Первое сулило перемены. А перемены он, по большому счету, приветствовал. Второе же… В голове промелькнул образ радистки Кэт, рыдающей у него на плече, двое младенцев на заднем сидении черного «Мерседес-Бенца»…

Всё это длилось мгновения.

– Извини, Ципи, срочно вызывает подруга, – сказал Макс, подбирая с дивана плетку и вешая на место. – Без понятия, что там стряслось.

– Окей, – с подчеркнутым безразличием произнесла Ципи и покорно спустилась с «антресолей». – Но домой ты меня, по крайней мере, отвезешь?

Макс постучался и вошел. Девушки сидели друг против друга – гость на полуслове прервал животрепещущий разговор.

– Привет, Наташа и Лана. Ничего, что я среди ночи? – благодушно-издевательским тоном поинтересовался Макс. – Что имеете сообщить?

– Пойдем на лестницу, – сказала Лана.

На лестничной площадке он уже серьезно спросил:

– Что-то случилось?

– Всё уже хорошо.

Произнеся эти слова, Лана улыбнулась, и Макс понял, что, по крайней мере первую версию можно исключить. Вторую тоже хотелось исключить, и как можно скорее:

– Ты ведь не беременная – ничего такого?

– Не беременная и ничего такого.

– Тогда рассказывай.

– В общем, приходил…

Лана замялась, на глазах выступили слезы. Макс обнял ее и прижал к себе. Лана влажно уткнулась ему в шею.

– Ладно тебе… Сказала ведь, всё уже хорошо. Выкладывай – умираю от любопытства.

– Приходил парень, с которым я… встречалась… давно. – Лана шмыгнула носом. – Он тогда исчез, а теперь… пришел извиняться.

– То есть хотел вернуться? – уточнил Макс. – И у тебя был нелегкий выбор. И ты выбрала меня.

– Нет. То есть – да.

Макс был доволен своей сообразительностью, не разумея лишь одного:

– Но почему же так срочно понадобился я?

– Я думала… тебе нужно знать… – Лана всхлипнула. – Он сказал… что я… ведьма… Я ведь… не ведьма?

Макс отстранился и принялся рассматривать Лану на предмет бородавок, метлы и еще чего-нибудь подозрительного.

– Не ведьма, – заключил Макс и поцеловал ее в мокрое лицо. – Какая же ты ведьма? Может, ему по роже за такие слова? «Ведьма»!

Макс пока еще не особенно верил в настоящих, не сказочных ведьм. И доведись ему наблюдать выражение на лице бодро сбегающего по ступенькам Руслана, он бы едва ли догадался о причинах его улыбки.

Момент, между тем, был переломным.

В ту ночь они поехали к Максу домой и провели там все выходные. Не было повода расставаться, да и не хотелось. За год знакомства они впервые провели столько времени вместе: валялись в постели, смотрели телевизор, вкушали пищу и пили вино, а затем снова залезали в висящую на цепях кровать.

И был вечер, и было утро: день первый, и день второй. И было им хорошо весьма.

Макс не хотел бы, чтобы создалось впечатление, будто его история надумана и эпизоды притянуты друг к другу за уши. Но совпадения не могут, конечно, не удивлять. Особенно если верить, что под покровом очевидного не существует скрытой механики (сам же Макс лишь начинал подозревать о спрятанной от глаз, эзотерической изнанке). Но если допустить, что в наших судьбах замешаны и иные, невидимые силы, многое встает на места.

Совпадения происходят в жизни каждого, но лишь единицы берут на себя труд их осмыслить, сопоставить, увидеть их неслучайность. Взглянуть с высоты птичьего полета.

Макс был наивен, верил в случайные совпадения и случайные связи. А большинство связей предпочитал и вовсе не замечать. Он верил, что ведьм не существует, а то, что происходит – просто происходит. Верил, что он сам – этот долговязый субъект о двух руках и ногах – единственный хозяин своей жизни. Возможно, у него недоставало опыта – материала для осмысления. А может, еще не настало время.

Но ему перевалило за 25, процесс запустился. Миропониманию, и как следствие, всей его жизни предстояло вскоре перемениться.

