— А как может быть иначе?

— Тогда нельзя ли нам сейчас осмотреть звезды типа G0, и если у них есть планеты, то приземлиться на них? Я хочу посмотреть, не соответствует ли одна из них рассказам Рауля о найденном им рае.

— А тебе это тоже будет приятно?

— Конечно, я же сказал...

— Думаю, он спрашивал меня, — перебила его Мэри. — Да, спасибо. Хоть это и Джим предложил, мне тоже было бы интересно посмотреть планеты ближайших звезд типа G0.

— А что вы считаете ближайшими? — поинтересовался Вопрос Первый.

— Те, что мы можем видеть, — сказала Мэри.

— Я вижу шесть миллионов двести тысяч сорок девять звезд интересующего вас типа с вращающимися вокруг них планетами.

— О, ну тогда давайте начнем с ближайшей к нам и оттуда двинемся дальше, — предложил Джим. — Согласна, Мэри?

— Отлично, — ответила она.

— Тогда пойдем, — сказал Вопрос Первый.

И они пошли. Это была великолепная, но на удивление короткая прогулка. Путешествуя теперь вне корабля, они оказались во главе кометного шлейфа невидимых, но все же радужных светлячков — тех сородичей Вопроса Первого, которые решили пойти с ними. И весь этот шлейф направился к ближайшей желтой точке в окружавшей их тверди, но не прямым путем.

Как Джим сумел понять из бессловесного общения, по научным причинам, они подходили к звезде своего назначения по плавной кривой. Он был немного разочарован, потому что прибыли они так быстро, будто эта звезда находилась на расстоянии длины «ИДруга».

Через несколько минут они зависли над поверхностью очень похожей на Землю планеты. Выглядела она так, будто ее можно было сделать пригодной для обитания с помощью простого терраформирования.

Но по крайней мере тот кусок, который был им виден, к сожалению, никак не соответствовал человеческим понятиям о рае. Они приземлились — если это слово подходило — на сухой, как в пустыне, поверхности из черного песка, сквозь который то тут, то там торчали неуклюжие зелено-коричневые ростки высотой в три-четыре метра. Небо было безоблачным и ярко-голубым, ветер дул со скоростью от пяти до десяти узлов, которой было недостаточно, чтобы заставить пошевелиться толстые, похожие на луковицу стволы и безлистные ветки этих стволов.

— Что вы видите? — с волнением поинтересовался Вопрос Первый.

Джим описал, что это место ему напоминало.

— Это меня успокаивает, — сказал Вопрос Первый, а от тучи его собратьев донеслось жужжание голосов, соглашавшихся с его реакцией. — Здесь ваш бедный особо любимый друг видел вещи, которых не существовало.

— Да? — быстро отозвалась Мэри, прежде чем Джим успел что-либо сказать.

— Да, здесь он видел то, что называл рождественскими елками...

Вопрос Первый внезапно прервался.

— Ну, продолжай, — сказала Мэри.

— Вы слышали? — с волнением воскликнул Вопрос Первый. — Я употребил один из пробелов, сказанных вашим другом, и потому что я знал, как это выглядело для него, я сам услышал эти слова. «Рождественская елка... ». Я начинаю произносить ваши пробелы! И кроме того, думаю, что я понимаю это, поскольку разглядел видение вашего друга. Эти рождественские елки — как зеленые пирамиды, и на них яркие огоньки, которые не входят в естественный вид их дыр, верно?

— Да, — сказал Джим.

— И снег, рождественские гимны и подарки...

Внезапно Джим и сам все это увидел так, как, должно быть, видел это тоскующий разум Рауля Пенара, уже искалеченный расстоянием, одиночеством и потерянностью. Сухая пустынная равнина со странными растениями превратилась в возвышенности Канады. Время праздников, полная народу церковь, люди приходят и уходят, снег и струйки пара от дыхания на морозном воздухе.

Ему внезапно захотелось оплакивать Рауля Пенара, который был тогда в одиночестве и очень хотел домой. Джим ощущал, что Мэри видит и чувствует это вместе с ним, глубоко внутри... а тем временем Вопрос Первый продолжал болтать.

— ...срабатывает! Это срабатывает, мы все видим одно и то же. Теперь мы можем разговаривать, заполнять пробелы и понимать друг друга. И все это потому, что вы представляете то, о чем говорите. Вы сейчас показываете нам чудесные картины. Вы только подумайте — такое замечательное решение, и все потому, что мы видим одно и то же.

