой расчет?
Келегорм приотворил дверь и выглянул. Моргот в этот момент, не удерживая своё обычное любопытство, взирал издали, не выдавая себя физическим обликом. Он видел, как нолдо осторожно высунулся наружу, показавшись в профиль, сильно похожий в этот момент на умную рысь или иного лесного хищника, покидавшего своё логово. Осмотревшись и не замечая поблизости ни стражи, ни слуг, он показался наружу полностью и вышел на галерею. Приблизился к узкой высокой арке и первым делом глянул наружу: ярусы схожих арок уходили вниз, к расселине меж горами. Высота его не прельстила; тогда нолдо отступил на шаг и направился вниз, сперва медленно, а потом всё ускоряя шаг. Моргот следовал за ним, в общем, уже зная, что рано или поздно он повстречает на пути один из сторожевых постов между ярусами — скорее всего, ближе к угловой лестнице, что и произошло в конце концов. Завязавшийся бой был недолог и окончился для двух орков-стражников плохо, но нолдо немало порадовал Моринготто своей точностью, отточенностью ударов и одновременно яростью, что прорывалась в его движениях. Кривой орочий ятаган нолдо пришелся не по душе: он покрутил его в руках брезгливо, но решил, что уж лучше такой клинок, чем вовсе никакого, и двинулся было дальше, пока не оказался придавлен к каменному полу тёмной обретшей тяжесть тенью.
— Ну, предположим, ты обезоружил двух моих стражей. Чего ты хотел этим добиться, Тьелкормо? Неужели так и не понял, что в одиночку без чьей-либо помощи или без магии наружу тебе не выскользнуть? Моих слуг тут великое множество, и со всеми тебе не справиться.
Нолдо молчал и только зло рвался прочь.
— Ты добиваешься того, что придётся держать тебя на привязи, как зверя. А я уже говорил, что мне этого не хотелось. Но, очевидно, придётся.
Моргот навалился ему на грудь тяжестью, которая была неизмеримо сильнее и почти задушила. Келегорм чувствовал на щеке рваный удар от его закованной в сталь длани.
Скоро он оказался вновь там, откуда сбежал — но был только заперт, а не закован. Это вселяло надежду. Моринготто вновь посетил его.
— Сядь и подумай, Тьелкормо, — выговор Моринготто казался мягким, и интонации его были почти отеческие, лишённые раздражения, что тоже пробуждало несмелую радость.
— О чём? — возразил он строптиво.
— Ты коришь себя за то, что попался. Живёшь надеждой. Но будут проходить дни — много дней — а подмога не придёт. Нолдор и синдар бессильны против меня. Положим, твои друзья завладели одним сильмарилем — но какими жертвами и каким обманом! Принцессу Лутиэн на это толкнула любовь. Она смогла победить меня, но остальные твои сородичи — не смогут. И она однажды покинет мир живых: я могу провидеть это с той же ясностью, как и судьбы многих других, Тьелкормо.
— Отчего не провидел свою, если знал, что выкрадут камень из твоей короны?
Моринготто не разозлился.
— Разве эта потеря значила что-то для меня?
— А разве нет?
— Творения рук твоего отца, быть может, вселяют радость. С тем же успехом я могу превратить в сильмариль тебя, чтобы ты сиял на месте того, украденного. Я даже думаю, что так оно и произошло в какой-то мере. Сильмариль — их добыча. Ты — моя.
Перспектива быть превращённым в кристалл, пусть и прекрасный, но всё же безмолвный, Келегорма обрадовала мало: а он видел, что Моринготто охотно на это пойдет. Тогда он осторожно сделал отрицательный жест. Лицо темного вала осветилось умной и проницательной улыбкой.
А затем Моргот снял стальную перчатку и обнажил руку: Келегорм невольно скосил на неё глаза и увидел её, чёрную и обожженную, и еле сдержался, чтобы не отпрянуть. И Моргот увидел тоже, как прекрасный нолдо поморщился, словно от боли, при виде его руки, испытав невольную жалость. Но сам-то он хотел вовсе не этого — нет, он протянул руку вперед, чтобы дотронуться до его лица и рассеченной щеки. Нолдо касаться себя не дал, отодвинулся, вновь нахмурясь, но Морготу того и не требовалось. Он провел ладонью, дотрагиваясь даже не лица эльфа, а пустоты рядом с ним, создавая слабый жар и исцеляя след своего же неосторожного удара. Потом вгляделся в творение своих рук. Целительная сила в его руках ослабла давно, но сделать подобное он ещё мог и теперь наблюдал за нолдо удовлетворённо. Нолдо тоже коснулся щеки, посмотрел на пальцы, думая увидеть размазанную кровь, но не заметил ничего и руку опустил, больше не защищаясь.
