Они с Франциском были воистину неразлучны. Супруг её, несмотря на самодовольство и гордость, был незлобив, любил жизнь во всех её проявлениях и поощрял это в других.

   Он очень удивился встрече с доном Хоакимом и похвалил идею держать при дворе мавра. На что супруги Альваресы гневно сверкнули глазами, а Карл сказал, что не позволит оскорблять своего родственника. В королевских сердцах вспыхнула давняя вражда - но Леонор тихонечко прокашлялась, и Франциск сделался шёлковым. И чтобы загладить вину, пытался подольститься к берберу. Дон Хоаким принимал комплименты с вальяжностью льва, разморённого зноем саванны, но оживился, когда Франсуа проявил интерес к золотой серьге.

   - У меня есть к ней пара, - дружелюбно сказал граф Альварес, - в знак нашего примирения, сир, и в знак того, что я прощаю вашу неосведомлённость о порядках при дворе, я готов подарить её вам.

   Искренность его намерений подтвердило прикосновение накалённой иглы и совет время от времени поворачивать кольцо, чтоб не вросло в мочку.

   Лишь королева Изабелла оставалась в стороне от сих нехитрых развлечений. В последнее время она предпочитала общество канцлера и советника, скупо здороваясь с золовками и деверем и избегая всяческих бесед. Она перестала музицировать с Элеонорой и Екатериной, не удостаивая вниманием даже гимны. Прежде они на три голоса исполняли столь любимую инфантой Хуаной "Розу над розами", и Изабелла своим бархатным "piadosa seer" вводила слушателей в трепет религиозного экстаза.

   Однажды, засидевшись допоздна, Карл развлекался тем, что пробовал завести два часовых механизма синхронно - секунда в секунду - единственной выгодой от посмертия было то, что усталость и головная боль покинули его раз и навсегда, и он мог посвящать любимому занятию сколько угодно времени, хоть встретить рассвет. Заря уже забрезжила, но часы до сих пор не научились идти в ногу, то догоняя, то отставая, то останавливаясь отдохнуть. Глядя на подобное самоуправство, король Испании задумался, что они с Изабеллой подобны двум этим часам - каждый живёт своей жизнью.

   И на следующий день - в саду, где собрался весь двор - созерцать воцарение осени - королева смешалась с толпой дуэний и фрейлин, выделяясь на фоне их пудреных шевелюр, как осенний лист не первом снегу. Идти под руку с королём она предоставила своей тёзке, так соскучившейся по мягкой испанской осени.

   Утро было умиротворённым, точно дремлющим в прохладе - но сон его скоро нарушили возмущённые голоса. Фердинанд по-хозяйски отправился выяснить, что случилось, и скоро возвратился, ведя за собой двух стражников, которые волокли за собой какого-то простолюдина. Тот нисколько не сопротивлялся, а напротив, помогал тащившим его стражникам, отталкиваясь от земли и упорно сжимая в руке шляпу, точно стремился как можно скорее попасть туда, куда его собирались доставить. Он непрерывно причитал Фердинанду в спину, но Фердинанд возразил, что он не король, точнее, король, но не этого королевства, и представил то ли пленника, то ли ходатая Карлу.

   Узрев Его католическое величество во плоти, горожанин мгновенно умолк и пуще прежнего скомкал шляпу.

   - Ну чего ты застыл? - подтолкнул его один из конвоиров. - Рассказывай, как выглядит твоя жена.

   - В-вот так же... точно... в-выглядит... - пролепетал простолюдин и собрался делать ноги. Его удержали.

   - Что это за безумец? - спросил Франциск.

   Отодвинув в сторону мужа и братьев, Леонор взяла на себя роль парламентёра.

   Увидев прекрасную даму, арестант пришёл в себя и повёл такую речь:

   - Зовут меня Алонсо Суарес, я хозяин постоялого двора - на подъезде к Маджериду - это деревушка такая... на север отсюда... Недавно с моей женой случилось несчастье - на неё напали. Напали ночью, она не знает кто, не разглядела. Только перепугалась до смерти, поседела вся и умом тронулась. Стала на всех бросаться, а потом в лес убежала. Мы все - искать: я, братья мои, работники, из деревни тоже много... Нашли в овраге, а она никого уже не узнаёт, совсем взбесилась... Кто-то сказал - "одержимая", её к священнику, тот давай её святой водой поливать, а ничего ж не получается, она ж не одержимая, она ж больная, она с ума сошла. А он мне: раз не одержимая - значит ведьма! Я говорю: какая ведьма? Вы же её помните, всегда такая добрая была, вы ж сами её причащали. А он мне: а может, ты её околдовал? Может, тебя самого судить надо? Так и отдали её под суд. Завтра её сжечь хотят... Ну куда её жечь! Ну нельзя же с ней так, она без того настрахалась... Уж если не король, то кто же мне поможет?

   - Займись этим делом! - настаивал Фердинанд. - Тебе как никому должно быть понятно.

   - Вот именно, - возражал Карлос. - Пусть она избавится от мучений.

   - Но тебе же как-то вернули рассудок - может, и с ней получится?

   - Я не собираюсь показываться ни перед судьями, ни на площади!

   - Хорошо, я сам съезжу!

   Алонсо в отчаянии смотрел, как мелькали их руки, и ждал приговора.

   Наконец Фердинанд перевёл решение короля Элеоноре, а Элеонора перевела его слова хозяину постоялого двора: сегодня же разберут дело его жены, но обещать ничего нельзя.

   Алонсо тяжело вздохнул, пробормотал слова почтения, поднялся с колен и собрался идти. Но через шаг обернулся и обратился прямо к Карлосу:

   - Ваше величество, а может... у моей жены... та же болезнь... что и у вас? Уж вас-то послушают?

   Карл неопределённо кивнул, и стражники проводили просителя.

   - Что же ты сам не избавишься от мучений? Цепляешься за земную жизнь?! - налетел на брата Фердинанд.

   - Нужно помочь человеку! - заплакала Катерина.

   - Очень жестоко с твоей стороны, - высказала Мария.

   - И недостойно мужчины, - сурово добавила Изабель.

   - Вообще - недостойно, - изрекла Элеонора.