На планете, пожалуй, немного городов, на центральных площадях которых начинались бы большие реки. Тульскому Новомосковску (на Украине возле нынешнего Днепропетровска есть провинциальный городок с таким же названием, в котором сохранился старинный казацкий храм) повезло. В самом его центре берет начало одна из крупнейших европейских рек. «Дон-дон-дон!» – с древних времен доносится призывный колокольный плеск донской волны. Приметная река приглянулась еще скифам. От их ираноязычного «дон» (вода, река. – Примеч. ред.) и ее наименование. У греков она была известна как Тан, Танаис. Донской корень находим и в названиях Днепра, Дуная, Днестра. А с образованием осетинского языка он дал о себе знать и в реках Северного Кавказа, где текут Садон, Ардон, Аргудон, Гизельдон. Дон когда-то считался главной рекой на Руси, был кровно связан с ее историей. «Дон – через туман – орлит к Азову выстраданной песней», – писал поэт. В этой песне – степная вольница, казацкая удаль и слава.
…Все шире распахивалась степь, все вольнее по ее просторам гуляли горячие ветры и острее пахли травы. И все чаще вспоминался родной полуденный край за днепровскими порогами. Его приметы не только в природе. На юге Воронежской области в селе Новая Калитва одна бабулька, у которой мы попросили молока, вдруг ответила нам на несколько исковерканном, однако вполне «вразумительном» украинском суржике:
– Нема у нас, хлопцы, вы в соседней хате спытайте краще.
Мы разговорились и бабулька объяснила:
– У нас в селе через одного хохлачат (говорят «по-хохлацки». – Примеч. ред.). Поедете до Богучар, так там рядком все села украинские.
– А как вы на Дон попали? – поинтересовался я.
– За наших прадедов ще то було. Кажуть за якогось царя Калиты. Оттого и село так прозвали. Люди, правда, балакають и про проход – калитку, через яку с Украины сюда на Дон народ бежал…
Во время путешествия по донскому краю связь между народами, что обитали по берегам двух великих рек, воспринималась зримо, виделась все отчетливее, расцвечиваясь колоритными деталями. В первой половине XVIII столетия киевский воевода князь Д.М. Голицын в докладе правительству писал: «Украинцы с донскими казаками обвязались свойствами и переходят с Дона на Украину и с Украины на Дон, и по Донцу, и по Айдару все донские городки и села беглыми населены украиных городов». Украинские переселенцы и в дальнейшем непрерывно пополняли население Дона. К 1796 году на Донской земле проживало более пятидесяти тысяч украинцев мужского пола. В то время как все население Войска Донского обоего пола составляло около трехсот тысяч человек. Присутствие украинцев не могло не сказаться на языке донцов, в котором нередки такие слова, как хиба, нема, був. «Язык на Дону смешанный и заключает в себе два наречия: великороссийское и малороссийское, много испорченное и измененное», – писал один известный исследователь быта донцов. «А про запорожских казаков вы что-нибудь слышали?» – после краткого знакомства и расспросов про жизнь в сельской глубинке это был мой главный вопрос в донских станицах и хуторах. Вспоминали разное. На гербе липецкого Данкова – конь, меч и щит. Когда-то здесь, как объяснил мне рыбак, с которым я разговорился на донском берегу, казаки выпасали лошадей, а название городка – от казака Данко, может быть, даже пришельца с Днепра. Кстати, вернувшись домой и просматривая свои дорожные записи, я с удивлением обнаружил, что основание Данкова (1563) почти в точности совпадает с датой организации первого укрепленного казацкого городка на Днепре – Томаковской Сечи. В Усть-Хоперской станице один старый потомственный казак (деда его расстреляли красные) поведал мне о Гетманском шляхе, который вел на Дон с берегов Днепра. Заместитель директора Раздорского этнографического музея-заповедника Сергей Борисов вспомнил про своего дальнего родича, который был родом из Запорожской Сечи. «Мой прадед был Ковалевым, – сказал Сергей, – а его предок – Ковалем. Наверное, у запорожцев в оружейниках ходил. Тут у нас вообще путаница с фамилиями вышла. После Гражданской войны многие, боясь репрессий против казачества, стали переделывать свои фамилии на украинский манер. Так, например, Бойков стал Бойко, а Нестеров записался Нестеренком…» Поведал Сергей и о раздорском казаке Кузьме Запорожцеве, который позировал Сурикову, когда он работал над картиной о Ермаке. Разговорчивая бабулька из Новой Калитвы на вопрос о запорожцах, ничуть не смущаясь, авторитетно выдала: «Так их же Катерина сюда и переселила. Те, у кого были чубы-оселедцы, остались казаками, а у кого хохлы на голове, поделались хохлами».
