Первые признаки болезни появились в зиму 1874–1875 г. Некрасов испытывал недомогание и обращался несколько раз к доктору Н.А. Белоголовому, однако держался, работал, ездил на охоту, бывал в редакции. В эту зиму он участвовал в редактировании сборника «Складчина» в помощь пострадавшим от голода в Самарской губернии, готовил восьмитомное собрание сочинений А.Н. Островского, активно работал в Литературном фонде; в результате возобновившихся отношений с Достоевским получил для публикации в «Отечественных записках» роман «Подросток». Летом 1875 г. Некрасов с Зиной последний раз жили в Карабихе. Чувствовал он себя плохо, постоянно жаловался на боли, не дающие покоя, но, превозмогая их, работал, писал сатирическую поэму. Поэма «Современники» является крупнейшим сатирическим произведением Некрасова. Она посвящена изображению негативных сторон жизни новой России, которая после реформ 1860-х годов переживала огромную ломку всех общественных и хозяйственных отношений старой патриархальной страны. В ней бурно развивался капитализм, появились крупные промышленные предприятия, заводы и фабрики, развивался транспорт, появились железные дороги, огромный финансовый капитал, ширилась торговля. Одновременно проявлялась хищническая сущность капиталистических отношений, принимавшая на русской почве достаточно жестокие и уродливые формы. Сатирическая поэма, вобравшая в себя наиболее острые проблемы пореформенной России, представляет собой, по выражению Вс. Соловьева, гротесковую «фантазию современной вальпургиевой ночи». Условная композиция дает повествователю возможность свободно переходить от темы к теме, от одной общественной группы к другой, обращаясь к самым злободневным проблемам времени, изображая чиновников, промышленников, купцов, генералов, плутократов, развратников, гастрономов-эпикурейцев и многих других представителей русской пореформенной жизни. Критик С.А. Андреевский назвал ее «мемуарами необычайно умного человека», а А.М. Скабичевский отметил у Некрасова «краски мрачнее ювеналовских». Поэма написана в форме фельетона; в следующих одна за другой сценах автор описывает разные группы людей, многие лица из которых были тотчас узнаваемы современниками. Соединяя в отдельных картинах почти документальные факты, бесчисленные торжественные банкеты в честь разных персон (почти все их персонажи – реальные лица) с гротескными их характеристиками, поэт создал колоритные образы современных «рыцарей наживы». Он увидел и выставил на позор отвратительные стороны русского капитализма в то время, когда для многих они еще не проявились достаточно отчетливо. Сегодняшнему читателю подчас трудно читать текст этой поэмы, созданной почти полтора века тому назад. Она насквозь злободневна: лица, события, документы, городские сплетни, громкие скандалы, конфликты между известными персонами – все то, что современники улавливали сразу, что составляло злобу дня их каждодневной жизни, ушло от нас навсегда и становится интересным и понятным только отчасти и с помощью подробных комментариев. С осени 1875 г. началось «беспрестанное хворанье», физическое состояние неуклонно ухудшалось, больной не мог спать, мучительные боли временами лишали его способности к любой деятельности. Поездка в Крым осенью 1876 г. по совету доктора Боткина принесла некоторое облегчение, стали возможны пешие прогулки, поездки в экипаже в горы и в Ореанду. Сообщая сестре о жизни в Ялте, о том, что стал немного крепче, Некрасов восклицал: «…кабы не проклятые боли – пропасть бы написал…». Однако в Ялте работал он немало, писал лирические стихи, которые вошли в книгу «Последние песни». А главное, именно здесь была завершена четвертая часть «Кому на Руси жить хорошо». Текст ее, лишенный, на удивление, каких-либо следов болезни или усталости, поражает силою мысли и яркостью изображения. Один из современников (народник А.Г. Штанге) отметил эту особенность: «Поразительным является тот факт, что «Пир» написан полуживым человеком, над которым уже была занесена неумолимая рука смерти».
