Имелся родник: вытекающий из пещеры ручей падал в античный, иерусалимского камня бассейн. Там можно было набрать воды и помыться (среди «лифтян» имелся легендарный человек, который мылся лишь, когда, будучи под кайфом, нечаянно падал в бассейн).

К лифтинскому источнику спускались и обыкновенные жители Иерусалима: их притягивала увековечившаяся атмосфера библейских времен. Религиозные евреи совершали ритуальные омовения, молодежь приходила искупаться и пообщаться.

В Лифте неоднократно наблюдались аномальные явления. Место было сродни «зоне» из «Пикника на обочине», и тамошние обитатели чувствовали себя продолжателями дела сталкеров. Однажды Макс лично видел «черный луч», на который указал ему один из лифтян: ночью на фоне темного неба выделялся еще более темный – чернее ночи – луч, выходивший из некой точки на склоне долины и терявшийся в небе. Лифтяне неоднократно видели этот луч, но попытки найти его источник ни к чему не приводили.

И именно в Лифте Макс наблюдал иерусалимскую тьму: среди дня с запада пришла гигантская черная туча, и на добрых полчаса воцарилась поистине ночная темень, после рассеявшаяся без следа. «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. …опустилась с неба бездна… Пропал Ершалаим, великий город, как будто не существовал на свете. Все пожрала тьма…» Вот о чём писал Мастер! Учитывая, что Булгаков не бывал в Иерусалиме, такие подробности могут быть лишь плодом мистического откровения. Максу же еще предстояло побывать и пожить во многих местах Земли, но не доводилось видеть ничего подобного иерусалимской тьме.

Некоторые «колонисты» жили в Лифте постоянно: месяцами и даже годами. Летом численность колонии увеличивалась. На зиму оставались лишь наиболее стойкие. Были и «сочувствующие» – те, кто приходил в Лифту пообщаться с ее обитателями. Макс был одним из таких сочувствующих.

Для Пети же Чела домом являлся весь Иерусалим, а Лифта была, скорее, еще одним, хотя и наиболее любимым, «флэтом».

– Привет. Где все? – Чел присел к столу.

– Свалили куда-то. А ты как вошел? Или я дверь не запер? – Макс пододвинул гостю миску с черешней. – Угощайся.

– Может, запер, а может – и нет… – Чел положил в рот ягоду и, прикрыв глаза, медленно ее раскусил. – Божественно.

– Вкусно, – согласился Макс.

Петя пристально на него посмотрел и извлек из холщевой сумки пакетик травки и упаковку сигаретных бумажек.

– Божественно! – с напором повторил он. – Тебе надо дунуть. И мне не повредит.

Чел сноровисто завернул косяк и протянул Максу:

– Взрывай.

Макс обожал этот момент: привычный мир еще здесь – знакомый и надоевший, но ты уже знаешь, что еще чуть-чуть, считаные минуты – и реальность начнет ускользать, неудержимо меняться, поворачиваясь другой, прежде сокрытой от тебя стороной. И ты волен отказаться, остаться в привычном мире, но сознательно выбираешь путешествие.

Он прикурил от зажигалки, глубоко затянулся, задержал дым в легких и медленно выпустил. Затянулся еще раз и передал косяк Челу.

– Ты из Лифты?

– Угу, – кивнул Чел, выпуская клуб дыма. – Кстати, не забыть: купить на обратном пути корм для собак. Животные – прежде всего. А у тебя что?

– Работу ищу, – обреченно вздохнул Макс, принимая косяк. – Отчаяние уже берет.

– Погоди-ка… – Чел хитро посмотрел на Макса. – То есть, вот ты – учился-учился, столько лет парился, а теперь еще и работать собираешься?

– Ну да, само собой. – Макс вернул Челу «пяточку».

– Ладно: найдешь работу, будешь работать. И что? – Чел прикончил косяк.

– Пошлю всех подальше, – вырвалось у Макса (так что он сам удивился).

– Это правильно, – не стал спорить Чел. – Только при чём тут работа?

В спонтанном ответе Макса не было рацио – лишь укоренившаяся иллюзия, что начав зарабатывать и «встав на ноги», он станет свободен. Вдобавок то был отголосок давнишней мечты: вот он идет под дождем, в темноте, подняв воротник пальто – никому не нужный. Вообще никому. Он идет и курит, пряча сигарету в кулак. Никто не знает, кто он такой. Никто на свете не знает, где он. Никто его не ждет и не ищет. И это прекрасно – ведь и ему не нужен никто…

Как же далеко до воплощения мечты! Он уже стал ненужным для израильской армии… Но это лишь первые шаги. Следующим шагом – парадокс! – должна стать надежная, постоянная работа…

– «При чём здесь работа?» – тупо повторил Макс и потряс головой, разгоняя навязчивые видения. – Что ж – столько лет учебы коту под хвост? Ладно – я! – Макс перешел в наступление. – А ты? Тебе уже под тридцать, и ни кола, ни двора, ни профессии – ничего. Не стремно так жить?

