– Папа! – завизжала я, перегнувшись через уступ и высматривая его среди этих дурацких качающихся бутылок. Его голова показалась на поверхности, лицо выражало муку. Его глаза встретились с моими на одно долгое мгновение. Потом он обвел взглядом скалы и воду вокруг. Я знала, что он делает. Оцени ситуацию, Эммелайн. Исключи переменные. Определи оптимальный курс действий.

А может быть, он искал синюю бутылку.

– Папа!

Он снова поднял глаза. От холода его кожа уже меняла цвет.

– Лагуна! – крикнул он, указывая направо, за изгиб отвесной стены острова.

– Прости! – рыдала я. – Прости!

– Я люблю тебя! – произнес он одними губами и поплыл.

– Я тебя встречу! – закричала я. Хотя, думаю, уже тогда мы оба знали…

Не сводя глаз с канала, я простояла у лагуны весь день. Волны рычали и бурлили, отказываясь успокаиваться, хотя я изо всех сил старалась сосредоточиться на клокочущей воде и силой мысли сделать ее мягкой и приветливой. Умом понимала, что все это бесполезно. Мы с отцом много раз говорили о температуре воды в океане. О том, как долго можно продержаться в ее объятиях. И если не случится шок и вы не будете, отчаянно барахтаясь, пытаться хватать ртом воздух, при этом глотая воду, – вас настигнет холод. Отец заверял, что длительное пребывание в океане всегда смертельно опасно, даже летом. А сейчас – зима. И даже если бы он смог добраться до канала, прилив и скалы никогда не пропустили бы его целым и невредимым. Мой отец был ученым и научил меня мыслить критически.

Тем не менее я ждала.

Небо потемнело, все исчезло, остались одни запахи. Сидя на берегу, вдыхая знакомые до боли ароматы соленой воды и влажного песка, я внезапно с ужасом осознала, что мой нос уже заменяет эти обонятельные воспоминания новыми. Теми, в которых нет моего отца.

«Когда меняешь запах, меняешь и память», – всегда говорил он. По-настоящему я поняла это только сейчас. С каждым вдохом мой отец исчезал.

«Нет», – подумала я. Вскочила, бросила последний отчаянный взгляд через лагуну в сторону канала, затем повернулась и помчалась вверх по тропе.

Я влетела в хижину и плотно закрыла за собой дверь в попытке удержать драгоценные запахи внутри. Его запах все еще был здесь – в воздухе, в ткани его рубашек, даже на страницах наших книг. Я принюхивалась ко всему, что могла найти, зная, что запах скоро ускользнет так же легко, как вода проходит через сито.

Вспомнила обо всех ароматических бумажках, которые создала с себя. Все эти белые квадраты, падающие мне в руку. Мне не приходило в голову сделать хотя бы одну с отца – для этого никогда не было причин. Он ведь мой отец и всегда будет рядом.

– Эгоистка, – шептала я в тишине. – Эгоистка. Эгоистка.

Огляделась вокруг. Все верхние ящички были открыты, вплоть до того, где прятался флакон с синим воском. Аппарат был развернут и лежал на столе.

«Он знал». – Эта мысль показалась нестерпимой.

Я подняла аппарат – такой гладкий и красивый. С него все и началось.

– Ненавижу тебя! – заорала я, швыряя его об пол, снова и снова, пока он не превратился в кучку крошечных металлических кусочков. Хлам, а не магия.

Я подняла ткань, которой он всегда был обернут, и бросила в огонь, не задумываясь. Аромат, ленивый и пряный, распространился по хижине, смешиваясь с запахами, меняя то, что осталось от моего отца. Я захлопнула дверцу печки, но было уже слишком поздно.

Следующие два дня я провела, свернувшись калачиком в нашем большом кресле, крепко прижимая к груди книгу сказок. Часть меня думала, что если я ничего не изменю, то, возможно, все вернется на круги своя. Мой отец войдет в дверь, стряхивая воду с волос, шутя над купанием в межсезонье. Мой отец войдет, и это будет человек из моего детства, тот, кто, отвлекшись от поисков пищи, показывал мне витиеватый и загадочный след улитки. А вовсе не тот, в кого он превратился в последние месяцы. Не тот, кто летит в воду за флаконами.