К концу 1876 года консилиум знаменитых врачей определил у Некрасова рак кишки. Н.В. Склифосовский настаивал на операции, но больной поначалу от нее отказался и принялся приводить в порядок свои земные дела: написал завещание, официально оформил для Салтыкова и Елисеева статус соредакторов «Отечественных записок», подготовил к изданию книгу стихов «Последние песни», обвенчался с Зинаидой Николаевной. В первом номере журнала за 1877 год были напечатаны стихи из «Последних песен», среди них стихотворение «Скоро стану добычею тления…», из которого читающая публика узнала о тяжелой болезни поэта. И на него обрушился шквал писем и телеграмм, ни читать, ни отвечать на которые сил у него не было; приходили десятки посетителей, которых тоже не могли принимать. Однако такой поток сочувствия не мог не радовать поэта, укрепляя его в мыслях о том, что жизнь его не напрасна, а поэзия людям необходима. В начале февраля к поэту пришла депутация студентов нескольких институтов с адресом, в котором выражалось преклонение этой молодежи перед ним, поэтом и гражданином: «Из уст в уста передавая дорогие нам имена, не забудем мы и твоего имени и вручим его исцеленному и прозревшему народу, чтобы знал он того, чьих много добрых семян упало на почву народного счастья. Знай же, что ты не одинок, что взлелеет и возрастит семена эти всей душой тебя любящая учащаяся молодежь русская». Под текстом было 395 подписей. Некрасов с волнением выслушал послание студентов, а потом прочитал депутатам стихотворение «Вам, мой дар ценившим и любившим…», которое не вошло в «Последние песни», и подарил на память листок, на котором было им записано это его лирическое прощание с читателями: «Вам, ко мне участье заявившим в черный год, простертый надо мной, посвящаю труд последний мой!» Лист с автографом поэта, окантованный под стекло, долго висел на стене читального зала студенческой библиотеки Петербургского университета. После состоявшейся все-таки в апреле 1877 г. операции, которая подарила больному еще несколько месяцев жизни, здоровье его несколько улучшилось. Некрасов мог ходить по комнате, сидеть в кресле, принимал приятных ему посетителей. В начале лета состоялась последняя его встреча с Тургеневым, которая так потрясла обоих, что они смогли только обменяться безмолвным рукопожатием. Живя летом на даче, Некрасов начал диктовать свою автобиографию. В ноябре он получил последний привет от Чернышевского из далекого Вилюйска. И в эти свои последние месяцы он продолжал сочинять стихи, в которых звучали главные темы его творчества: обращения к родине, к народу, к ушедшим соратникам и к тем молодым, кому предстоит нести в народ «разумное, доброе, вечное», к другу-читателю. И, конечно же, к Музе, служению которой он посвятил себя. К ней обращено последнее стихотворение Некрасова, сочиненное за несколько дней до кончины: О Муза! я у двери гроба! Пускай я много виноват, Пусть увеличит во сто крат Мои вины людская злоба — Не плачь! Завиден жребий наш, Не наругаются над нами: Меж мной и честными сердцами Порваться долго ты не дашь Живому, кровному союзу!.. Некрасова не стало 27 декабря 1877 года (по новому стилю 8 января 1878 г.). 30 декабря состоялись похороны его на Новодевичьем кладбище. От Литейного проспекта до Московской заставы гроб несли на руках, а сопровождала его толпа в пять тысяч человек. Так в России не хоронили еще ни одного поэта. Надежда Тархова 1855 В.Г. Белинский В одном из переулков дальных Среди друзей своих печальных Поэт в подвале умирал И перед смертью им сказал: «Как я, назад тому семь лет Другой бедняк покинул свет, Таким же сокрушен недугом. Я был его ближайшим другом И братом по судьбе. Мы шли Одной тернистою дорогой И пересилить не могли Судьбы, – равно к обоим строгой. Он честно истине служил, Он духом был смелей и чище, Зато и раньше проложил Себе дорогу на кладбище… А ныне очередь моя… Его я пережил не много; Я сделал мало, волей бога Погибла даром жизнь моя. Мои страданья были люты, Но многих был я сам виной; Теперь, в последние минуты, Хочу я долг исполнить мой, Хочу сказать о бедном друге Всё, что я видел, что я знал И что в мучительном недуге Он честным людям завещал… Родился он почти плебеем (Что мы бесславьем разумеем, Что он иначе понимал). Его отец был лекарь жалкой, Он только пить любил да палкой К ученью сына поощрял. Процесс развития – в России Не чуждый