И такое, оказывается, в народе бытует представление о казацкой старине. А как было на самом деле? В 1540 году ногайский мирза Кельмагмет жаловался Ивану Грозному, что понастроили казаки несколько городов на его земле. На это Грозный ответил ему: «Казанцы, азовцы, крымцы и иные – казаки, а и наших украин казаки, с ними смешавшись, ходят, и те люди – как вам тати, так и нам тати и разбойники». Это одно из первых официальных упоминаний о казаках. Возможно, в этом и других документах под казаками окраинных земель (украин) подразумевались как донские казаки, так и запорожские. Через шесть лет путивльский воевода князь М. Троекуров писал московскому царю: «Ныне, государь, казаков на Поле много и черкасцов, и киян (т. е. киевлян. – Примеч. ред.), и твоих государевых, вышли, государь, на Поле и всех Украин». Здесь уже границы «всех украин» приобретают более четкие очертания, и конкретно указываются действующие на этой территории казаки-черкасцы. Так многие историки называли днепровских казаков (в том числе и запорожцев). Ихним пикам раздолье было в Поле Диком. И в низовьях Дона, и за днепровскими порогами, где на земле казаков не было ни цепей, ни оков, для любого вольного удальца – что ни казачки, то землячки. Вполне возможно, что уже в то время отдельные отряды днепровских и донских казаков действовали совместно на «украинных» землях и даже проникали сюда в верховье Дона, к южным рубежам Московского государства, доставляя немало беспокойства верховным правителям и их наместникам. Позже, когда запорожцы и донцы обрели свое обличье и войсковой статус, в различных документах мы встречаем прямые указания на совместные действия донцов и запорожцев на суше и на море. В 1617 году на Дон из Запорожья прибыло 2 тысячи казаков во главе с Сидором Ермаковым. Через пять лет другой запорожский ватаг Андрей Шумейко в челобитной на имя московского царя Михаила Федоровича писал: «Служу я …тебе, великому государю, на Дону у черкас атаманом и задерживаю я, холоп твой, при тебе молодцов-черкас». Казаки с берегов Днепра, прослышав о рисковых поисках и удачных «походах за зипунами» Степана Разина, разными путями стали пробираться к нему. Обеспокоенный царицынский воевода сообщал в Москву, что к Разину «черкасцы идут беспрестанно, а он, Стенка, их ссужает и уговаривает всячески». В рядах прославленного донского ватага мы встречаем запорожского атамана Боба, выходца с Украины Леско Черкашенина (Хромого). Отряды запорожских казаков вместе с донцами брали Азов (особенно при этом отличились сечевики-саперы). Струги донцов и запорожские «чайки» часто совместно, под единым командованием отправлялись в дальние морские походы, штурмовали турецкие эскадры, участвовали в десантных операциях на Анатолийском побережье.
Дон принимал всех вольных людей; с Подонья на Днепр – за пороги вело тоже немало проторенных издревле казацких дорог. Донцы, еще не став полностью служивыми казачками, еще до получения от Петра І насмешливой печати, на которой был изображен голый казак с ружьем на винной бочке (раньше у донских казаков была печать с изображением на ней оленя, пронзенного стрелой) были частыми гостями запорожских братьев. В конце 1707 года у сечевиков побывал Кондрат Булавин, вербуя сторонников для участия в повстанческом движении (пожалуй, последней крупной попытки донцов защитить свою вольницу). Вот как описывал Голицын в своем письме к Петру І подробности этой поездки к берегам Днепра: «Донской козак бунтовщик Булавин жил немалое время в запорожском городе Кодаке, и приехало к нему с Дону 40 человек… и поехал с ними в Сечю и просил запорожских казаков, дабы они с ним поступили к бунту в розорение ваших государевых Великороссийских городов; и кошевой… позволил ему охотников набирать…» Один из сподвижников донского бунтовщика Игнат Некрасов скрылся на Кубани, которая в то время находилась под властью Турции. В 1710 году он объявился в запорожских землях в верховьях Берды, откуда стал рассылать своих людей в украинские города и села «для возмущения и прельщения в народе».
