Литмир - Электронная Библиотека
A
A

…А насчет уголовщины следует связаться Виктором Хорьковом, я с ним с первого класса дружил — Витька из неблагополучной семьи, он и сам хулиган, все попробовал с детства, курит, пьет, с девчонками спит. А уж старшие его братья точно в шайке. Даже, помнится, Витька что-то рассказывал про пахана из их района, Шифер или еще как-то на «Ш» кличка. Пойду к Вите, если вспомню адрес. Был как-то, там еще его отец дочку порол ремнем, пацанке лет 12 было тогда — стеснялась позора. Все Хорьковы в одной школе учились. Помнится, в классе втором меня старшеклассники поймали, завели в свой класс и начали снимать с меня штаны… Так Витькин брат отобрал меня у них и за руку отвел в мой класс. Время такое было, когда уголовники честней чиновников и работяги порядочней служащих.

Три дня вспоминал и вспомнил — Шкиля, Шкилевич. Глава шайки центрального района. Ребят, живущих в районе улиц Ленина и Карла Маркса. В 1991 году группа «Ноль» исполняла песню:

Ты спросишь меня, почему иногда я молчу,
Почему не смеюсь и не улыбаюсь.
Или же наоборот, я мрачно шучу
И так же мрачно и ужасно кривляюсь.
Просто я живу на улице Ленина
И меня зарубает время от времени…

Федя Чистков, помнится, рассказывал, что сам он никогда не жил на улице Ленина. А песню написал во Франции, в полном ошеломлении от вида свободных и независимых людей. Чувство собственной неполноценности было острым. Ночью в отеле ему не спалось, и пришли в голову эти строчки. А жил он жил на Большой Пороховской в районе реки Охта, рядом с Домом Пионеров, где находилась студия Андрея Тропилло. Там писались альбомы «Аквариума», «Кино» и других хороших людей. Я тогда много работал на Питерские издательства и снимал квартиру на Колокольной улице, которую питерцы звали алкогольной. Соседство с Владимирским собором обеспечивало массу бомжей и попрошаек, а дореволюционные дома с многокомнатными квартирами большевики давно превратили в коммуналки. Именно в подобной коммуналке я и снимал комнату, что было дешево и удобно: за углом Владимирская площадь, метро Достоевское или метро Владимирское, Кузнечный рынок — все рядом. Между прочим в старости частым посетителем церкви был Федор Михайлович Достоевский. Кроме того здесь была отпета Арина Родионовна, няня Пушкина. Впрочем, Питер — сплошная история, будь там климат полегче — фиг бы я уехал.

Нет, надо перестать постоянно удаляться в эти воспоминания. Та жизнь прошла, а по какому пути пойдет новая… Нет никаких гарантий, что я не в параллельной реальности или что не лежу в коме после инфаркта или инсульта в благословенном Израиле, куда в той жизни поехал пенсионером лечит рак, да так и остался на ПМЖ.

Реальность чем-то хороша, она нетороплива, искренна, наивна. Она радует НАСТОЯЩИМ молоком, НАСТОЯЩИМ квасом, НАСТОЯЩИМИ овощами и НАСТОЯЩИМ бытом. Конечно, газета «Известия» вместо туалетной бумаги и колонка на дровяном отоплении вместо круглосуточной горячей воды вносят в НАСТОЯЩЕЕ некоторые шероховатости, но молодое тело неприхотливо, а НАСТОЯЩИЙ огурец вместо тех, будущих длинных ГМО без вкуса и запаха, стоит мессы. Во дворе играют дети — это нормально. В будущем улицы вымирают, а дети появляются ТОЛЬКО в сопровождении воспитателя или (что реже) родителей. Всё — с опаской, и Деды Морозы больше не сажают малышей на колени!

Игры у них, детей будущего, не пахнут травой и пылью, от этих игр не хлюпает ступня в тапочках и не болят сбитые в кровь коленки. Эти игры безжизненны, как длинный огурец ГМО, как отношения соседей, разделенных придомными клумбами с синтетической вечнозеленой травой, как робот-пылесос, вихляющий по комнатам в поисках мусора.

Колбаса — редкость, но если её «выбросили», то домой мы несем КОЛБАСУ, а не синтетическое убожество из сои и пальмового масла. Курица тоща, синебока, но она пахнет курицей, дает крепкий бульон и отварное мясо, в отличие от будущей — толстобокой и гламурной, исполненной анаболиками, антибиотической отравой и женский гормон эстроген, который увеличивает скорость набора массы тела курицы.

