Рисуя героические характеры героинь двадцатых годов, поэт, скорее всего, думал не только о них, далеких декабристках, но и о своих современницах, участницах общественного движения 1870-х годов, и в этом тоже одна из причин огромного успеха поэм «Русские женщины».
В последние тринадцать лет своей жизни Некрасов работал над поэмой «Кому на Руси жить хорошо», получившей название «крестьянской эпопеи». В основе ее извечный вопрос о счастье народном; он мучил поэта до освобождения крестьян, не отступал и после («Народ освобожден, но счастлив ли народ?.. Ответа я ищу на тайные вопросы…»). Некрасов начал работать над поэмой в середине 1860-х годов, писал до последних своих дней, но так и не успел ее завершить.
Он рассказывал журналисту П. Безобразову: «Я задумал изложить в связном рассказе все, что я знаю о народе, все, что мне привелось услыхать из уст его, и я затеял “Кому на Руси жить хорошо”. Это будет эпопея современной крестьянской жизни». Поэма вобрала опыт многолетнего общения с крестьянами, подвела итоги размышлениям о характере и судьбах народа. Весь огромный арсенал художника, мастера народного слова, знатока народной поэзии отразился в ней.
Простые мужики, знакомые поэту всю жизнь, должны были появиться на страницах его поэмы и рассказать о себе и своем сегодняшнем существовании. Некрасов хотел провести перед читателем на фоне пореформенной России «освобожденных» крестьян с их нуждами, проблемами и заботами, разноликую и многоголосую современную народную толпу. Одному из знакомых он сказал: «Передо мною никогда не изображенными стояли миллионы живых существ! Они просили любящего взгляда».
Некрасов предполагал показать всю пореформенную Россию, столкнуть героев, принадлежащих к разным слоям общества, поискать среди них счастливого жителя страны – от царя до простого крестьянина. Он понимал, что ломка отношений идет по всей стране, что реформа затронула всех ее жителей, что хорошо в такое время никому не бывает. Недаром в поэме появилась формула, выражающая суть происходящей реформы: «Порвалась цепь великая, Порвалась, расскочилася, Одним концом по барину, Другим – по мужику!»
Задуманная в форме путешествия семи мужиков, решивших поискать, «Кому живется счастливо, Вольготно на Руси», поэма, наряду с естественными повествовательными элементами и интонациями, вобрала черты народной сказки (говорящая птица-пеночка, скатерть-самобранка), в тексте ее широко использованы сказочные повторы, народные песни, частушки, прибаутки, поговорки, загадки, описаны народные праздники, обычаи, приметы.
Написана она размером стихотворения «Зеленый шум», без рифмы, и это давало возможность с большой свободой передать многообразие разговорного языка представителей разных социальных групп, используя его особенности, афористичность, меткость, особые обороты, создать лирические описания природы, изобразить веселое многоголосие народного праздника и буйство пьяного веселья или запальчивость серьезного спора о жизни. Настоящую языковую симфонию представляет собою поэма.
По замыслу Некрасова, каждая встреча странников с предполагаемыми «счастливцами» имела двоякий смысл: в ней раскрывался характер того, к кому они обращались, и одновременно выявлялись отношения крестьян с определенной социальной средой, сложившиеся веками. Так происходило при встрече с попом, помещиками Оболт-Оболдуевым и князем Утятиным. Причем при изображении Последыша (Утятина), образ которого символизирует уходящую крепостническую Россию, становится ясно, что не изменилась еще не только психология крепостников, но и психология крестьян тоже. Большинство их еще не может сбросить иго многовекового рабства, и освобожденный народ по привычке гнет спину на помещиков. Несколько ярких примеров судьбы крестьян с холопской психологией вызывают и гнев, и горечь, и жалость.
Попытка найти «счастливицу» среди женщин приводит странников к жестокому разочарованию. Рассказ крестьянки Матрены Тимофеевны Корчагиной, судьбу которой односельчане единодушно считают счастливой, мог бы принадлежать тысячам других женщин. В ее жизни не было ничего необычного, не свойственного другим: замужество и жизнь в семье мужа, враждебно к ней настроенной, смерть первенца, болезни, голод, пожары… Но если такова судьба «счастливицы», то каково же другим? Глава «Крестьянка» оставляет определенное впечатление о беспросветной доле женщины в России.
