Мы решили остановиться в Войсковом. Дочь бабы Натальи местная поэтесса Александра Омельченко (в одном из ее стихотворных сборников я нашел «Балладу про Ненасытец») предложила переночевать у них. До вечера было еще далеко, и мы отправились в соседнее Никольское, напротив которого находился знаменитый порог. Обогнули заводь, где располагалась местная «рыбальня», по разбитой грунтовке спустились в балочку, поднялись на бугор, и вот мы уже в Никольском. Старушки с окраинной Пятихатней улицы (когда-то тут было всего пять хат) направили прямо вниз к Камням. Так теперь тут называют валуны на берегу, с которых местные рыбоуды ловят бычков. «Надпись» обнаружилась не на этих прибрежных облизанных волнами, скользких камнях, а чуть выше. Сторож расположенного над Камнями детского оздоровительного лагеря показал нам прикрепленную к скале чугунную плиту, на которой было выбито: «В 972 году у днепровских порогов пал в неравном бою с печенегами русский витязь князь Святослав Игоревич». Плита раньше располагалась непосредственно над порогами, потом, когда поднялась вода, ее перенесли выше. Надпись разделена мечом, острие которого обвивает дубовая ветвь. Здесь в районе порогов в древности хватало и дубовых лесов по берегам, в которых прятались «вояки», и кровавых пограничных сражений, и внезапных предательских нападений из скалистых лощин и оврагов. Так, кстати, возвращаясь на ладьях со своей ослабленной после неудачного балканского похода дружиной, погиб у порогов Святослав. По обоим берегам Днепра напротив Ненасытца это, пожалуй, единственный памятный знак, которым отмечено одновременно и место самого грозного порога, и слава чубатых предков (Святослав, кстати, тоже брил голову, оставляя характерный казацкий чуб). Надеюсь, что к нему не зарастет покрытая ныне асфальтом тропа…

Километрах в двух от Войскового над переправой, где во время последней войны наши войска форсировали реку, в граните выбиты слова: «Мы не бронза, мы не камень, мы живые над Днепром и над веками». Свободными и отважными были те, кто селился здесь в Запорогах, на утлых суденышках и плотах пробивался через порожистую гряду, под градом стрел и орудийным огнем переправлялся через реку. Пусть так и будет всегда. Над порогами и веками…

Старое кладбище представляло собой большую и светлую поляну почти в центре села. Из травы, пестреющей цветами, торчали камни с выбитыми на них крестами. Кое-где валялись надгробные пирамидки с полустертыми старыми надписями. Козы бродили по кладбищу, обходя кустики чертополоха. Возле самой дороги стоял обработанный мастерами уже нового времени высокий обломок гранитного валуна. Я подошел к нему и прочитал: «В честь Кодацкой крепости запорожской твердыни в час освободительных состязаний 1648–1854. Возрождение украинского государства. Общество “Кодак”. Именно остатки старой крепости я и искал в селе Старые Кодаки. Через балку от него – уже окраинные улочки Днепропетровска. А здесь еще сельская тишь, древние кладбищенские кресты, козы, мальчишки с удочками, пробирающиеся по одним им известным тропкам к реке. До нее, впрочем, не так близко. В угро-финнском языке слово кодак означает водопад. Это имеет прямое отношение к первому Кодацкому порогу, где вода «падала» с камней. Есть еще одно толкование. В тюркских языках кой – это поселение, а даг – гора. Порога уже нет, а гора, холм (правда, уже изрядно изрытый), на котором стоит село, а раньше высилась крепость, еще существует. Стал расспрашивать дорогу к крепости. В первом дворе, куда я обратился, нам охотно объяснили: «Возьмете чуть правее кладбища и по улочке прямо на карьер и скатитесь. Там сразу ее и увидите».

Сразу за последними хатами открылся Днепр, зеленые берега, уходящие за горизонт, уже тронутые желтизной поля. Густо заросшие травой валы и рвы крепости казались частью местного исконного пейзажа. На плоской вершинке небольшого холмика стоял обелиск. Надпись на нем гласила, что на этом месте в 1848 году гетман Богдан Хмельницкий с Войском Запорожским взяли приступом польскую крепость Кодак.

