Он вытер меня полотенцем, а потом завернул в плед.

— Пошли в машину, там согреешься.

— Нет, — засопротивлялась я. — Тут посижу. Чуть-чуть. Совсем чуть-чуть.

И сама же уселась на песок, а потом и вовсе на него улеглась, с головой завернувшись в плед, свернулась калачиком. Краем уха слышала, как Влад уселся рядом.

— Как же ты меня напугала, — бормотал он себе под нос.

А я проваливалась куда-то глубоко-глубоко. Мне долго казалось, что я опять тону. Я даже не сопротивлялась, просто лежала и дрожала. Меня словно раскачивало на волнах, кидая из стороны в сторону. Иногда я проваливалась в сон. Затем опять просыпалась, шевеля затёкшими конечностями. Вокруг меня слышались голоса, я чувствовала, что кто-то ходит рядом. О чём-то спорили.

А потом меня взяли на руки и понесли.



Так пускай наступает холодным рассветом на нас новый день.

Все останется в этой Вселенной, все вращается в этой Вселенной -

Возвращается к нам, запуская круги на воде.

Ничего не проходит бесследно, ничего не проходит бесследно.

(с) Слот

Лиза спала на пассажирском сиденье, поджав под себя ноги и опустив голову на плечо. Сейчас, завёрнутая в плед и сжавшаяся в комок, она выглядела крайне уязвимо и беззащитно, будто с неё разом содрали всё напускное. Но я знал, что стоит за всей этой безмятежностью. На ум не приходило ничего другого, кроме как — несгибаемая. Да, она была именно такой. Упрямой и непрошибаемой. Если чего удумала, то всегда шла до последнего. Чего только стоила вся наша сегодняшняя эпопея? Ведь она даже ни разу не пожаловалась, держась до конца, словно всё в этом мире подвластно только ей. Это я как последний идиот носился вокруг и паниковал. Ещё бы понять, откуда во мне берётся это смятение во всём, что касается Лизы. Но она мне всегда напоминала бабочку. Яркую, лёгкую, безрассудную. А бабочки, как известно, в своей погоне за светом рано или поздно сгорают.

Мелкий дождь стучал по кузову машины, вторя ритму работающих дворников, которые точно так же отбивали свой неведомый мотив. В салоне было тепло, но, несмотря на работающую печку, меня колотило. И вовсе не от холода… Я ещё на берегу натянул на себя джинсы и свитер. Можно подумать, что это способно защитить меня от воспоминаний.

Перед глазами всё ещё стояла картинка, как она вдруг подскочила перед Владом и начала снимать свои джинсы. Я разговаривал со знакомыми и тут же застрял на полуслове, стоило мне понять, что она делает. Мужики засмотрелись на её изящные ноги, поедая их своими жадными взглядами. Должно быть, я ничем не отличался от них. В этот момент мне в очередной раз захотелось убивать. Сначала тех, кто посмел смотреть, а потом и саму Лизу, потому что больше не было никаких сил терпеть её выходки.

— Вот это крошка! — выдохнул мой давнешний приятель, а я подумал, что не так уж дорожу этой дружбой, раз готов начистить ему рожу.

Затем она нырнула и поплыла, и весь берег вместе с ней задержал дыхание. Я всё ждал, когда же она наиграется, насладившись произведённым эффектом, но Лиза не останавливалась, продолжала плыть, всё дальше отдаляясь от нас.

А потом — бац — и я уже плыву за ней, судорожно стараясь нагнать. Рванул так, что аж в глазах потемнело, до последнего выжимал из себя всё что только можно, пока не оказался в паре метрах от неё. Стало спокойней. Но всё равно страшно. За неё. Она продолжала плыть, вроде бы ровно, но со временем стало ясно, что силы её оставляют. Всё чаще стала погружаться под воду. Из-за чего меня каждый раз перетряхивало.

— Ну же, Лиза, давай, плыви, — бормотал себе под нос, позабыв о собствнной усталости.

Доплыли.

Она сидела на берегу, уткнувшись в свои колени. Её трясло, и пару раз я отчётливо услышал всхлипы. Испугалась. Опять. Опять она напугала сама себя. Захотелось её придушить. Лиза, что же ты творишь?! Сама же знаешь, что ничем хорошим это не закончится! Еле сдержал себя, чтобы не заорать. Что за страсть к саморазрушению?! Я не понимал.