— Нет, Вопрос Первый, — сказал Джим. — Извини, что я тебе противоречу, — он вдруг ни с того ни с сего подумал, что начал копировать даже их манеру говорить, — но дело не в том, что мы видим одно и то же, а в том, что мы чувствуем одно и то же. Вот как сейчас Мэри и я ощущали то же, что и Рауль, когда он был здесь с вами.

— Чувства! Конечно же чувства! Как очевидно! — засиял Вопрос Первый. — Ответ на все проблемы непонимания — чувствовать одно и то же. Как просто. Как легко. Как естественно! Я научусь чувствовать как вы, дорогие друзья, — вы явно дорогие друзья — и мы сможем вести сколько угодно замечательных бесед...

— Это придется отложить на будущее, — сказал Джим. — Нам с Мэри надо вернуться к своему народу, если только мы сумеем без проблем обойти лаагов.

— Лааги — это ваши друзья — прошу прощения, не совсем такие же друзья, — живые дыры, которым мы велели не заходить дальше в эту сторону? Почему бы им вздумалось не пускать вас в место, которое волнует так, как оно взволновало вас и Рауля? Ведь наверняка их оно тоже взволнует?

— Скорее всего, нет, — сказала Мэри. — Они живут в другом мире и видят все по-другому.

— Но у нас, например, нет дыр, и мы все видим совсем не так, как вы, а нас сейчас глубоко взволновало то, что вас так затронуло увиденное вами и Раулем.

— Это трудно объяснить, — сказала Мэри. — Во-первых, Рауль и правда видел то, на что вы почувствовали нашу реакцию. Но мы просто представили то, что он видел, а не видели это на самом деле. И еще...

— Но из-за вас мы снова все это увидели, то, что видел Рауль, хотя этого там не было.

Мэри заколебалась, и Джим быстро вступил в этот странный бестелесный разговор.

— Можно предположить, что либо то, что вы видели через разум Рауля, снова выявилось из-за наших ощущений, либо вы восприняли наши чувства и связали их с картинкой, которую вспомнили из общения с Раулем, — сказал он.

— Тем не менее у нас есть способ понимать друг друга, разве нет?

— Да, — сказали одновременно Джим и Мэри.

— Замечательно, — сказал Вопрос Первый. — Очень хороший ответ. Вы начинаете учиться одновременно говорить и слушать, как мы?

— Сомневаюсь, — сухо заметил Джим. — Это просто случайность. Мы нечаянно ответили тебе одновременно. Такое случается потому, что мы не можем читать мысли друг друга, а не наоборот.

— Мне очень жаль.

— Ты ни в чем не виноват, — сказал Джим.

— Тем не менее нам жаль. Нам жаль, что вы так искалечены и многого лишены.

— Спасибо, но мы, люди, вполне довольны этим обстоятельством, — заметила Мэри.

— Довольны быть искалеченными?

— Мы предпочитаем уединение, чтобы другие люди не читали все время наши мысли.

— Опять пробел, — грустно сказал Вопрос Первый, — а я уже решил, что так хорошо вас понимаю.

— Я не знаю, о каком пробеле ты говоришь, — сказала Мэри.

— Он, наверное, про уединение, — предположил Джим.

— Что означает это понятие, «уединение»?

— Это удовольствие и право быть одному, — сказала Мэри.

— Но вам же нравится быть вместе, как и нам!

— Верно, — ответил Джим, — но иногда нам нравится и быть одним.

— Как вы можете получать удовольствие и в компании, и в одиночестве? Разве одно другое не отменяет?

— Видишь ли, — сказал Джим, — все люди индивидуальны...

— И мы тоже — извини, я тебя перебил.

— В результате, — продолжил Джим, — когда мы одни, мы часто хотим быть с другими, а когда мы с другими, то можем очень захотеть оказаться в одиночестве.

— Вы меня сбиваете с толку, — сказал Вопрос Первый. — Такое беспорядочное у вас существование. Но давайте отложим вопрос о том, как вы можете наслаждаться двумя противоположными состояниями, на потом, когда мы станем лучше понимать друг друга. Кажется, «рождественские елки» я теперь лучше понимаю. Но вот что такое «снег»?