Ее проект из шести бастионов, с единственными воротами и подъемным мостом, оборонным рвом, в дно которого были вбиты заостренные бревна, был разработан инженером Гийомом Бопланом. Тем самым пытливым французом, который в своих путевых заметках писал и о порогах, и о нравах казаков. Кстати, и первым комендантом крепости был назначен французский офицер Жан Марион. Поляки весьма удачно выбрали место для крепости. Дело в том, что те, кто преодолевал уже первую порожистую преграду, вынуждены были выходить на берег и перетягивать облегченные суда через камни, пользуясь веревками, или даже переносить челны на плечах. С крепостных же валов хорошо виден был Кодацкий порог и просматривались окрестности: можно было и за рекой наблюдать, и контролировать подходы к ней. Низовым казакам, чувствующим себя привольно и по берегам в устье Самары, и в урочищах ниже порогов, крепостной кордон мешал и пополнению войска беглецами с северных земель, и быстрому продвижению казацкого флота по реке, и переправе через нее, и развитию рыбных промыслов. Вот как об этом сказано в народной думе: «Не схотилы паны-ляхи пропустить й трохи, чтоб ездили в Сечь бурлаки та й через пороги. Спорудили над Кодаком город-крепостницу, ще й прислали в Кодак войско, чужу-чужаницу». В песне речь идет о гетмане Иване Сулиме. Именно его отряд вскоре овладел днепровской твердыней, сварив «вражим ляхам пива». События развивались стремительно. Строительство крепости было начато весной и закончено в июле 1635 года, а уже в августе крепость была взята казацкими войсками. Через несколько месяцев соратники и саблей начертанная судьба изменили Сулиме (в то время это было обычным делом) – поляки вновь стали хозяевами бастионов, расширив и укрепив крепостные сооружения. Цитадель у порогов попала на многие европейсие карты, став опорным пунктом колонизации южных степей. Как и сами днепровские пороги, рукотворная твердыня имела довольно грозный вид. Однако это не смутило сотника Хмельницкого, который, наблюдая за строительством, хмыкнул: «Рукой сотворено, рукой будет и разрушено». Через десять лет простой сотник стал казацким вождем – знаменитым батьком Хмелем. Ему и его сподвижникам удалось штурмом овладеть Кодаком. С этого времени он стал «защитой всему Запорожью» – своеобразной казацкой столицей возле порогов. Крепостью стал управлять Кош Войска Запорожского. Кроме пограничной стражи тут находилась также лоцманская служба. Вокруг крепости постепенно разрослось торгово-ремесленическое предместье.

Кодак – название громкое и звучное. Вскоре после города-крепостницы Кодака выше по Днепру возник еще один военно-административный центр, который стали именовать Новым Кодаком. В нем во время Новой Сечи и разместилось «правительство» Кодацкой паланки во главе с полковником и старшинами. Российский мемуарист князь С. Мышецкий, посетив днепровские пороги в середине XVIII столетия, отмечал, что против устья Самары «имеется старинный город казацкий, именуемый Койдак». На гербе нынешней Днепропетровской области – запорожец с мушкетом и девять звезд, символизирущих казацкие паланки. И сегодня никто не сомневается, что своему настоящему рождению Днепропетровск обязан не Екатерине ІІ, которая в 1784 году приказала перенести сюда губернский центр под названием Екатеринослав, а Старому и Новому Кодаку.

Современный город возник между двумя казацкими Кодаками. И пусть сегодня они на его окраинах (Кайдаками и поныне жители называют северный городской район), пусть давно днепровская вода скрыла, а может быть, уже и стерла на дне след Кодакского порога. Но жива по берегам его природная гранитная сила, и крепка, как древние камни порогов, память народа.

В молодости, переплывая Днепр на лодке, я часто задерживался возле каменистых островков, окружавших Хортицу. Удил с них бычков, нырял в днепровскую стремнину, просто лежал на плоских камнях. Скалы были приятно-шершавыми и теплыми, в углублениях лежали зеленоватые в серую крапинку яйца речных крачек. Птицы проносились над головой и кричали, будто соревнуясь: кто громче и жалобнее. Взмывали и разлетались в разные стороны цапли. Пустынный островок жил своей жизнью, которую я, кажется, нарушил своим присутствием. За островами в порожистой части Днепра я наблюдал уже с берега. Раньше вся река была ими усеяна. Собственно, и сами порожистые гряды представляли собой скопление каменистых островков, выступающих из воды камней, одиноких скал. Недаром, кстати, Лоханский порог славяне «по-славянски» называли Островунипрах – Остров-порог (это название сохранилось в византийском источнике. – Примеч. ред.).