Но вернёмся к многообразию видения нашей старушки среди англоязычных. По словарю сленга «Urban Dictionary», «babushka» еще употребляется:

1) Для названия высокой причёски, в пример — мешающей смотреть кино: «Hey fucker can you move? Your babushka is blocking the movie screen! — Эйублюдокты можешьдвигаться? Вашбабушкаблокируеткиноэкран!».

2) Для расхваления старых женских фотографий: «Oh what a cute little babushka you are in that baby picture. Don’t be embarrassed, you were such a little babushka in that picture. Please let me post it on my FaceBook page. — О, что за симпатичная маленькая бабушка! Вы находитесь в этой детской фотографии. Не смущайтесь, вы были такой маленькой бабушкой на этой картинке. Пожалуйста, позвольте мне послать это на свою страницу FaceBook».

3) Чтоб подчеркнуть необычную серьёзность ребёнка, девушки: «That girl is a real babushka. — Эта девочка — настоящая бабушка».

4) Для синонима, как же американцы да без этого, половых элементов: «Dude, I can see your babushka. — Чувак, я могу видеть ваше бабушка. — Пижон, я вижу твою бабушку». Или: «Kelly showed us her babushka at the Pussy Party. — Келли показала нам свою бабушку на вечеринке Киски».

5) Для обозначения мужеподобной женщины: «Look at that Lady with the mustache, she must be a Babushka. — Посмотрите на этуледи сусами, она наверноеБабушка».

Сразу видно, лектор побывал в Англии, прекрасно владеет темой. Но какие тут вопросы, если все понятно? А мои «коллеги» задают. Не умеют они работать с информацией, не умеют. И вообще, заметил как тут позже взрослеют в интеллектуальном плане. В бытовом — раньше, вполне самостоятельные мужички в 12–14 годиков. А в умственном — заторможены. Конечно, если в учебнике по астрономии две главы учат определять азимут в лесу, пустыне или на море. Две главы с подробными рисунками для десятого класса!

Конечно, провинциальные ребята не понимают, что сопоставление русского и английского языков показывает даже на примере простых слов различия между культурными представлениями о реальных предметах и явлениях действительности и между самими предметами и явлениями. Так, если в русском языке гусь ассоциативен с важным, напыщенным или очень хитрым человеком: важный гусь, экий гусь, гусь лапчатый, то в английском гусь аналогичен богатеям и глупцам: the goose that lays the golden eggs — «гусь, который несёт золотые яйца»; the older goose the harder to pluck — «чем старше гусь труднее сорвать с него куш, заставить расстаться с деньгами»; as sіlly as a goose — «глуп как гусь». У нас есть подобные поговорки, но яйца у нас поставляет курочки-рябы, а в глупости упрекают не гуся, а пробку. Они видят знание иноземного языка в заучивании слов и фраз, механическом.

Они бедняги еще не слышали мнение киноактрисы Елены Сафоновой- «Зимняя вишня», «Принцесса на бобах», «Очи черные» — произнесённой после первого знакомства с Францией:

«…Дело не только в чужом языке. Дело в том, что, когда я говорю на любом языке слово стол, я вижу перед собой круглый деревянный стол на четырех ногах с чайными чашками. А когда французы говорят стол, они видят стол стеклянный, на одной ножке, но с цветочками…они просто другие».

Они и кинофильмы такие не видели. В прошлом я, в глубоком прошлом.

Или в глубокой… Тоска, однако.

Но я, собственно, о «плюшках» и о «роялях»… Так вот, поехали мы с мамой на кладбище. На обычное, хотя отец был евреем. Считалось, что коммуниста нельзя хоронить на еврейском. Так что бабушка и папа похоронены на общественном кладбище. У бабушки скромная деревянная пирамидка за металлической оградкой, с крестом — армяне они христиане, только крестятся слева направо. Папа лежит без ограждения, так как над его прахом высится гранитный памятник — братья ездили за ним в Ленинград.

Постояли у неуютной могилы папы, возложили, что положено. (Ирония вызвана тем, что шестьдесят с лихом лет прошло со смерти папы в моем нынешнем сознании). Пошли к уютной, бабушкиной.

