Боль с левой стороны туловища не проходила. Она смягчилась, утратила остроту, и теперь было ясно, что это не «нож» в спине, а что-то внутри, в груди – в области сердца. Макс чувствовал боль при каждом движении: шаги отдавались ёканьем, любой более-менее резкий поворот тела напоминал: что-то не так.

Через несколько месяцев он решился пойти к врачу. Сделав обследование, потом еще одно, и еще, тот диагностировал некое хроническое заболевание с труднопроизносимым названием. Сказал, что ничего, в общем, страшного, только теперь до конца жизни («не волнуйся: будешь делать, что скажу – доживешь до ста двадцати») пациенту надлежит принимать таблетки. Три раза в день. Отныне он будет регулярно обследоваться, ибо болезнь может прогрессировать. Сказал, что с таким диагнозом можно получить освобождение от армии и не призываться на ежегодные сборы. Выписав таблетки, врач посоветовал не курить.

Макс и без того не имел привычки к табаку (курил эпизодически – за компанию или в особых случаях) и уже освободился от армии. Обрисованные врачом перспективы его не устраивали. Вообще не устраивали. Совсем. В их свете посул «дожить до ста двадцати», хотя и являлся лишь формальным пожеланием долголетия, звучал издевательски.

Не видя пока альтернативы, Макс в течение месяца честно принимал таблетки, три раза в день – и не ощутил результатов. Через месяц врач выписал ему другие таблетки, сказав, что эти новые препараты – очень сильные и точно подействуют. Вот только, поскольку они – эти лекарства – в качестве побочного эффекта ослабляют кости, так что те – кости, – вероятно, начнут крошиться, то он – доктор – дополнительно выпишет Максу специальные таблетки для укрепления костей…

– Не волнуйся, мы тебе поможем, – сказал врач, вручая рецепты.

Макс поблагодарил и, выйдя на улицу, опустил бумажки в ближайшую урну. Было ясно, что он на ложном пути.

Работать на государство оказалось выгодно: к зарплате прилагался социальный пакет. Краеугольным камнем пакета являлась оплата расходов на автомобиль – для тех, у кого он есть. В частности, возвращались автомобильные страховки, налоги, техосмотр и ежемесячно выплачивалась сумма «на бензин».

С государственным контрактом Макс стал желанным клиентом в банке. Скрупулезно рассчитав все свои грядущие доходы-расходы, он взял на четыре года кредит и купил новый, серебристого цвета Hyundai Accent. Хватило, впрочем, только на базовую комплектацию: без магнитолы, электрических замков и стеклоподъемников.

Из-за бюрократических проволочек министерство хоть и не отказывалось, но и не спешило выплачивать «автомобильные» деньги, и через пару месяцев Макс обнаружил, что ему банально не на что покупать еду. Впервые в жизни пришлось занять деньги: Андрей, с некоторых пор по примеру Макса работающий в охране, одолжил без разговоров.

Долг конкретному человеку нервировал сильнее, чем долг за машину банку. И всё же, представляя себя со стороны, Макс не мог не испытывать самодовольства: новоиспеченный яппи с блестящими перспективами, работник министерства (как звучит!), стильно одетый и гладко выбритый, за рулем новехонького серебристого автомобиля… А кем он был еще вчера? Нищим эмигрантом! Правда, теперь он кругом должен. Но это ведь временно?..

К такому комплекту полагалась, конечно, подобающая девушка. Но на личном фронте, в особенности после покупки машины, парадоксальным образом стало и вовсе глухо. Покопавшись в себе, Макс обнаружил, что стесняется своей успешности и, в частности, машины – символа этой пресловутой успешности. Приманивать женщину «успехом» представлялось, по сути, столь же неприличным, как, скажем, демонстрировать причиндалы в расчете ее прельстить. В этой парадоксальной ситуации он чувствовал себя дураком, как никогда.

И сердце продолжало твердить: что-то не так.

К Максу зашел Дан (урожденный Дмитрий Кац).

– Вчера трахался, – сходу похвастал он.

– С кем? – позавидовал Макс.

