– Но почему ты считал, что ветер дует от Разувайффа? Как он мог узнать о твоих планах?

– От детективов, которые ничего не нашли. Или якобы ничего не нашли. Детективы были наши. Семейка ушлых комитетчиков. Они могли продать информацию Разувайффу. От юристов, с которыми я консультировался в Англии.

– Но есть же профессиональная этика!

– Я русский, которых настоящие англичане не любят, в особенности русских с деньгами, а меня посчитали именно таким. А Питер – англичанин. Его предки бежали из России от большевиков. Это совсем другие русские, не те, которые хлынули в Англию в девяностые годы. Это англичанин, несколько поколений семьи которого работают в конном спорте, который так любят в Англии. Все его доходы легальные, он и его предки в Англии не были замечены ни в каких махинациях. Но неизвестно, как я заработал деньги в России. Они наслышаны про наших олигархов. Он – свой, я – чужой. Кто-то с кем-то где-то учился. Кто-то на ком-то женат. Ему могли намекнуть. Просто намекнуть. Он сложил дважды два.

– Что ты можешь потребовать назад вывезенное смолянкой Анной до революции?

– Да. По английским законам могу. И я решил, что все случившееся тянется из Англии. Корни оттуда растут. Я работал отсюда, я старался добраться до наследства графа Разуваева в Англии. Поэтому желание Питера Разувайффа не дать мне до него добраться, остановить меня, засадив в тюрьму в России, показалось мне совершенно естественным.

– А когда, по твоему мнению, мы с другими потомками должны были получить наследство?

– Вот этого мне выяснить не удалось. Вначале я думал, что в обозримом будущем после разговора Синеглазова с французом. Но время шло, никакой информации о наследстве не поступало. Потом Синеглазов сказал мне, что Валька не наследница. Я бросился к Алине и Евгению Луговскому. Они тоже явно ничего не получали. Я даже ездил во Францию! Представился потомком Разуваева, только не объяснял родство. Представил документы на общую дочь с Алиной. С тобой мы тогда еще знакомы не были.

– И тебе там раскрыли условия завещания?!

– Нет. Но сказали, что время вступления в наследство еще не пришло. Сроки не назвали. Даже примерные.

Мы подъехали к дому Ивана.

– Ты точно не зайдешь? – спросил он.

Я покачала головой.

– Я не готова.

«И не знаю, буду ли когда-нибудь готова возобновить с тобой отношения. Скорее всего, нет».

Я так и не поняла окончательно, чего хотел Иван. Или его на самом деле просто устроил брак с Валентиной Смоленской, от которой он изначально хотел получить информацию о ее предках? А тут тесть и свояк тестя, которые могут помочь хорошо устроиться. Почему бы и нет? Тогда ведь Валентина была молодой и еще не пьющей. Потом его устроили временные отношения с молодой и красивой Алиной, затем отношения со мной. Он искал нас с одной целью, а потом решал, что мы ему «подходим»?

Но я хотела, чтобы меня любили, чтобы начинали со мной встречаться, потому что влюбились, пусть по фотографии, как один известный бизнесмен и министр в другую стюардессу, которую увидел в рекламном буклете. Тот, которому предъявили обвинения в мошенничестве в особо крупном размере с использованием служебного положения, хищение и вывод за рубеж миллиардов рублей. Но он хотел женщину как женщину, а не то, что можно получить через нее и ее родственников.

От Ивана я поехала к Симеону Даниловичу, рассказала ему все и разрыдалась.

– Даша, ты сама что хотела, когда соглашалась встречаться с Иваном? Ты хотела разобраться с его внезапным интересом к тебе. Ты хотела побольше узнать про потомков воспитанников Аполлинарии Антоновны, про Разуваевых. И ты же выяснила все, что могла. Ты хотела отношений с мужчиной, который тебе понравился – время пришло для отношений. Ты же молодая здоровая женщина, тебе нужен мужчина. В качестве бонуса ты получила ребенка. Даже двоих детей. Девочку и мальчика. Иван же на них не претендует? Очень тяжело остаться в старости совсем одному. Тебе, конечно, рано об этом думать, но…

– Я думаю.

