Хоаким задумался только о двух вещах: каким волшебством владеет его Елена и стоит ли знакомить Химену со всеми сразу.

   А о том, что не одет, он, признаться, забыл.

   Он сделал вид, что местное вино пришлось ему по нраву, хотя в сравнении с испанским оно кисло. В конце концов, его собственный погреб не так уж далеко.

   Он поверил, что никто не выдаст его тайну, дружелюбно со всеми прощался, помог проводить Ульриха до постели и даже обменялся рукопожатием с Рудольфом.

   Хотя шумный кузен супруги ему не понравился.

   Да, совершенно верно. Дон Альварес ревновал.

   Ревность пожирала его, когда Елена прощалась с Рудольфом, и истязала каждый раз, когда жена получала письмо из Италии. Послания были короткими, но частыми и исправно вызывали у графини Альварес улыбку.

   Понтифик Алессандро придирчиво осмотрел знакомого своей дочери с головы до ног (Лукреция всё же оказала полезную услугу, укрыв под маской кроткой просьбы предупреждение о неминуемом визите), благословил, исповедал, причастил - и когда все прегрешения с бастарда были смыты, объявил, что можно копить новые, и устроил радостную попойку со всеми прилагающимися развлечениями. После чего, в обмен на заговор от головной боли, с удовольствием исполнил просьбу Рудольфа, не забыв прочесть долгую проповедь о пользе молитв и о том, как розарий облегчает их счёт. Он напомнил также, какие бусины для каких молитв по каким дням и в каком порядке нанизаны, и Рудольфу тоже пришлось пару раз мысленно повторить заговор. Излечившись, он несколько дней любовался красотами Ватикана и Рима и завязал несколько полезных знакомств.

   "Сегодня, кузина, мне посчастливилось избавить от тяжкой участи пленника герцога Гвидобальдо Урбинского, который вместе с Её высочеством Елизаветой Мантуанской без малого год томился в заключении. Я немедленно помог ему бежать - отдельно от жены, за что он, по его собственным словам, "вдвойне мой должник".

   Так что безмерна моя благодарность моей дорогой сестрице за то, что все заботы переложили на меня. Ведь я смог внести лепту в спасение не одного человека, а сразу двух.

   P.S. Подагра мучает молодого герцога Урбинского исключительно в присутствии жены, так что с помощью вашего покорного слуги он обрёл не только свободу, но и исцеление".

   Рудольф возвратился в Валенсию на "Воскресении", любезно предоставленной зятем, а оттуда направился прямиком в Толедо, разъединив два отрезка пути лишь одной ночью отдыха. Эта ночь показалась Хоакиму вечностью. Он подумывал, не запереть ли спальню для гостей снаружи, но вспомнил, что простые замки и стены совершенно бесполезны, если дело касается родственников его жены. Поэтому он проявил смирение и лишь пожелал свояку вдоволь погостить в Толедском замке.

   Рудольф, конечно, не отказал себе в такой роскоши и вытянул из поездки все соки, которыми щедро вспоил своё тщеславие. Конечно же, он с лёгкостью очаровал всех фрейлин и даже дуэний. Безусловно, он пользовался расположением Её высочества Хуаны, что, несомненно, приводило в ярость Его высочество Филиппа.

   Правда, вручение подарка не подразумевало расставания со старым розарием. Хрустальные чётки пришлось украсть. Каким образом и при каких обстоятельствах Рудольф снял их с запястья Хуаны - бог весть. Но судя по тому, что саарландский бастард живым и здоровым вернулся в Валенсию и гостил у кузины ещё неделю, разоблачения можно было не опасаться.

   Хоаким чувствовал, что его мёртвая кровь вновь растекается по жилам и закипает.

   Он намекнул Рудольфу, что тот загостился, Рудольф с самым покладистым видом собрался и ушёл сквозь стену вместе с подарками Папы Римского, Фердинанда Арагонского и Изабеллы Кастильской. На прощание расцеловав сестрицу Елену в обе щеки и в губы.

   Счастье Рудольфа, что стена за ним уже сомкнулась. Но жена виновата не меньше, рассудил Хоаким, ведь она принимала все похотливые знаки внимания буквально с распростёртыми объятиями.

   На Елену обрушился поток брани. Но вместо того, чтобы смиренно смыть с себя грязь измены, подставившись под этот девятый вал, как подобает образцовым жёнам, графиня Альварес, она же герцогиня фон Саарбрюккен, воспитанная в большой и дружной семье, принялась отражать удары.

   Хоаким пришёл в ярость и набросился на жену. В припадке безумия он сдавил её шею - на что Елена, инстинктивно защищаясь, ответила подобным.

   Они душили друг друга, попеременно одерживая верх и считая углы всех предметов в супружеской спальне - пока под пальцами Елены не раздался хруст.

   Девятый вал схлынул, сменившись полным штилем. На виллу Альваресов снизошла тишина. Елена, как соляной столп, застыла посреди опочивальни с головой Хоакима в руках.

   - Ой, - выговорила она и чуть не разжала пальцы.

   - Что ты наделала, дурёха, - прохрипела голова; воздух из горла ударял ей в ладони.

   - Ой, как это... - только смогла повторить Елена. Она опустила глаза, но на полу было пусто. Вся остальная часть Хоакима куда-то исчезла.

   Дама огляделась - и нашла безголовое тело в кресле, с гордо скрещёнными руками и развёрнутым к окну туловищем.

   - Так и будешь стоять? - осведомилась голова.

   Елена безмолвствовала.

   - Позови Химену, - потребовала ноша.

   - А?

   - Позови Химену, - прошипела голова. - Она знает, что делать.

   Елена робко позвала.

   Золовка, к счастью, обреталась поблизости. Она весело вбежала в спальню брата - и тоже застыла. Только не в ужасе, а по-хозяйски осматриваясь. А потом позвала горничную и приказала принести иглу поострее и шёлковую нить.