– Как все сложно. Но ведь ты говоришь, что нажрался водки… я правильно тебя понял? Ну, так поэтому и не помнишь.

Алексей поднял на него покрасневшие глаза и задумался. Затем потер виски и сказал:

– Мдаа-а. Наверное, ты прав. Я ничего не помню потому, что напился водки со Скатом, а вовсе не потому что они заодно…

– Ну конечно! Ты напился водки, на следующий день с похмелья – кастанедовских отваров, курил непонятно что…. Представляю, как тебя таращило в финале. Так ты нашел потом этого… Новогоднего?

– Нет. Оказалось, что в том офисе была совсем другая компания. Получается, это был не настоящий Рождественский. Настоящий пропал куда-то. Ниточка оборвалась. Меня, наверное, уволят, но я не могу сейчас думать об этом. Мне нужен отдых.

Алексей развалился в кресле, вытянул вперед одну ногу и заявил лениво:

– Господи, какой сушняк…. Можешь сделать перерыв и приготовить мне ледяной коктейль.

– Какой именно коктейль ты предпочитаешь в этой время суток?

– Смешай апельсиновый и грейпфрутовый фрешы, добавь немного ангостуры…

– Шампанское?

– Конечно, полусладкое, но не больше двух столовых ложек.

– Отлично. Фрукты?

– На твой вкус. Можешь бросить в него дольку ананаса.

– Окей.

– И не забудь соломинку.

Фил ушел на кухню и вернулся с литровой банкой, наполненной холодной водой с запахом водопровода. Поставив ее на стол, он уселся и стал отрешенно зевать. Алексей с наслаждением пил. Некоторое время Фил тер глаза, затем сказал:

– Что-то ты какой-то вялый. Может ноотропила или винпоцетинчика?

– Нет, спасибо.

– А я закину пару штук для улучшения кровообращения.

Он запил таблетки водой и продолжил:

– И все же ты какой-то неживой….

– Задолбало меня все…

– Я понимаю, каждый день одно и то же: утром встал под будильник, почистил уши, надел трусы и поперся в дурацкий офис. Вечером интернет и – в койку.

Алексей кивал головой.

– Так и есть. Ладно, пойду, пожалуй, посмотрю порнуху, поищу вирусы….

Он отхлебнул воды из банки, брезгливо поморщился и пошел в прихожую обуваться.

Алексей жил в невзрачной «однушке» на последнем девятом этаже панельного дома с ржавыми потеками на стенах и крохотными балконами, на которых умещались только лыжи и угрюмые толстые старики в майках и в татуировках, непрерывно дымящие дешевыми сигаретами. У дома был единственный подъезд с тяжелой металлической дверью довольно мрачного вида, и козырьком – таким маленьким, что под ним могла спрятаться от дождя в лучшем случае кошка. Рядом с узкой зеленой скамейкой стояло серое пластмассовое ведро вместо давно украденной железной урны.

Алексей вошел в подъезд и нажал кнопку лифта. Подошла соседка Зоя Карловна – невысокого роста, сухощавая женщина, с сединой в темных коротких волосах. Увидев Алексея, она поздоровалась хрипловатым шепотом и сообщила грустно:

– Я сорвала голос.

Алексей сочувственно кивнул. На пенсию она вышла несколько месяцев назад, после того, как ей исполнилось шестьдесят, и сразу увлеклась восточными практиками. Как только Зоя Карловна обнаружила в своем почтовом ящике приглашение на медитацию в местный Дом культуры, ее жизнь радикально изменилась. Занятия проводил рыжий бородатый мастер Дхритараштра, в миру Гена Кавун. Он носил тельняшку, а вокруг его головы была повязана черная ленточка с многозначительной белой буквой «Я». Одинокая и впечатлительная Зоя Карловна была мгновенно парализована брутальной харизмой Дхритараштры и с тех пор не пропустила ни одного занятия.

Алексей стал вынужденным свидетелем ее бурного духовного роста, поскольку их разделяла стена со слабой звукоизоляцией. Зоя Карловна не ограничивалась молчаливыми медитациями. В течение нескольких недель она до полного изнеможения билась над пробуждением кундалини. Затем Зоя Карловна провела месячный курс ежедневных практик, во время которых безудержно рыдала и стенала под музыку печальных флейт. Практика длилась час, и чтобы не сойти с ума Алексей закрывался в ванне или надевал наушники. Следующий курс был посвящен смеху. Каждый вечер Зоя Карловна в течение часа хохотала под издевательские переливы и взвизги каких-то дудочек. Ближе к финалу ее смех приобретал истерические оттенки, а, в конце концов, перерастал в жуткий надрывный вой.

