Директор расхохотался.
– Вот на таких мелочах обычно и горят, – сказал он. – Ладно, поезжай домой.
– Что журналистам говорить?
– Про взрыв самолета? Ничего не знаешь. Кстати, вверни-ка про багаж, который эти ВИПы не позволили просвечивать. Обратись к народу.
– Народу?
– Ну, фрахтующим самолеты и яхты. Про их безопасность скажи. С душой, с эмоциями. Типа: «Мы же о вас заботимся, а вы не позволяете нам это делать». Нам нужно, чтобы эта версия была основной – у этих у самих что-то взорвалось. И там же оружия было полно! Объясни журналистам – и гражданам, – с каким количеством ружей на охоту ездят. Объясни, почему они летели на зафрахтованном в нашей авиакомпании самолете, и мы ничего не могли поделать, если нам по-хамски отвечали и нас посылали, когда мы пытались заботиться об их же безопасности. Сообразишь, что сказать.
Мы распрощались с директором, я вышла в коридор. В это мгновение пикнул телефон – пришло СМС. Не знаю, почему я решила его прочитать, хотя номер не определился. Но почему-то решила.
«Беру свои слова обратно. Ты везучая. Филипп».
Филиппом звали Бегунова. Больше знакомых Филиппов у меня не было.
⁂
Когда я вышла из здания аэропорта, то попала под такое количество вспышек, что уже думала: ослепну. Вопросы посыпались со всех сторон.
– Со мной все в порядке. Спасибо, – сказала я.
– Что вы думаете про взрыв самолета?
Я сказала все именно так, как велел директор. Эмоционально, с душой. Что мне жалко погибших, я выражаю соболезнование их семьям.
– Позволяйте досматривать багаж! У вас никто ничего не отнимет. Никто никуда не побежит доносить. Мы просто хотим обеспечить вашу безопасность, а вы сами этого не позволяете!
Я добавила, что люди, летевшие в разбившемся самолете, просто могли не знать о том, что у них, например, рядом лежат вещества, которые нельзя хранить вместе. Я заявила, что, по моему мнению, взрыв самолета с охотниками – трагическая случайность.
Но, конечно, их коллеги и знакомые орали про «политическое убийство», «умышленное убийство честных и неподкупных людей, всех себя отдававших служению народу», и все в том же роде. Правда, в интернет-опросе первое место заняла версия «головотяпство».
Глава 21
Сотрудники ФСБ на самом деле заявились ко мне в квартиру без предупреждения. Я только успела принять душ, перекусить и немного поиграть с сыном. Дочь Алины так и не расставалась с планшетом. Похоже, что, когда моя жизнь станет немного поспокойнее (надеюсь, что станет!), мне придется вести ее к психологу. Сейчас меня очень устраивало, что не надо особо заниматься еще и ею. Саша гуляла с бабой Таней и Мишенькой, во время прогулок с планшетом расставалась, познакомилась с другими детьми в нашем дворе. Баба Таня сказала, что на улице девочка активная: залезла на все горки, покачалась на качелях, носилась как сумасшедшая, в общем, вела себя как нормальный ребенок. С другими детьми общалась без проблем.
Непрошеных гостей я пригласила на кухню, предложила чаю, они отказались. По пути туда взглянула на себя в зеркало и отметила, что выгляжу очень уставшей. Я дома не крашусь – пусть лицо отдыхает. И вообще, о приходе сотрудников ФСБ меня никто официально не уведомлял. Мало ли что мне директор авиакомпании сказал в частной беседе. Пусть видят, как я устала.
– Вы можете сама отказаться от полета?
– По уважительной причине. Очень уважительной.
– Вас могут перекинуть с рейса на рейс?
– Конечно.
– Насколько нам известно, вас хотели видеть и на том, и на другом чартере. Вы могли выбирать?
– Мне никто не предоставлял выбора. Решение принимал директор авиакомпании. Но если бы предоставил, то кто угодно, но только не охотники. Да я готова была плясать от счастья, узнав, что меня сняли с этих охотников.
– Почему? – спросили меня.
Я хмыкнула.
– Даже футбольные болельщики лучше. И футбольные болельщики – не хозяева жизни. Они летят на большом самолете, и это не одна «теплая компания». А группа давно знакомых чиновников, депутатов и бизнесменов, отправляющихся на охоту и уже начавших разогреваться на земле… Они считают, что раз они такие крутые, что смогли зафрахтовать самолет, то им все можно и им все должны. Неужели мне вам нужно объяснять, что этот полет означает для бортпроводниц?