– Ты ее знаешь. Наташа. Еще на подготовительном со мной училась. Такая… ну… – Дан принялся водить округ себя руками, пытаясь изобразить Наташины формы. – Годами по одним коридорам в универе ходили: сталкивались, здоровались. А тут – раз! Погуляли, в кафехе посидели, ну и…

– Не помню никакой Наташи, – сказал Макс. – Вообще ваших не особо знаю.

Когда Дан учился на подготовительном отделении, Макс был уже на втором курсе. Они подружились, работая в патруле. Теперь Дан учился на последнем курсе истфака.

– И правильно, что не помнишь. – Дан несколько поник. – Жутковатая эта Наташа – позориться только с ней. Да и мозги компостирует. Целый договор со мной заключила… на словах, конечно! – поспешил он добавить, увидев, как Макс поднял брови. – И это я ей должен, и то… Должен, должен! Боится, что брошу. И делает всё, чтобы так и случилось.

– Ничего нового, – резюмировал Макс. – Может, у нее хоть подружка есть? С паршивой овцы…

– Кстати! – оживился Дан. – Есть. Ты ее видел: Лана.

– Не знаю никакой Ланы. Говорю же: я с вашими почти не знаком. Только с теми, кто в патруле…

– Да точно – видел! Помнишь, тогда – года три тому, в подвале десятого корпуса?..

– В подвале десятого корпуса с семи ноль-ноль – вечеринка для подготовительного отделения по случаю Хануки. – Дежурный офицер безопасности проводил инструктаж для смены, заступающей с шести вечера. – Островски и Кац патрулируют верхний блок. Повышенное внимание к десятому корпусу: много русских, возможен алкоголь… сами понимаете. Шмулевич и Перес – нижний блок, всё как обычно. Каждый час – проверка связи. Всем удачи.

– Идем ко мне, – сказал Дан, выходя с Максом из помещения. – Попьем чайку, а после на праздничек – будем веселиться за денежки. – Дан потер руки: сегодняшняя смена сулила только приятное.

– Действительно, надо отдохнуть – а то в ночь работал… – сказал Макс.

– Ага, ага… И Карина, должно быть, тоже притомилась, с тобой работаючи. – Дан и не пытался скрывать зависть. – Шоб мне всегда так работать! Вот Марина твоя ка-ак узнает…

Почаевничав в комнате у Дана, ближе к восьми они спустились в подвал десятого корпуса. Это было то самое – судьбоносное – бомбоубежище, в котором двумя годами ранее Макс познакомился с Мариной.

Подвал было не узнать: во всю стену красовался плакат с ханукальным слоганом: «нэс гадо́ль ая́ по» – «Чудо великое было здесь». Играла традиционная еврейская музыка. У стены – импровизированная барная стойка с газировкой, чаем и суфганьёт (ханукальными пончиками). С потолка свисала мишура, в углу – накрытый скатертью столик с кувшином оливкового масла и четырехгранным волчком с древнееврейскими буквами на гранях. В центре столика стояла ханукия – ритуальный подсвечник на девять свечей. Было видно, что репатриантов с подготовительного отделения всеми силами приобщают к еврейской традиции.

Дан сделал движение рукой на уровне пояса:

– Сегодня праздник Ханука – свою «свечу» достану-ка!

Макс с фонарем в руке и Дан с рацией на отлете встали в проеме: охране не пристало мешаться с публикой. Да и обзор отсюда был подходящий. Два десятка студентов роились, наливали чай, расхватывали пончики, собирались стайками.

– Видал? – Дан пихнул Макса в бок и указал антенной «Моторолы» в направлении центра комнаты. – Наш золотой фонд!

И Макс увидел: посреди этого бедлама, строго по центру сидела она.

Она сидела очень прямо на единственном в помещении высоком барном стуле. В подвале царила суета, но вокруг нее будто образовался вакуум – островок покоя и тишины. Она сидела как на пьедестале, от длинных светлых волос, от всего ее облика словно бы исходило теплое сияние. Забывшись, Макс разглядывал ее в упор. Она была обращена к нему лицом, но глядела куда-то сквозь него…

Теперь – три года спустя – эта фотографически запечатлевшаяся картинка всплыла у Макса в сознании так отчетливо, как если бы всё происходило прямо сейчас, породив ощущение чего-то близкого и родного.