— А, ты никак не уймешься? Хорошо же, — пообещал он хрипло на ломаном нолдорине.

И захлопнул дверь, но довольно скоро привёл подмогу. В темницу вошли разом с десяток орков и с дюжину оборотней; Келегорм бросился на них, равно как и остальные пленные, но что он мог поделать, когда слуг врага было настолько больше? Некоторое время борьба шла на равных, и он сбрасывал их с себя. потом принимался за новых, но и его силы иссякли. Вниз привели орка-кузнеца, который, зло осклабившись, приковал их обоих с Береном цепью к дальней стене. Длина её позволяла лечь или сидеть, но не давала отдалиться от места и на пару шагов. Что ж, теперь он мог себя поздравить ещё и с тем, что сам лишился шанса на свободу — пусть и призрачного. Утешившись тем, что у него есть время всё обдумать, в том числе и способы для побега, а заодно вспомнив про Хуана, Келегорм немного успокоился. Он обернулся к Берену, и оба, поговорив, сошлись на том, что не стоит ни в коем случае открывать врагу истинной цели похода; но в то же время и один, и другой ясно осознавали, что Саурон наверняка заподозрит, что они появились тут не с целью поохотиться или поглазеть на бывший Минас Тирит.

Долго отдыхать им обоим никто не позволил: почти сразу дверь отворилась вновь, и Берена потащили прочь, наверх, чтобы допросить. Келегорм это время провел, пробуя расслабиться, насколько позволяла стоявшие тут сырость и холод, не сильный, но пробирающий до костей. Трезво обдумать всё ещё раз и наметить новую тактику не удалось. Он понял, насколько сильно устал, и чуть было не уснул, укутавшись в плащ покрепче. Но тревога все-таки была сильнее, да и пережитое напряжение не отпускало; само по себе это состояние злило, и неизвестно, что ещё пришло бы ему на ум, если бы не вскоре вернувшиеся за ним слуги врага. Пара орков подхватили его, заставляя встать, завели локти за спину и повели наверх. По пути он увидел, как бредёт назад под надзором ещё нескольких Берен с окровавленным лицом; видно было, как он хромает — судя по всему, во время допроса ему крепко досталось. Келегорм кинул ему ободряющий взгляд и вгляделся в лицо пытливо. Оставалось надеяться, что под пытками этот адан сохранил свою твёрдость; со своей стороны Келегорм надеялся на то же самое: что его не станут слишком мучить и отступятся. В конце концов, у майа Майрона, прозванного ныне Жестоким, было в запасе время и любые средства. Ещё Келегорм надеялся, что тот не станет подозревать амбициозной цели и решит, что они направились сюда лишь с целью борьбы против его прислужников, волков-оборотней и прочей нечисти, а вовсе не надеялись пробраться дальше. Ведь делали они это так глупо и самонадеянно, что впору было поверить.

Отвлеченным размышлениям пришёл конец, едва они поднялись наверх. Там, где раньше была анфилада, часть арок обрушилась, и там, где темный майа устроил свой тронный зал, гулял ветер. Стоял холод, хотя у одной из торцевых стен горел огонь в камине — но его тепла ничуть не хватало, чтобы обогреть весь огромный объем. Там, где раньше стены были завешены цветными гобеленами, а в арках вились цветы, ныне всё стало чёрным и грязным. Несколько огромных волколаков грелись у огня. При виде пленника они вскочили, ощерившись, но тут же легли. Келегорма вели вперед, туда, где высился тёмный трон, на котором восседал сам падший майа. В этот раз надо было взглянуть в черный лик без страха, и нолдо вскинул голову, борясь с пронизывающим до костей его острым взглядом. Майа был доволен, хотя на мрачном челе не было улыбки. И Келегорму казалось, что весь воздух вокруг него пропитан кровью тех, кого он погубил; что смрад и гниение сопровождают его, проклятого прислужника врага всех эльфов, и отравляют всё, чего он касался. Телесным обликом майа ныне был схож с эльдар, столь же высок и статен, но и это казалось Келегорму особенно злой насмешкой над их благородным народом, помня всё беззаконие, что он творил. От того Келегорм ощутил при виде него ещё большую злость, но предпочел не выказывать её пока ни резким словом, ни презрительным жестом. Первые же слова развеяли надежды нолдо в прах:

— Ты думаешь, я не знаю, зачем вы сюда явились?