– Даша, для тебя все сложилось прекрасно. У тебя есть дети, есть работа, которая тебе нравится, рекламные контакты. Ты познакомилась с массой самых разнообразных людей, с которыми никогда не встретилась бы в случае тихой жизни с Иваном. Да и не нужна тебе тихая семейная жизнь. Считай, что ты полтора года с ним отдохнула – и родила ребенка. Это была передышка. Но тебе нужно находиться в гуще событий. Тебе же это нравится! Теперь ты зарабатываешь достаточно, чтобы содержать семью и ни в чем себе не отказывать. Твои дети живут в полном достатке, которого никогда не было у тебя. Ты молодец, Даша! Арест Ивана для тебя стал хорошей встряской. Я думаю, что вы вскоре все равно бы разошлись. А тут ты взяла себя в руки и вон как раскрутила свое имя. Ты когда-нибудь думала, что станешь лицом авиакомпании? Что к тебе в очередь будут выстраиваться рекламодатели? Все, что случается, к лучшему.

– Я должна сказать Ивану спасибо?

– Ты ему ничего не должна. Вообще ничего. Ни материально, ни… морально. Считай, что ты с ним полностью расплатилась – за помощь тебе на определенном этапе. Тебя же это волнует?

Я кивнула.

– В том, что делал Иван, виноваты его мать и бабушка. Когда жил граф Разуваев? Сколько можно помнить обиды? Сколько можно ненавидеть? Сколько можно желать мести? Ладно Валентина Смоленская. Она считала обиженной лично себя. Но у Ивана-то обидели прапрабабку! Или даже прапрапра? Жена графа Разуваева вроде получается три раза «пра»? Ведь, как я понял, Ивану нужно не вернуть вывезенное в Англию добро графа Разуваева, а наказать нашего современника Питера Разувайффа? За что? О какой справедливости речь? Питер Разувайфф у него ничего не отнимал. А Ивана растили в ненависти. Так нельзя растить детей.

В старинную французскую адвокатскую контору, услугами которой лесопромышленник Мещеряков пользовался еще в XIX веке, мы пришли вчетвером: Питер Разувайфф прилетел из Англии, Симеон Данилович Синеглазов, Олег Владимирович Артамонов и я из России.

Пожилой французский адвокат сказал нам, что партнеры приняли решение пригласить нас четверых и объяснить положение вещей. Мы все в какой-то степени пострадали из-за оставленного нам наследства и должны знать, за что страдали.

– Значит, наследство все-таки есть? Я до последней минуты не верил, – признался Артамонов.

– Но существуют какие-то условия его получения? – спросила я.

– Да, – кивнул француз. – Мещеряков писал завещание, когда еще существовал Советский Союз, выезжали за рубеж очень немногие граждане, и он опасался, что наследники не смогут в Советском Союзе получить то, что он им оставил. Поэтому наследство предполагалось передавать наследникам через пятьдесят лет после смерти Мещерякова, если положение дел в Советском Союзе или стране, которая появится вместо Советского Союза, позволит наследство получить. Решение должны были принимать партнеры нашей адвокатской конторы.

– Пятьдесят лет истекли? – уточнил Питер Разувайфф.

– Да. Но мы посчитали, что наследники вполне могут не получить никакого наследства. Более того, это будет опасно для их жизни. На такой случай было предусмотрено продление еще на пятьдесят лет. И тогда уже решение будут принимать другие партнеры. Я точно не доживу, но доживет мой сын, а может, и внук.

Француз улыбнулся мне.

– Надеюсь, что доживете вы, Даша. Или это уже будут наследники вас всех. Другое поколение. Возможно, будет другая страна, которая не живет в постоянном кризисе.

– А если и через пятьдесят лет ваши партнеры посчитают… – решила уточнить я.

– Продление еще на пятьдесят лет. И все эти годы мы будем следить за тем, как живут наследники, чтобы знать, кому передать то, что месье Мещеряков завещал потомкам воспитанников Аполлинарии Антоновны Пастуховой. И мы будем хранить это наследство. С годами его стоимость будет только расти.

– Это деньги? – спросил Разувайфф.

– Я не вправе разглашать эту информацию.