– Мы сами не были на вашем месте, – улыбнулись мужчины.
– Мне в деталях рассказать, с чем я сталкивалась за годы полетов?
– Нет, не надо. Расскажите, как проходит погрузка в самолет на таких рейсах.
Мне что – я рассказала, опять делая упор на том, что такие «большие люди» не позволяют проверять багаж. Хотя это вроде бы в их же интересах. Но спорить бессмысленно. Именно поэтому они и фрахтуют самолеты в авиакомпаниях типа нашей. А для нас это хороший доход.
Один из сотрудников сообщил мне, что взрыв произошел не в багажном отсеке, а в салоне, и сейчас предстоит большая работа по выяснению того, кто и что пронес на борт.
– А это возможно выяснить? Что там от багажа осталось после взрыва и падения с такой высоты?
– Взрыв был очень маломощный, – сказали мне. – Ваш директор оказался прав. Не бомба, а, скорее, какая-то химическая реакция чего-то с чем-то. Ну не идиоты же они, чтобы бомбу на борт тащить?
Фээсбэшник запнулся. Вероятно, хотел сказать, что кто-то все-таки оказался идиотом. Просто идиотом! Не террористом, не самоубийцей. И вот из-за такого головотяпства гибнут люди. За что погибли летчики и стюардессы?
– И наши спецы это сразу же сказали, – продолжил второй незваный гость. – Но пробило обшивку. Даже не обшивку, а всю стену. Сумка как раз рядом стояла. Там дыра в боковой части. Разгерметизация салона… Вам-то не нужно объяснять, что было дальше.
Меня еще раз попросили повторить, как проходят подобные чартерные путешествия, начиная с подготовки. Меня проверяют? Не ошиблась ли в первый раз? Не упустила ли что-то? В деревне, где я выросла, один дядька рассказывал, как в армии по пятнадцать раз требовали писать одни и те же объяснительные, если происходило какое-то ЧП. Хотя, может, это и имеет смысл. Человек же все воспринимает субъективно. Что-то может всплыть из памяти.
Я рассказала. Вероятно, наш директор тоже уже все это рассказывал, и они просто сверяли информацию. Наверное, попробуют выяснить у кого-то еще. Хотя что тут можно выяснить новое?
– Авдотья Андреевна, у вас не сложилось впечатления, что вокруг вас много смертей? – спросили меня.
Я удивленно посмотрела на незваных гостей.
– Нет, не сложилось. Вы меня в чем-то обвиняете?
– Нет, но…
– Алину, которая, как и я, родила ребенка от Ивана Разуваева, убил его же сын от первого брака. Или я что-то не так поняла? И знакомы мы с ней были всего несколько дней. Про нее нельзя сказать «вокруг меня». Я ее практически не знала. Баритона Евгения Луговского я видела только мертвым и понятия не имею, кто мог его убить. Я близко к нему ни разу в жизни не подходила, и о его существовании узнала от Алины. В Мариинском театре не была ни разу в жизни. Еще не успела. Других проблем полно. Кто еще? Пассажиры этого самолета? Я не уверена, что кого-то из них когда-либо видела живьем. Кстати, у вас есть их список? Он пока не появился в интернете.
Мне любезно протянули планшет для ознакомления.
В этот момент на кухне появилась Сашенька со своим планшетом и объявила, что экран погас. И тут же протянула планшет дядям. Дяди занялись починкой, я изучала список. Экран у Сашеньки скоро снова загорелся, и она убежала, не забыв сказать спасибо. Я отчиталась перед незваными гостями.
– Я знаю, кто такой Артамонов – клоун, который представлялся потомком Ленина и Крупской, а его отец – Дзержинского и Крупской. Или наоборот? Мои бабушки его неоднократно обсуждали, как и Ленина, Дзержинского и Крупскую. Поэтому и знаю.
Про свое дальнее «родство» с ним упоминать не стала.
Я видела еще одного оппозиционного депутата, он неоднократно летал самолетами нашей авиакомпании и агитировал всех стюардесс включаться в борьбу за сохранение памятников архитектуры, и сам ее активно вел. Но мне была гораздо ближе борьба за спасение животных, которых этот депутат отстреливал для собственного удовольствия.