Наконец, к нечаянной радости Алексея, Зоя Карловна все же сорвала голос. Это случилось как раз накануне его отъезда в командировку, и, сейчас, вернувшись обратно, он с удовлетворением отметил, что голос к ней до сих пор не вернулся. Поднимаясь в лифте, Алексей предвкушал тихий вечер в интернете. Оказавшись дома, он принял ванну, налил себе чаю и уже собирался включить компьютер, как вдруг из-за стены послышался нарастающий гул барабанов. Алексей напрягся. Гул постепенно затих, но Алексей понимал, что успокаиваться рано, и не ошибся. Скоро стало ясно, что это было лишь вступление, предварявшее собой энергичный ритм, в который стало вплетаться характерное пыхтение с легкими стонами. Довольно скоро Алексей с грустью сделал вывод, что Зоя Карловна занялась дыхательными упражнениями. В общем, это было не так страшно, как вопли и стенания, и Алексей включил компьютер. Интенсивность дыхания Зои Карловны постепенно усиливались. Внезапно послышались какой-то странный шум. Алексей прислушался. Через несколько минут раздался звонок в дверь. Алексей посмотрел в глазок: перед дверью топтался пухлый очкарик Толик – одинокий квартирант Зои Карловны, непризнанный писатель лет тридцати пяти, которому она сдавала одну из комнат. Толик был угловат и невротичен. Он говорил высоким голосом, почесывая затылок и глядя косыми глазами мимо собеседника. Время от времени Толик буквально проваливался в какую-то парализующую задумчивость, и тогда по его лицу начинала плавать сладострастная полуулыбка, сменяемая гримасой болезненной печали. В такие минуты он производил впечатление латентного эротомана.

Алексей открыл дверь и поздоровался. Толик переминался с ноги на ногу и выглядел взволнованным.

– Добрый вечер, – сказал он, глядя как-то испугано. – Послушай, там Зоя Карловна… – он вдруг запнулся, и Алексей увидел, как его губы задрожали.

– Что случилось? – Алексей напрягся.

– Она… понимаешь, она занималась там у себя, как вдруг упала на пол и… лежит без движения. Я не знаю, что мне делать. – Лицо Толика выражало крайнюю степень отчаяния. Он тер пальцем глаз под стеклом очков и умоляюще смотрел на Алексея.

– Ты звонил в Скорую?

– Куда? А, нет, не звонил, я не знаю, что сказать им, господи. – Он приблизился к Алексею, взял его за плечо и быстро заговорил, – давай вместе посмотрим, что с ней, а? Может быть, ей нужна срочная помощь? Умоляю!

Алексей на секунду задумался: у него не было ни малейшего желания констатировать чью бы то ни было смерть. Как любой среднестатистический живой человек Алексей избегал покойников, но послать сейчас этого беспомощного толстяка он тоже не мог. В конце концов, могло оказаться, что Зоя Карловна еще жива, и его отказ помочь мог стать фатальным для нее.

– Хорошо, пошли, – сказал он решительно, припоминая по ходу, как можно определить, умер человек или нет. Поднести зеркальце ко рту? Да, наверное…

– У тебя есть зеркальце? – спросил он Толика.

– Да, конечно, я сейчас принесу. Она там лежит, у себя. Я дверь прикрыл…

Алексей остановился перед дверью в комнату Зои Карловны, ожидая Толика и собираясь с духом. Толик появился и протянул маленькое зеркальце от электробритвы.

– Такое подойдет?

– Думаю да. Сейчас посмотрим. – И Алексей толкнул дверь.

В комнате были опущены шторы. Проигрыватель воспроизводил звуки флейты на фоне чириканья птиц. Зоя Карловна, одетая в спортивный костюм, сидела посреди комнаты с закрытыми глазами в позе лотоса, кисти рук покоились на коленях, а туловище слегка покачивалось из стороны в сторону. Было очевидно, что Зоя Карловна не умерла. На ее губах застыла едва заметная улыбка, а на лбу над правым глазом краснела небольшая ссадина.