— Я видел, как она шла вместе с Рыжим, — сказал элдиец тихо.

Жан остановился и резко обернулся:

— Кто? Микаса? Кто такой Рыжий?

Мужчина стряхнул пепел с сигареты, растягивая время:

— Один из слизняков Яниса Цукурса, готов лизать ему ботинки за пару-тройку монет, — ответил он наконец, подумал немного и подытожил: — Мальчик на побегуш…

Не успел договорить, потому что Жан снова оказался рядом, схватил его за грудки и как следует встряхнул:

— Ты знаешь, куда они ушли? — грозно потребовал он ответа.

Игры в вежливость закончились. Хватит. Если этот элдийский мудак заартачится, то можно и в челюсть ему прописать, чтобы разговорить.

— Э! Полегче! — возмутился мужчина, так и не стерший с лица всю свою надменность.

Правда, теперь в его тусклых глазах тлел огонек злобы, готовый вспыхнуть и разгореться настоящим гневом, если его снова начнут избивать. Кажется, он уже понял, что Жан не просто марлиец, а тот, кто умеет бить… и возможно, убивать. По взгляду… по захвату… по ощущению текущей в руках силы, с которой его только что не просто схватили, но с легкостью приподняли на несколько сантиметров вверх. Однако даже это понимание нисколько не испугало элдийца.

— Отвечай! — еще раз встряхнул его Жан и отпустил, пока тот, чего доброго, не прикусил язык и не передумал говорить. — Так ты видел, куда они пошли?

— Видел. — Элдиец прочистил горло и с сожалением уставился на тлеющую сигарету, которую выронил. — К Цукурсу, вестимо. Куда ж еще. Он таких, как твоя баба, любит. Нечасто тут в гетто экзотику можно выловить.

За «бабу» Жану захотелось встряхнуть мозги этого типа еще разок, и он еле сдержался, чтобы не осуществить свой мимолетный порыв.

— Кто такой этот Цукурс? — процедил сквозь зубы.

Мужчина вдруг дерзко усмехнулся и поднял взгляд на Жана:

— Хозяин лучшего борделя в гетто.

— Так Микаса сейчас в… — Жан не смог произнести это слово. Только не с именем Микасы рядом. — В… — снова попытался он.

— Ага, — кивнул элдиец и закончил вместо него: — В борделе.

Будто вдарил колокольным звоном по ушам и кувалдой размолотил череп. Жан еле разомкнул губы:

— Где это место? — спросил он хрипло.

Мужчина молча поднялся, наступил ботинком на свой тлеющий окурок и направился, не оглядываясь, к выходу на улицу.

— Иди за мной, — позвал он.

Из переулка они вышли уже бок о бок.

Жан старался унять душное и нервное беспокойство. Пытался не думать о борделе и не накручивать себя (в конце концов, Микаса не беззащитная девушка и может дать отпор), поэтому размышлял о своем провожатом. Элдиец приволакивал ногу и сильно сутулился, но в остальном никак не походил на того, кто мог бы просто так позволить себя унижать. Жан не чувствовал в нем страха, не заметил за время общения ни одного намека на покорность и безволие, что наблюдал там — у ворот гетто. И все больше недоумевал. Знакомый типаж. Такие люди скорее мертвой хваткой вцепятся зубами в сапог, чем позволят запинать себя. И если бы сейчас, в переулке, Жан не ограничился легким встряхиванием, то наверняка получил бы отпор. Так что же тогда произошло у ворот? В чем причина такого смирения перед военными марлийской армии? Привитое с детства чувство вины за грехи Великой Элдийской Империи прошлого? Боязнь за свою жизнь, которой с легкостью можно лишиться за один выстрел караульных? Чего Жан не видит или не понимает?

И все-таки он не выдержал:

— Почему ты не сопротивлялся, когда тебя били у ворот? — спросил озадаченно.

— Не твоего ума дело, марлиец, — огрызнулся мужчина и надолго замолчал. Они успели пройти целый квартал унылых однотипных домов, и Жан уже не надеялся на объяснения, когда его провожатый вдруг остановился и круто развернулся к нему лицом. — Думаешь, что у нас, элдийцев, не осталось ни яиц, ни гордости, да? Хах… Думаешь, мы смирились с тем, что вы морите нас голодом, лишаете всего, а потом гоните на смерть под вражеские пули… обращаете в гигантов, чтобы выигрывать сражения за счет наших жизней? Не дождетесь, сволочи. Хочешь правду? Пока эти два урода избивали меня около ворот, у них не хватило времени как следует обыскать въехавшую перед этим машину, которая была до отказа набита контрабандой. Еда, вещи, сигареты. Мы от голода и холода помирать в этой дыре не собираемся, понял? Так-то.