Я старел в опасном мире, в мире где власть над людьми получили не политики, а торгаши, заменяющий качество продуктов и продукции наглой рекламой. В среднем та же курица при её промышленном производстве живёт всего лишь 32 дня, после чего умирает своей смертью, если ее не забьют. Она столь же искусственна, как и огурец ГМО, но огурец просто бесполезен, а курица вредна: употребление мяса курицы, произведённого промышленным способом, вызывает гормональный сбой как у мужчин так и у женщин, а так же вызывает появление устойчивых к воздействию антибиотиков бактерий, не говоря уже о разного рода аллергиях на куриное мясо. Если страдают наши гормоны и ДНК, то страдает и развитие человека.

Впрочем, надо прекращать этот поток сознания, небось не фельетон ваяю, а конкретный роман о попадание в прошлое, в себя самого юного. О том, как прожить жизнь заново, что многие мечтают. Надо описывать факты и действия, а не расплываться мыслью по древу. В моей прошлой жизни был такой успешный графоман Щепетнев, который за пять лет к 2017 году настрочил 47 книг, из них издал 45. Все книги на тридцать процентов сдобрены сексуальными подробностями, на тридцать — описанием драк и на 40 — инфантильной философией автора. Вот тот писал (будет писать) именно неряшливым потоком слов и мыслей. Но начали издавать, коммерческую выгоду в его писанине увидели. Его перещеголял только Поселагин (98), который в детстве голодал что-ли — везде и всегда его ГГ гребет хабар, создает безразмерные хранилища, которые уступают по размерам только его графомании. До сих пор помню «рецензию»» из его псевдотворчество:

«Хочется читать дерьмо — читайте Поселягина».

Впрочем, опять меня уносит в тот будущее, где я давно умер (наверное умер). А нынче 1960 год, мне 17 лет и у меня все хорошо.

Глава 8

Попаданец в себя, 1960 год (СИ) - i_008.jpg
На фото: Дом специалистов в Иркутске

Глубокая осень, конец октября. По ночам крепко подмораживает, батареи греют вовсю (еще бы — профессорский дом), днем на улицах хорошо, не жарко и можно ходить в пиджаке. До сих пор у меня в подсознание страх перед жарой (мерзкая память о последних годах в Израиле, о тягучем воздухе июля, в котором плавится органика и только сухие тарантулы, да скорпионы ползут в кондиционированную прохладу квартир). Донашиваю папины костюмы, их осталось целых два: светлый из ткани «метро» и темный из ткани «жатка». В третьем — черном его похоронили.

Прошло полгода после моего воплощения во мне же юном, но до сих пор сознание смущено и восприятие реальности не полное. Такое впечатление что я — старый пердун убил несмышленыша, пацана, дотянулся до ребенка из могилы своим гнилым ртом с остатками желтых зубов. И нет у меня уверенности, что я воплотился в самого себя юного, а вдруг это — иной мир, совсем другой лепесток бесконечного веера миров Земли, и я банально убил ребенка из иной реальности… Пытаюсь доставать из памяти детали более полувековой давности и сличать их с реалиями. Но и тут может быть ошибка, ибо я веду себя иначе и действительность может измениться.

Но есть и «плюшки» — мозг активен невероятно. Память, реакции, аналитика… Я не физиолог, но все мои будущие знания ищут аналогию в передаче информации. Мои знания, мой жизненный опыт, вся инфа, накопленная за 80 лет была чудесным образом введена в мозг семнадцатилетнего пацана и как-то расшевелила его, активировала нейроны.

Время пока неторопливое, особенно провинциальное, так что мои дни растянуты и неспешны. Но я, привыкнув совсем к иному темпу жизни, наполняю эту неспешность учебой и развлечениями.

С вузом проблем нет, если не считать проблемой мерзкие лекции по коммунистическим программам. История КПСС и прочие марксистско-ленинские штучки-дрючки, кои выбрасываешь из памяти сразу после экзаменов. Вообще-то я в той жизни лет в двадцать пять как-то полистал ленинский «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии» — главная работа В. И. Ленина по философии. Труд мощный, им и спасался в прошлом на экзаменах по истмату и диамату (Диалектический и исторический материализм). Уверен, преподы научного коммунизма его не читали.

10
{"b":"715367","o":1}