Начальница наконец снизошла и наделила сотрудника представительскими полномочиями. Теперь раз в неделю Макс ездил в Тель-Авив и присутствовал на Врачебном Совете, где высоколобые доктора обсуждали целесообразность новейших дорогостоящих процедур.

Формально миссия представителя министерства сводилась к тому, чтобы передавать в «центр» возникающие на заседаниях финансовые вопросы. На деле же всё решалось чиновниками иного уровня и без его посредничества.

На собраниях медицинских светил Макс испытывал двоякое ощущение. Являясь представителем власти, одновременно он чувствовал себя ошибившимся дверью. Иногда он примыкал к комиссиям, инспектирующим медучреждения в разных уголках страны: комиссию неизменно принимали с подобострастием и кормили обедом. В остальные дни Макс откровенно бездельничал за компьютером.

Тем временем один из поступивших на работу вместе с ним ребят стал помогать Ариэлю в его нелегком труде и, подобно своему патрону, увяз в работе. Было похоже, что и ему рано или поздно потребуется помощник.

Другой новичок тоже выискал себе нишу: суетился, громко разговаривал по телефону, слал и получал факсы, подряжал секретаршу отстукивать какие-то документы.

Трудно сказать, осознавали ли коллеги абсурдность происходящего, ибо даже способный видеть неочевидное Ариэль парадоксальным образом считал свою деятельность нужной и занимался ею с неподдельным энтузиазмом.

Максу же участие в этом фарсе претило. Ему вообще многое в жизни претило: с юных лет в нём бурлила священная злоба – спонтанная реакция на несовершенство мира, его абсурдность и царящее лицемерие. Злоба редко выходила наружу, являясь при этом (а возможно, именно благодаря этому) одним из важнейших движителей его жизни.

Просиживая штаны в Минздраве, он имел возможность, сопоставляя и анализируя, вывести из частного общее – увидеть за деревьями лес. Министерство находилось в фокусе силовых линий государства, так что Макс оказался в центре метафизической паутины. Он был одновременно в ней, но и, в силу намеренной отстраненности, вне ее.

Иллюзия, что государство (любое) существует для людей, рассеялась. Когда-то люди служили царям, («Слуга царю, отец солдатам…»), а цари – Богу. Покуда существовал этот порядок, мысль, что возможно иначе, едва ли кому приходила. Чтобы цари служили кому-то ниже Бога?!

Но вот иерархия поставлена с ног на голову, и народ, ожидая, что цари станут ему служить, неизменно оказывается разочарован. Хотя современным «царям» приходится в меру сил служение народу изображать.

Аналогична природа бытующего представления, что и Бог что-то должен людям: быть справедливым, мудрым, добрым, любить людей… Соответствовать человеческим о нём представлениям. Бог должен? Людям?! Каково богохульство!

Макс ясно видел, что система использует людей и сотрудничает с ними лишь поскольку это необходимо ей. Наделяя обязанностями, она делает рабами. Давая права, лишь закрепляет статус раба.

Государство служит и эволюционным механизмом – исполинским прессом, «по капле выдавливающим раба». Отжимая аморфную человеческую массу, «машина» оставляет сухой остаток потенциально свободных людей – немногих, в ком этот потенциал есть.

Но даже если он один из этих немногих – как этот потенциал реализовать?

Макс ощущал себя в ловушке: покинуть синекуру не представлялось возможным – это означало бы отказ от всего, к чему он так долго стремился. Отказ от того, к чему стремятся все. А главное, какова альтернатива? Кто поручится, что другая работа придется по вкусу? Будет ли лучше, если его вынудят целыми днями заниматься какой-нибудь деятельностью, изображая рвение и энтузиазм?

Возможно, ответ лежит в иной плоскости – не в плоскости работы? Вернее, работы, но не в том смысле, к которому мы привыкли?

Макс пошел в кружок по изучению каббалы. Будучи, вне сомнения, профанацией, такие кружки являлись единственной возможностью для жаждущих и нетерпеливых душ хоть как-то приобщиться к знанию (настоящее изучение каббалы происходит в иешивах, и к нему допускаются достигшие сорока лет женатые мужчины, прошедшие уровни посвящения).