Мама что-то шептала СВОЕЙ МАМЕ, а я вспоминал. Что-то я после переноса только и делаю, что вспоминаю! Я вспоминал того мальчика, котором был я много веков назад.

Дом был для этого мальчика казался целым миром, с ограничениями и пограничными запретами. Свободно передвигаться он имеет право ТОЛЬКО в первом коридоре, где встроенные книжные шкафы, в столовой и в спальне. Хотя в спальне особенно не попередвигаешься, так заполонили её две двуспальные кровати с никелированными шишечками, гигант-сундук, платяной шкаф. В детской царствуют старшие братья, из которых Михаил вредный и жадный, а Павел — добродушный, но вялый. А в отдельной комнате, где со временем возникнет папин кабинет, живет бабушка. Мамина мама. Ей сто или тысяча лет, она любит сидеть в кресле-качалке, накрыв ноги теплым пледом.

Бабушка и сама по себе существо интересное, но ещё интересней её сундук. Не такой шикарный, как у мамы, но тоже могучий: в треть комнаты длиной и с металлическими полукруглыми полосами на выпуклой крышке. В сундуке имеются разные сказочные вещи, но наиболее любимых — три. Домино из сандалового дерева, не теряющее своего запаха до скончания мира. Огромная коробка с чёрными лакричными леденцами, которые несут в себе невероятную смесь соленого, сладкого и противного. Бабушка их сосёт от кашля, а мальчик — для удовольствия. Третье чудо — квадратная жестяная пустая коробочка из под ваксы. На ней нарисован отвратительный чёрт в чёрных копытах с сапожной щеткой в лапе и написано: «Мылся, брiлся одевался — Cатана на балЪ собрался».

— Слушай, слушай, — бормочет Бабушка, склоняясь к мальчику, — когда я умру, спрячь меня в сундук. Я лёгкая, ты справишься. Забрось меня в сундук и закрой его замок, а ключ выброси.

— Бабушка, — говорит мальчик, — а можно я сперва возьму домино?

— Ты можешь взять всё, что захочешь, но потом не забудь положить меня в сундук, запереть его и выбросить ключ…

Бабушка умерла, когда мальчик спал, и он не успел выполнить её просьбу. Из сундучных сокровищ ему досталась лишь пустая жестянка с чёртом. Домино получил старший брат, а леденцы папа положил в аптечку и запретил трогать их без его разрешения.

— Это не лакомство, — сказал он маме возмущённо, — я вообще удивляюсь, как он их ел и что твоя мама ему их давала, это лекарство и мочегонное сильное. И вообще, что это за бред по поводу положить после смерти в сундук!?

— Это не бред, — сказал мальчик, — она так хотела, а вы всё по плохому сделали, зарыли её, как собаку.

— Не говори, чего не понимаешь, — сказал папа. — Всех людей хоронят на кладбище.

Из этого ограниченного и жёстко подконтрольного мира мальчик частично вырвется лишь к 13 годам. До этого его не будут выпускать гулять во двор одного, чтоб уличные мальчишки плохому не научили. В школу будет отвозить и забирать после уроков шофёр. И даже кататься на лыжах его вывозят на машине с папой. У него сохраниться фотография, где он стоит на лыжах в длиннополом пальто с шалевым воротником, перевязанным по горлу толстым шарфом; так его одевала мама, чтоб не простудился.

Он всё равно простужался и половину учебного года проводил в кровати отца с фолликулярной ангиной. Спустя восемьдесят лет, заполняя строчками рукопись этой книги, он озаботиться вопросом — а где спал папа всё это время? И не найдёт ответа.

Не найдет он и снисхождения своей неприязни к матери и жалости к отцу-подкаблучнику, которая не ослабла за эти годы[47].

Впрочем, он всегда был максималистом, не понимая мира компромиссов и лжи.

— напишет этот мальчик перед собственной, личной смертью. И вот он стоит у могилы бабушки, вспоминает одновременно и свое детство, и лекцию по английскому про «бабушку», и слушает шепот, плач ивы, которая покрывает тенью бабушкину могилу. Флора на кладбИщах великолепная, органических удобрений в почве хватает…