– Да наоборот! – решительно отверг домыслы Чел. – Дом – точно знаю! – мне рано или поздно подарят. А профессия у меня есть, я – поэт. – Петя достал из волшебной сумки книжицу размером с ладонь. – Мои стихи. Вот послушай:

Кривое счастье, дохлые успехи,

Бумажный меч или картонный щит.

Я защищен: круты мои доспехи.

А стрёмный мир, как прежде, будет бит!

Чел достал авторучку, надписал титульный лист и вручил книжку Максу.

– «Великому прозаику от великого поэта. П. Чел», – прочел Макс. – Какой я тебе прозаик?

– Прозаик – в полный рост! И проза жизни еще даст о себе знать в проявленном мире материальных иллюзий. Но довольно прозы! – Чел пододвинул миску Максу. – Попробуй-ка черешню теперь.

Макс положил ягоду на язык, покатал во рту и, прикрыв глаза, легонько прижал… Кожица натянулась и лопнула: омывая вкусовые сосочки, в рот потек живительный сок. Рецепторы выработали импульс, отправив его странствовать по волокнам блуждающего нерва, где, безудержно разрастаясь и захватывая всё более обширные области, он достиг наконец таламуса и триумфально завершил путь, водопадом обрушившись на опекулярную область коры головного мозга. Искрящиеся брызги обратились туманной взвесью и плавно осели, явив по себе кристальную чистоту…

– Божественно, – произнес Макс, открывая глаза.

– То-то же, – удовлетворенно сказал Чел. – Можно двигать дальше.

Выходя из квартиры, Чел столкнулся с возвратившейся откуда-то Рыбой.

Рыба – крошечного роста хиппушка – была еще одной постоянной обитательницей квартиры. Родившись под знаком Рыб, она ела в основном рыбу, и в лице ее было нечто неуловимо рыбье. Она жила с кошкой по имени Кошка, придерживающейся одной с хозяйкой диеты.

– Петечка! – Рыба повисла у Чела на шее. – Как здорово!

– Привет, слушай, у меня кислота: «Симпсоны». Сегодня в Лифте закидываемся. Есть один для тебя – цена как в прошлый раз. Ты с нами?

– Хочу-хочу-хочу! – Рыба захлопала в ладоши. Но осеклась: – Только… целый – многовато. А то в прошлый раз было как-то… чересчур.

– Ну, распополамь с кем-нибудь – кислота хорошая, вставит нормально.

– С кем бы?.. Может, ты найдешь?

– Кто мог, у меня уже взял.

Чел вернулся вместе с Рыбой на кухню.

– Максик, ты дома! – Рыба чмокнула его в щеку (стоя, она была вровень с сидящим на стуле соседом) и за черенок вытянула из миски пару черешен. – М-м-м, ягодки…

– Может, ты хочешь? Половинку? – обратился Чел к Максу. – Ты ведь еще не пробовал? Тогда половинка – в самый раз, больше не надо.

– Больше не надо, – вздохнув, со значением подтвердила Рыба.

Чел достал из сумки крошечный кусочек фольги, развернул и положил на стол. Внутри оказалась еще меньшего размера квадратная картонка – «трип» – с изображением пучеглазого мультипликационного человечка.

За время жизни в квартире Макс неоднократно присутствовал при купле-продаже, а также приемах ЛСД. На принявших «трип», как правило, начинала «давить крыша» и их куда-то уносило, так что Максу не доводилось наблюдать кислоту в действии.

Он знал, что ЛСД не вызывает зависимости, но при неразумном употреблении может «спалить» мозги. Останавливало в основном то, что кислота, номинально попадая в категорию «тяжелых наркотиков», была несовместима с Максовыми представлениями о себе: бакалавр, экономист, одним словом – человек серьезный, здравомыслящий, «нормальный». Он вообще отделял себя от всей этой братии «торчков», проводя незримую черту между «я» и «они». Другие – нормальные, – с которыми он учился и жил в общежитии, были ему ближе, понятнее, и возможно, именно поэтому Макс с ними скучал. Но если они – нормальные, значит Чел и иже с ним – ненормальные, а что же в тех нормального, а в этих такого уж ненормального, когда он…