Мир Жана снова перевернулся с ног на голову. Какой же обманчивой может быть реальность, когда смотришь на нее поверхностным взглядом. Так значит люди в гетто все же не отчаявшиеся трусы, не шаркающие ногами безвольные куски мяса, что смирились со своей участью… Они не просто выживают, но даже спустя столько лет в неволе еще сопротивляются навязанным им заточению и чувству вины за свое существование в этом мире.

— Так ты специально?..

— Спровоцировал их. Да. — Элдийца переполняла гордость, которая горела теперь в глазах ясным светом жизни. Он вдруг расправил плечи и окончательно перестал казаться затравленным и помятым. Взглянул на Жана с довольной улыбкой, но быстро спохватился и почти сразу отвернулся, махнув рукой в сторону одного из домов, непримечательного двухэтажного строения с закрытыми ставнями на большинстве окон: — Тебе туда. Как войдешь, сверни направо. Там лестница. Цукурс обычно заседает в кабинете на втором этаже.

— Спасибо, — поблагодарил Жан за помощь… и за возвращенную веру в людей гетто Либерио.

Лицо элдийца на пару мгновений вытянулось в удивленной гримасе — видимо, не думал услышать подобное слово от «сволочи марлийца».

— В задницу свою благодарность засунь, марлийская свинья, — ответил он беззлобно и снова довольно улыбнулся, уверенный, что этого не заметят. — Ненавижу вас всех.

Даже не попрощавшись, Жан чуть ли не бегом направился к дому, на который ему указали. Теперь, когда элдийца рядом больше не было, мысли снова вернулись к Микасе и тревожно вились в голове роем надоедливых насекомых.

«Зачем она пошла сюда?»

«Что сказал ей этот Рыжий?»

«Микаса вообще понимает, куда ее привели? И почему?»

Но больше всего Жана донимал вопрос, который неожиданно ворвался в голову и в итоге разогнал остальные:

«На что готова пойти Микаса ради информации о местонахождении Эрена?»

Мудила Эрен! Жан сжал кулак от злости. Если с Микасой случится в гетто что-то нехорошее из-за его пропавшей задницы, Жан лично этому мудаку все зубы повыбивает и в эту самую задницу засунет… Но сначала он потренируется на Цукурсе.

— Эй, аккуратней, парень, — рявкнул кто-то в спину, когда на крыльце Жан в спешке задел только что вышедшего человека плечом. — Чего, так не терпится девочку, что ли?..

— Пш-шел с дороги, — процедил он в ответ и нырнул в полумрак публичного дома.

Направо… По лестнице на второй этаж…

Жан взлетел вверх, перепрыгивая через ступеньки. В коридоре, к счастью, никого не оказалось, но и все двери по обеим его сторонам были закрыты. И что теперь? Каждую открывать, чтобы в итоге устроить здесь переполох, нарваться на разборки с полицейскими и провалить задание? А может, позвать Микасу? Нет, так тоже не пойдет. Жан медленно двинулся вперед, вслушиваясь в тишину. Бурые узоры на красных обоях до тошноты напоминали ему цветом разводы засохшей крови, а к потертым дверным ручкам даже притрагиваться не хотелось при одной лишь мысли, сколько запачканных рук к ним до этого прикасалось. И это, по словам того элдийца, лучший бордель в гетто? Как же тогда выглядит худший из местных публичных домов?

Жан как раз добрался до столика, где в беспорядке валялись карты с незаконченной партией (видимо, игроки вскочили в спешке), когда за стеной послышались возня и чей-то сдавленный писк.

Он тут же кинулся к двери и, распахнув ее, приготовился к худшему.

— Микаса!

— Жан!

Невредимая, разве что чуть растрепанная Микаса предстала перед ним богиней возмездия. Девой-воительницей она возвышалась посреди просторного светлого кабинета с канцелярским ножом в руке, который метил в шею мужчины на стуле. Чуть поодаль двое других мужчин распластались на полу и не подавали признаков жизни. Крови не было — наверное, Микаса просто вырубила их до бессознательного состояния.