Старалась не думать о содержимом нижних ящичков. «Если бы не они, у меня все еще был бы отец», – эта мысль не давала покоя. И все же я знала, что находится внутри флаконов с зелеными пробками. Наша жизнь с отцом.

Через три дня его отсутствие зазвучало в моей голове уже как набат, я больше не могла этого выносить. Стала бездумно открывать ящички и просто держала флаконы в руках, гадая, какой день запечатлела ароматическая бумага внутри, что мы тогда делали. Отсутствие еды меня не волновало. Завернувшись в отцовские одеяла, я прижимала один из флаконов к груди, пока не согревала его своим телом. Затем меняла его на другой.

Утром пятого дня проснулась в кресле, холодный мир вокруг меня словно опрокинулся. Запах моего отца почти полностью исчез. Мне удалось снова разжечь огонь. Подойдя к ящичкам, достала флакон, листок внутри пошевелился, и я услышала голос отца. Я здесь. Я здесь.

Схватив нож, сломала печать. Запах все еще ощущался, но еле-еле, как деревья просматриваются сквозь туман, слабый намек, ничего такого, по чему можно было бы ориентироваться, а мне нужна была навигация. Я пересекла комнату, открыла дверцу печи и бросила туда бумагу.

Мгновение – и она занялась. Я была почти уверена, что меня ждет разочарование, в наказание за то, что я натворила, – но все случилось. Замерев, я стояла, полностью погрузившись в свои воспоминания. Я стояла, окутанная ароматом позднего лета, полного тепла и солнечного света, ощутила восхитительный запах спелых фруктов в корзине на столе, вспомнила, как из-под ножа выкручивалась гладкая спираль, когда отец снимал с яблока кожуру.

– Вот, мой маленький жаворонок. Посмотри, какая замечательная игрушка! И ее еще можно съесть, – добродушно улыбаясь, сказал мой отец, и в тот момент в мои крошечные ладошки упала кожура.

Я упала на колени, чувствуя его руки, запах его живого тепла, соленой морской воды и сосновой смолы в бороде. Прежде чем запах исчез, я потянулась за следующим флаконом.

После первоначального расточительства я попыталась себя ограничить, но воля покинула мое ослабевшее тело. Один флакон в день превратился в два, потом в три, потом в пять. Я вовсе не пыталась уйти. Даже если бы я могла понять, как получить помощь или как преодолеть этот ужасный канал, было уже слишком поздно. Мне просто хотелось снова быть со своим отцом.

Снова и снова я открывала флаконы и сжигала ароматические бумажки одну за другой. Как-то даже нашла запах Клео, и, к удивлению, именно он заставил меня всхлипнуть.

Шли дни. Я почувствовала, что превращаюсь в воздух. Запахи ароматических листков стали моими легкими, кровью в моих венах. Мне становилось все легче и легче растворяться в них. Мой отец научил меня улавливать флюиды, но теперь я проникла внутрь, блуждая среди них, как меж деревьев в незнакомом лесу.

«Во времена забытых тайн, Эммелайн», – шептали они.

Хотелось жить в историях, которые рассказывали эти ароматы. Когда я поняла, что скоро мне будет слишком трудно вставать, чтобы доставать флаконы из ящичков, сняла сразу все оставшиеся. Мне нужно было беречь силы.

Вокруг меня образовалось поле из стекла и осколков зеленого воска. Я уже держала в руках следующую, хотя шепот предыдущей ароматической бумажки все еще звучал – обычный день прямо на пороге весны, фиалки ждут под землей. Мои волосы вымыты, дрова в печке слегка позеленели. Детали, которые меня тогда не слишком интересовали. Втянула в себя эти нюансы, потом почувствовала, как они уходят, исчезают. Вдохнула глубже.

– Эммелайн!

Голос доносился откуда-то издалека. Это был не первый голос, который возникал из ароматических бумаг, но на этот раз что-то было иначе. Я оттолкнула его и зарылась поглубже в запах свежей зелени и сырого дерева.