- Пусть даже и так! - Марго вскинула голову, укрытую вдовьим чепцом. - Но любой сколько-либо порядочный человек, будучи на его месте, точно так же отлучит вас от Церкви. И если ты, дорогая тётушка, не хочешь, чтобы от всей твоей семейки осталась пригоршня золы, ты мне уступишь, - отчеканила дочь Максимилиана.

   Елена сжала кулаки. Хоаким попытался её сдержать:

   - Давай уступим сейчас, и у нас будет возможность всё исправить. В противном случае и ты, и все твои родственники попадёте под суд, и ты подпишешь всем смертный приговор. А мягкость, напротив, развяжет тебе руки. Я надеюсь, ты не собираешься колдовать?

   - А что, пусть поколдует, - вмешалась Маргарита. - Тогда мои обвинения не покажутся пустыми словами.

   - Она недостойна того, чтобы тратить на неё свою силу, - ответила мужу Елена, пренебрегая присутствием племянницы. - Но она просто не справится с непосильной задачей.

   - С задачей воспитания? - уточнила Марго, приблизившись. - Изволь, я не младше тебя, а ума, и власти, и добродетели у меня побольше.

   - Вот именно, - Елена тоже сделала шаг навстречу. Домочадцы тем временем окружили детей. - Ты моя ровесница, но у тебя гораздо меньше опыта, в свои двадцать шесть ты нарядилась вдовой и остановилась на достигнутом.

   - Я разочарована в мужчинах.

   - Как же ты собираешься воспитывать двоих мужчин?

   - Тебя не спросила! - Маргарита потеряла самообладание. - Всё равно все права опеки достанутся мне! И я буду воспитывать испанских наследников и оберегать их наследство и будущие владения - до совершеннолетия! А ты больше не сунешь свой длинный нос в нашу жизнь!

   - Ах вот оно что, - Елена подбоченилась и заняла позицию поустойчивее. - Оберегать наследство и владения. Ну конечно. Мы-то думаем, откуда такое педагогическое рвение. Закатай губу, племянница. Ты ничего не получишь.

   Казалось, они вот-вот вцепятся друг другу в вуали и доберутся до волос. Но тщетно слуги попытались воспользоваться моментом и увести принцев и принцесс в какую-нибудь комнату с дверями попрочнее: свита Марго не дремала. Да и Хоаким выбросил белый флаг: он не хотел пугать детей зрелищем схватки.

   Мы не будем рассказывать в подробностях, почтенные сеньоры, как разлучали близких. История эта весьма печальна. Весь день Елена прорыдала в опустевшем доме, Мария и Хосе разделяли её горе и на свой лад пытались её отвлечь:

   - Мама, посмотри, какой красивый закат.

   Елена не замечала: для неё солнце давно уже закатилось.

   Но она заметила, что дон Альварес тоже не находит себе места:

   - Что, сожалеешь о своей трусости?

   - Послушай, ты заботишься о детях или тешишь собственное сердце? Маргарита искренне о них беспокоится, она не навредит им. Гораздо больше навредит, если мы начнём битву у них на глазах. Они или сойдут с ума, или их упрячут в монастырь для изгнания бесов, которыми их якобы наградила тётушка-колдунья... А сожалею я о другом...

   - О чём же? - Елена смягчилась: супруг по-своему был прав.

   - О том, что... в общем... когда детей отнимали... я поцарапал одного... Это очень опасно?

   Слёзы мгновенно высохли, Елена вскочила на ноги:

   - Кого?!

   - Карлоса...

   - И ты до сих пор молчал?!

   - А что я должен был сказать при всех?

   - Сейчас как!.. - Елена замахнулась. Хоаким одним движеньем выдернул шнуровку и спрятал голову за спину. За последние пару лет он обнаружил, что съёмная голова имеет свои преимущества.

   Елена оставила его корпеть перед зеркалом, а сама пулей влетела в кабинет и принялась строчить письмо племяннице. Она спрашивала, все ли дети хорошо себя чувствуют, сообщала о происшествии со старшим инфантом, умоляла дать ему горсть земли и испросить послабление в пост - и не на время болезни, а на всю жизнь.

   "А когда он подрастёт - прошу, расскажи ему всю правду, он должен знать, иначе в один прекрасный день он восстанет против запретов или просто забудет.

   Прошу тебя, умоляю, сделай так, как я говорю. Я больше никогда и ни о чём не попрошу!"

   Маргарита ответила - по возвращении в Гент:

   "Прошу вас, тётушка, не беспокоиться. Дети прекрасно себя чувствуют и счастливы в новом доме. Единственно, если вы действительно неравнодушны, у Карела случаются припадки. Но у нас хорошие врачи, и мы справимся.

   Разрешение не поститься - это очень удобно, я обдумаю ваш совет. Пожалуй, мы воспользуемся им всей семьёй. А в остальном - я не желаю слушать ваши бредни.

   Так что прошу вас более не писать мне. Тем более что вы сослужили дурную службу, не вложив в племянников никакого понятия о хорошем поведении. Они непослушны, часто дерутся, воруют сладости и едят землю. Это отвратительно! А ещё отвратительнее, что Элеонора, в свои восемь лет, пытается спорить со мной на равных и скрывает от воспитателей проступки младших братьев и сестёр. Вы смогли научить их только наглости и лживости, а потому не пытайтесь более вмешиваться..."

   Елена и не вмешивалась. Прочитав строчку "воруют сладости и едят землю", она больше не волновалась. Но потребность унять душевную боль заставила её вновь заимствовать птичьи крылья и тайком посещать Гент. Она любовалась взрослением племянников и жалела, что Маргарите удалось настроить их против Альваресов и Саарбрюккенов.

   Маргарита же собственной хитростью заманила себя в собственную ловушку. Она порвала все связи с Еленой и с испанским королевским домом - за то, что уступил Елене, и отныне ей не с кем было посоветоваться и поделиться бедами.