многим – проходя, Книжонки дельные, пустые Читало с жадностью дитя, Притом, как водится, украдкой… Тоска мечтательности сладкой Им овладела с малых лет… Какой прозаик иль поэт Помог душе его развиться, К добру и славе прилепиться — Не знаю я. Но в нем кипел Родник богатых сил природных — Источник мыслей благородных И честных, бескорыстных дел!.. С кончиной лекаря, на свете Остался он убог и мал; Попал в Москву, учиться стал В Московском университете; Но выгнан был, не доказав Каких-то о рожденье прав, Не удостоенный патентом,— И оставался целый век Недоучившимся студентом. (Один ученый человек Колол его неоднократно Таким прозванием печатно, Но, впрочем, бог ему судья!..) Бедняк, терпя нужду и горе, В подвале жил – и начал вскоре Писать в журналах. Помню я: Писал он много… Мыслью новой. Стремленьем к истине суровой Горячий труд его дышал,— Его заметили… В ту пору Пришла охота прожектеру, Который барышей желал, Обширный основать журнал… Вникая в дело неглубоко, Искал он одного, чтоб тот, Кто место главное займет, Писал разборчиво – и срока В доставке своего труда Не нарушал бы никогда. Белинский как-то с ним списался И жить на Север перебрался… Тогда всё глухо и мертво В литературе нашей было: Скончался Пушкин; без него Любовь к ней в публике остыла… В боренье пошлых мелочей Она погрязнув поглупела… До общества, до жизни ей Как будто не было и дела. В то время как в родном краю Открыто зло торжествовало, Ему лишь “баюшки-баю” Литература распевала. Ничья могучая рука Ее не направляла к цели; Лишь два задорных поляка На первом плане в ней шумели. Уж новый гений подымал Тогда главу свою меж нами, Но он один изнемогал, Тесним бесстыдными врагами; К нему под знамя приносил Запас идей, надежд и сил Кружок еще несмелый, тесный… Потребность сильная была В могучем слове правды честной, В открытом обличенье зла… И он пришел, плебей безвестный!.. Не пощадил он ни льстецов, Ни подлецов, ни идиотов, Ни в маске жарких патриотов Благонамеренных воров! Он все предания проверил, Без ложного стыда измерил Всю бездну дикости и зла, Куда, заснув под говор лести, В забвенье истины и чести, Отчизна бедная зашла! Он расточал ей укоризны За рабство – вековой недуг,— И прокричал врагом отчизны Его – отчизны ложный друг. Над ним уж тучи собирались, Враги шумели, ополчались. Но дикий вопль клеветника Не помешал ему пока… В нем силы пуще разгорались, И между тем как перед ним Его соратники редели, Смирялись, пятились, немели, Он шел один неколебим!.. О! сколько есть душой свободных Сынов у родины моей, Великодушных, благородных И неподкупно верных ей, Кто в человеке брата видит, Кто зло клеймит и ненавидит, Чей светел ум и ясен взгляд, Кому рассудок не теснят Преданья ржавые оковы,— Не все ль они признать готовы Его учителем своим?.. Судьбой и случаем храним, Трудился долго он – и много (Конечно, не без воли бога) Сказать полезного успел И может быть бы уцелел… Но поднялась тогда тревога В Париже буйном – и у нас По-своему отозвалась… Скрутили бедную цензуру — Послушав наконец клевет, И разбирать литературу Созвали целый комитет. По счастью, в нем сидели люди Честней, чем был из них один, Фанатик ярый Бутурлин, Который, не жалея груди, Беснуясь, повторял одно: “Закройте университеты, И будет зло пресечено!..” (О муж бессмертный! не воспеты Еще никем твои слова, Но твердо помнит их молва! Пусть червь тебя могильный гложет, Но сей совет тебе поможет В потомство перейти верней, Чем том истории твоей…) Почти полгода нас судили, Читали, справки наводили — И не остался прав никто… Как быть! спасибо и за то, Что не был суд бесчеловечен… Настала грустная пора, И честный сеятель добра Как враг отчизны был отмечен; За ним следили, и тюрьму Враги пророчили ему… Но тут услужливо могила Ему объятья растворила: Замучен жизнью трудовой И постоянной нищетой, Он умер… Помянуть печатно Его не смели… Так о нем Слабеет память с каждым днем И скоро сгибнет невозвратно!..» Поэт умолк. А через день Скончался он. Друзья сложились И над усопшим согласились Поставить памятник, но лень Исполнить помешала вскоре Благое дело, а потом Могила заросла кругом: Не сыщешь… Не велико горе! Живой печется о живом, А мертвый спи глубоким сном… |