Но хуже этого было лишь только то, что я безропотно следовал за ней, без просьб, без намёков, подобно верному псу. Это было так унизительно, так ничтожно. Непонятно, сколько я ещё готов пресмыкаться перед ней. Не один человек в этом мире не вызывал во мне столько противоречивых чувств.

Наконец-то она подняла голову и посмотрела на меня. У неё был странный взгляд: слегка потерянный и какой-то вымученный. Прожигала дыру в моей груди. Я всё ждал, что отвернётся, но Лиза и не думала, словно издеваясь надо мной. Только сейчас до меня дошло, что из одежды на мне одни трусы. Стало как-то неловко… Попытался вспомнить, когда успел избавиться от вещей, видимо перед так отправиться за ней… Ни черта не помню! Что же ты со мной делаешь, Лиза?!

Она всё ещё продолжала смотреть на меня, а внутри уже что — то зашевелилось. В голове, в душе… в трусах. Напряжение буквально вгрызалось мне под кожу. Нужно было как-то взять себя в руки. Не позволить ей опять захватить власть надо мной.

В какой-то момент Лиза всё-таки спряталась обратно в свою раковину, вновь уткнувшись в колени. Стало обидно. Стало одиноко без её смотрения. Ну что за приступ эксгибиционизма!

— Скажи, у тебя совсем не работает инстинкт самосохранения? — пошёл я в наступление, лишь бы как-то избавиться от всего этого берда!

А дальше завязалось то, что завязалось. Опять ругались. О чём-то спорили. Казалось, что ей вновь всё равно на меня, на всех. Есть только Лиза и её прихоти.

Рядом с ней я превращаюсь в озабоченного маньяка, который всё никак не может определиться со своими желаниями. С тем, чего он больше хочет — жестоко убивать или нежно касаться чужих коленей. Ну что за детский сад! Я бы ещё понял, если бы просто хотел её трахнуть. Красивая, сексуальная, притягательная. К тому же собственное тело ещё помнило, как это, быть с ней. Но ведь нет. Мне хотелось касаться её коленей!

Уже только из-за этого я готов был жалить её сильнее и сильнее. А тут ещё и её вопрос, о том, что случилось. Дурная, как же ты не поймёшь. Воспоминания, грёбанные воспоминания. Я помнил тот день в мелочах, и каждая деталь подстёгивала меня на новые безумства. В итоге захотелось ужалить её, да так, чтобы она тоже поняла, каково это, когда тебя отвергают.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Так что радуйся. Можешь считать, что я отпустил тебя навстречу твоей великой любви. И только не говори, что наконец нагулялась.

Но куда уж там. Неужели до Лизы можно достучаться? Подорвалась, побежала. И я… Я! Почувствовал себя виноватым. Кинулся за ней. Почти извинялся. Но разве нужны ей мои извинения?

— А что?! — плевалась в меня она. — Как ты не поймёшь, что нельзя просто так брать и таскаться за мной, изображая благородство, а потом тут же поливать меня грязью! Если я так тебе противна, то и держись на расстояние! Мне жаль, что тогда всё так вышло. Что у тебя были проблемы из-за Толмачёва и видимо меня. Хочешь, я даже извинюсь за то, что тебя выгнали из академии? Но как я погляжу, ты не так уж и плохо устроился в этой жизни. Жена, своё дело, влиятельные друзья. Живи, радуйся! Я не претендую ни на тебя, ни на что-либо ещё!

Сложно сказать, что взбесило меня больше. … таскаться за мной. Блять. Неужели ты думаешь, что мне это самому в кайф? Хочешь, я даже извинюсь… А хочешь я тебе скажу, куда можешь засунуть свои уступки?! Живи, радуйся! Да пытаюсь я, пытаюсь! Я не претендую ни на тебя, ни на что-либо ещё! Ну, куда уж нам провинции, до таких как вы, Елизавета Игоревна! Я буквально разорвался изнутри. Как же я её ненавидел. Проснулось всё то, что копилось во мне на протяжение десятилетия.

Сжал её руку, с каким-то мазахистким удовольствием понимая, что ей это неприятно.

Я выдал всё… или почти всё. К счастью, сработали предохранители, не давшие мне открыть всю ту унизительную правду, которая день ото дня душила меня. Пусть это останется во мне, пусть это останется со мной, пусть умрёт вместе со мной, но я не позволю ей завладеть собой полностью.