- Ну почему судьба всегда сводит меня с безумцами? - посетовал канцлеру Карл.

   - Его величество, равно как и все его подданные, - ответил Англичанину мессир Шьевр, - предпочли бы решить государственные дела.

   - Я очень ценю ваше мненье, милорд, - в тон ему произнёс Этельред. - Но мне приятна мысль, что Его величество сами в состоянии выразить согласие или отказ, - он покинул массивное кресло и сел рядом с гостем, подставив лёгкий табурет. - Друг мой, я очень на вас надеюсь, - и похлопал Испанца по колену. - Вам это ровным счётом ничего не будет стоить.

   - Я отвлеку его, Ваше величество, - шепнул Шьевр. - Бегите...

   - Как жаль! - крикнул вслед Этельред. - Но если вы так заняты, я сам могу приехать к вам!..

   Испанцы пулей вылетели из Тауэра и стрижом вознеслись по трапу, мысленно оплакав Шьевра, далеко не добродетельного, но такого незаменимого.

   Венценосный корабль пересёк Ла-Манш - и высадил наших героев во Франции. Чтоб заключить союз с Франциском Первым против Англии. После общения с Этельредом самовлюблённый Франциск показался Карлу и его советникам приятнейшим человеком. Оторопев от неожиданности, тот принял все условия и даже Элеонору в жёны. Дипломатическая миссия удачно завершилась - правда не тем, чем планировалось - и усталый король со своей не менее утомлённой свитой устремился к родным берегам.

   На самом выходе из гавани их нагнал утлый плот. Управлял им, ни много ни мало, сам канцлер Шьевр, гребя длинной жердью как веслом о двух лопастях. Одет он был в лохмотья, отдалённо напоминавшие покаянную рубаху, что надевают на приговорённого для исповеди перед казнью, борода его свалялась клочьями, как у крестьянина.

   - Старый плут снова с нами! - обрадовались государственные мужи, даже те, кто канцлера недолюбливал.

   Но что-то случилось с его лицом: он безмятежно и искренне улыбался. А когда его втащили на борт, распластался прямо на палубе и отдыхал, недосягаемый для всех тревог.

   По прибытии в Толедо он отошёл от государственных дел - на целую неделю. И наотрез отказывался поведать, что ему довелось пережить в английском плену. От него отступились, ведь так или иначе - всё хорошо, что хорошо кончается. И мессир Шьевр, по меткому выражению герцога Леонского, всегда выйдет сухим из воды.

   Ну, и в-третьих, некоторая досада омрачала брак Его величества Карлоса Первого.

   Красавица и умница Изабелла была, при всех своих достоинствах, как бы поучтивей выразиться... слишком строга. Она словно задалась целью каждый день что-нибудь осуждать. То Карл слишком незаметно подкрадывается, когда она в тени беседки вдумчиво выбирает меж яблоками карфагенским и китайским. То намекает, что он неаккуратен за столом, оставляя обедать в уединении. То выражает недовольство недостатком званых вечеров. Однажды Карл попросил её определиться, стыдно ей перед обществом или не стыдно. Изабелла сделала вид, что не поняла его слов, и на всякий случай двое суток с ним не разговаривала.

   Пуще всего она осуждала, что он не постится. Что скажут люди, зная, что добрую часть весны королева вкушает хлеб и воду, а король ни в чём себе не отказывает? Вы желаете новый бунт, сеньор?

   В свою тридцатую весну Карл наконец уступил Изабелле: действительно, что такого произойдёт, если на семь недель ограничить себя в питании? Или хотя бы на первую и седьмую, когда пост самый строгий? Неужели ему не по силам то, что совершает перед Пасхой каждый христианин?

   Но проведя первый день в голоде, король почувствовал слабость и жуткую головную боль. Это отсутствие привычки, успокоил он себя. А от мигрени, по словам цирюльника, есть средство - остричь волосы. Лишняя тяжесть сообщает боль, а сопряжённое с любованием волосами тщеславие не способствует духовному очищению.

   Договорившись со слугой на утро, Карл лёг спать пораньше. Заснуть мешала головная боль, затем - озноб, и он укрылся одеялом с головой, боясь пошевелиться. Может быть, это простуда, и пост ни при чём? Жар часто приносит странные сны и мысли... Он нащупал ногами грелку и вытянулся.

   Ночь наконец смилостивилась.

<p>

IX</p>

   Карлос проснулся совершенно разбитым. Кажется, он спал дольше обычного: сквозь портьеры упорно пробивала себе дорогу полоска света - не утреннего, голубоватого, а дневного, ярко-жёлтого. И ещё - он успел проголодаться. Не было бы преувеличением сказать, что он - просто умирал от голода.

   Голова как будто налилась свинцом, и оторвать её от подушки получилось лишь ценой головокружения. Карл закрыл лицо руками. От прикосновения шёл холод... Странно, он-то подозревал жар.

   Он отнял руки от лица и положил на колени. Солнечный луч пересекал их по диагонали, от синюшного ногтя на мизинце правой руки до белого запястья левой.

   Он не помнил, чтобы получал удар по пальцам: он вчера не фехтовал.

   Карл попытался вспомнить, что вообще делал вчера, но память отказывалась подчиняться.

   Из-за двери потянуло мясом. Просто невыносимо...

   Завтрак!

   Нет, плоть сырая... живая...

   Но чёрт возьми!..

   Стук в дверь заставил подпрыгнуть на месте.

   - Ваше величество!..

   Карл весь обратился в слух.

   Пусть войдут.

   Цирюльник, выполняя вчерашнее обещание, шагнул в королевскую спальню, подобострастно неся полотенце, тазик для умывания, бритву, мыло, гребень и ножницы.