Келегорм сильно похолодел, услышав его, но решил держаться выбранной тактики и оставаться непреклонным.

— Если тебе всё известно — так что ж, в твоей власти казнить нас, — ответил Келегорм. Ответ был безрассудным и дерзким; майа и впрямь мог поступить с ними как заблагорассудится — но в этот раз расчет был верен.

— О нет. Так легко расстаться с жизнью тебе и твоему спутнику я не дам. И, как мне кажется, моему господину тоже будет любопытно взглянуть на тебя.

Вот тут стоило начать беспокоиться; но Келегорм хорошо представлял, что за расстояние отделяет их от железных гор и от обиталища Моргота. Конечно, майа смог бы одолеть это расстояние куда быстрей в бестелесной форме, но станет ли он делать это лишь ради того, чтобы дать хозяину поглядеть на отловленного им эльфа-нолдо? А ещё Келегорм начал понимать, что Гортхаур, похоже, не так уж хорошо представляет, кто он, и в кои-то веки радовался своему жалкому и потрёпанному виду. На пальце у него оставался перстень со знаком дома Феанора, но он был выкован из простого серебра и так прост с виду, что с тем же успехом мог принадлежать и любому лучнику из числа его верных.

Темный майа меж тем покинул трон на возвышении и легко спустился вниз, через миг пронзая нолдо испытующим взглядом. Келегорм выдохнул, призывая себя обрести спокойствие и быть стойким. Быть может, оттого даже первый брошенный на его спину по приказу Гортхаура удар не сорвал с его губ ни крика, ни протеста. Он сжал губы крепче, готовый прикусить язык до крови, но не выдать ничего.

— Ты расскажешь мне всё подробно о цели, из-за которой вы здесь. Что вы разнюхивали?

О, эти слова Келегорма обрадовали. Он и раньше готов был держаться сколь угодно долго, а теперь и вовсе ощущал слабое торжество.

Гортхаур же, глядя на то, что пленник держится стойко, велел прекратить наказание уже после первого десятка плетей. Ему приказали встать напротив майа на колени.

— Что ж, если ты упорствуешь, то посмотрим, как понравятся тебе мучения или гибель тех эльдар, которых ты не так давно, в темнице, называл своими друзьями. Или ты и ими готов легко поступиться?

— Жертва будет напрасной.

— Не думаю, что они согласятся с тобой.

— Их смерть станет избавлением от страданий, и ты ничего ею не добьёшься.

Майа насмешливо поглядел на него, как бы отвечая: «Посмотрим», — и на этом приказал отпустить, оставляя Келегорма наедине с мыслями о том, на что он обрёк сородичей; но тот быстро сказал себе, что то был единственный возможный выход.

Всё же обратно он вернулся мрачным и оставшуюся ночь не спал, вглядываясь во тьму, слушая вой оборотней вокруг замка и гадая, придет ли подмога. Обожженная плетью спина болела, но ему пришлось куда легче Берена — тот лежал рядом, стискивал зубы, но не стонал. Келегорм жалел, что не может до него дотянуться и перевязать раны, но, по крайней мере, сбросил с себя и кинул ему свой плащ.

— Спой что-нибудь, — нежданно попросил адан. — Я помню, Финрод пел нам, и голоса эльфов кажутся мне самым дивным, что я слышал на земле.

— Была бы рядом арфа или хоть лютня, — Келегорм улыбнулся, — я бы напел тебе что-нибудь. Но, боюсь, Эру не наградил мой голос той же мелодичностью, что у брата Макалаурэ. Но если моя охотничья песня тебя утешит…