Первые три части поэмы были напечатаны на протяжении восьми лет. Пролог к поэме – в первом номере обновленного «Современника» (1866, январь), первая часть – в первых номерах некрасовских «Отечественных записок» (1869, январь, февраль), вторая часть «Последыш» и третья часть «Крестьянка» – в «Отечественных записках» (февраль 1873 и январь 1874 г.).
Уже тяжко болея, Некрасов писал четвертую главу «Пир на весь мир» и горевал о том, что не успевает дописать поэму. Возможно, перерыв в работе образовался оттого, что у автора не было ясного понимания, как должна завершиться поэма: «Начиная, – признавался поэт, – я не видел ясно, где ее конец». В чем счастье человека, кто может чувствовать себя счастливым в российской реальности, и каким путем достигнуть народного благоденствия – на эти поднятые в произведении вопросы у него не было ответа, а ответить было нужно.
Общественно-политические события середины 1870-х годов подсказали автору, где вести поиски решения. Это было время развития революционного народничества, «хождения в народ». Некрасов симпатизировал деятельности народнической интеллигенции, его привлекали любовь к народу и защита его интересов этой молодежью, восхищала ее самоотверженность. И когда он в 1876 г. вернулся к работе над поэмой, то отвечал на поставленные в ней вопросы в духе этики революционного народничества.
В этой главе появляется образ «народного заступника» Гриши Добросклонова, которого поэт называет «русским юношей» (как когда-то звал Добролюбова). Этот юноша знает и любит народ и счастье свое видит в том, чтобы добиться для него лучшей доли, даже жертвуя ради этого жизнью. Вместе с Гришей в поэму, на смену старым и унылым, приходят «новые песни», «Добрые песни». С этим героем связывает поэт надежды на счастье народное.
Так сложилось, что глава «Пир на весь мир» стала завершающей поэму. Закончив ее в Ялте осенью 1876 года, Некрасов торопился увидеть ее напечатанной, но этому не суждено было сбыться. Немногие друзья наблюдали, с каким мужеством и ожесточением боролся поэт с цензурой, запретившей главу к публикации. И последнюю в своей жизни схватку с цензурой он проиграл. Глава была вырезана из уже напечатанной ноябрьской книжки «Отечественных записок», и 8100 вырезок (видимо, по числу подписчиков) было уничтожено. Уцелело всего несколько десятков оттисков. Напечатать «Пир на весь мир» удалось только в 1881 г., через три года после смерти Некрасова.
В начале семидесятых годов жизнь подарила Некрасову несколько лет относительного спокойствия и творческой активности. С весны 1870 г. жизнь его разделяла Фёкла Анисимовна Викторова (Некрасов называл и рекомендовал ее друзьям Зиной, Зинаидой Николаевной). Это в его жизни вторая женщина, к которой он обращался в стихах. З.Н. Викторова до последнего часа оставалась рядом с Некрасовым, ухаживала за ним и помогала ему в годы тяжкой болезни. За несколько месяцев до кончины Некрасов с нею обвенчался. Ей он посвятил в свое время поэму «Дедушка».
Он как будто обрел тогда второе дыхание, оставаясь поэтом живым, не теряющим связь с публикой и с современными жизненными запросами. И производил впечатление заслуженно счастливого человека. Я.П. Полонский с ощутимой завистью писал в сентябре 1873 г. Тургеневу: «Изо всех двуногих существ, мною встреченных на земле, положительно я никого не знаю счастливее Некрасова. Всё ему далось – и слава, и деньги, и любовь, и труд, и свобода…» Но внимательный и пристрастный взгляд замечал и другое.
Так, А.Ф. Кони, который встречался с поэтом в начале семидесятых, отметил в воспоминаниях поразившую его черту: «Некрасов приезжал к Ераковым в карете или коляске в дорогой шубе, и подчас широко, как бы не считая, тратил деньги, но в его глазах, на его нездорового цвета лице, во всей его повадке виднелось не временное, преходящее утомление, а застарелая жизненная усталость». Да и трудно предположить, чтоб потрясения предыдущих лет никак не отразились на его здоровье, не наложили свой отпечаток на его облик. Салтыков, который преклонялся перед Некрасовым в его борьбе за сохранение журнала, тоже отмечая проявляющуюся в нем усталость, писал: «Хлопоты с цензурой унизительные, и, право, я удивляюсь Некрасову, как он выдерживает это. Как хотите, а это заслуга, ибо он материально обеспечен… Боюсь, что он устал, что-то начинает поговаривать об отставке. А без него мы все – мат» (15 апреля 1876 г.).
