– Не скажи, – снова не согласилась я, игриво сверкнув глазами, – у меня что, нет огня во взгляде?
– Ну, ты у нас отдельная песня. Ты вот даже остроты отношений не утратила за пять лет с одним мужчиной.
– Полька, так это какой мужчина! – засмеялась я.
– Или ты такая? – грустно улыбнувшись, предположила подруга. – У тебя ведь всегда всё на чувствах построено, всё гореть должно, одно слово – львица!
– Ну, так уж складывается: любить так любить, стрелять так стрелять. Хотя… – я вздохнула, – не всё и не всегда просто.
Полина кивнула, соглашаясь со мной, и, почувствовав по затянувшейся паузе, что тема исчерпана, повела разговор в другом направлении:
– Я, кстати, веду дело твоего Малакова.
Карасёва подозвала официантку и заказала ещё кофе.
– Очередная жалоба? – спросила я.
– Да, ты знаешь, много сейчас любителей сорвать лёгких денег со страховой медицины. К сожалению, далеко не все юристы в состоянии понять суть претензий и достойно защитить докторов. А потому возникает ощущение: стоит пожаловаться на врача и деньги в кармане. И это ужасно, потому что жалобщики отнимают не только время и силы: при неграмотном адвокате даже хорошие доктора попадают в опалу, причём совершенно незаслуженно! И знаешь, что я заметила? На действительно хороших врачей всегда больше жалоб!
– Это почему? – не поняла я.
– А потому, что именно они берутся за самые тяжёлые случаи и работают с самыми сложными, часто безнадёжными больными. Именно они заставляют трудиться бездельников, которым не место в медицине, и указывают непрофессионалам на их ошибки. А кому, сама подумай, это понравится?
– Я, честно говоря, не представляю, как можно разобраться в жалобе, если не разбираешься в медицине. Клинике всё-таки страшно повезло, что ты ушла в юриспруденцию и теперь защищаешь нас, – улыбнулась я.
В ирландском пабе всегда, даже в полдень, царил полумрак, создающий впечатление, что дневная суета закончилась, можно расслабиться и никуда не спешить.
Посетителей за столиками было немного. Слева от нас сидел мужчина средних лет, на мгновение показавшийся мне знакомым. В силу своей профессии я встречаю большое количество людей, лица которых не запоминаю, а потому ощущение, что этого человека я уже видела, для меня не ново. Мужчина казался сосредоточенным на своём обеде, и моё внимание вернулась к разговору с Полиной.
– Так что там с Захаром? – спросила я, продолжая тему.
Посетитель за соседним столиком расплатился с официанткой и, направляясь к выходу, остановился возле нас.
– Здравствуйте, доктор Лето, – обратился он ко мне, предварительно в качестве приветствия кивнув Поле.
– Здравствуйте, – ответила я, подумав, что, по-видимому, на память жаловаться пока грех, по крайней мере, на зрительную. – Простите, не помню вашего имени-отчества.
– Константин Михайлович, как Симонов.
Я удивлённо приподняла бровь, хотя, конечно, знала, кто такой Константин Михайлович Симонов. Просто не люблю, когда в целях привлечения внимания к своей ничем не выделяющейся персоне проводят параллели с великими.
– Ну, помните: «Жди меня, и я вернусь…»? – мужчина продолжал то ли взывать к моей памяти, то ли проверять глубину моих познаний в русской литературе.
Я по-прежнему молча улыбалась, ожидая, что он поразится моей необразованности и, махнув рукой, оставит нас в покое. Но Полина, не желая причислять себя к разряду красивых дурочек, заметила:
– Это не единственное стихотворение Симонова, и вообще, в первую очередь он военный корреспондент, журналист, прозаик и киносценарист, а уже потом поэт. Но это моё личное мнение, – закончила она своё выступление.
Впечатлённый Константин Михайлович переключил внимание на рыжую бестию, раскрасневшуюся то ли от кофе, то ли от недостатка в баре свежего воздуха, то ли от воспоминаний о знаменитых стихах Симонова. Карасёва, с вызовом глядя на мужчину своими зелёными глазищами, продолжала:
– Кстати, при рождении Симонов был назван Кириллом. Вы как, тоже имя меняли на псевдоним?
Теперь мои брови действительно взлетели вверх от удивления: вот это да! Она и в литературе разбирается, не только в медицине и юриспруденции.
Наш собеседник засмущался:
– Нет, этого факта о своём тёзке я не знал. Спасибо за информацию, обязательно почитаю и расширю кругозор.
– Почитайте, – продолжала Карасёва, – пригодится для завязывания знакомств.
– Так вы что-то хотели сказать? – подкинула я соломинку «не Симонову», чтобы вытащить из литературной трясины, в которой он увяз по уши.
– Да, собственно, просто остановился поздороваться, фамилия у вас редкая и запоминающаяся, – улыбнулся он мне очень даже премилой улыбкой.
– К сожалению, известных писателей под моей фамилией не зарегистрировано, – покачала головой я.
– Ну, желаю вам приятного дня и всего хорошего, – попрощался Константин Михайлович и откланялся.
Мы проводили его взглядом до двери и, убедившись, что мужчина покинул ресторан, посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Чего прицепилась к мужику? – сквозь смех спросила я Полину. – Или понравился?
– Понравился? Да ты видела, сколько он за обедом коньяка выпил? За обедом!!!
– И что тебе его коньяк? – усмехнулась я.
– А не нравится мне, – упрямилась Поля, – когда мужик выпьет и начинает вести себя так, как будто все тёлки его!
– Но мы-то с тобой не тёлки! – вновь прыснула я, видя, как подруга распаляется на ходу.
– Вот я ему и дала понять, что «тут» это вам не «здесь». Сидят две интеллигентные женщины, беседуют, попивают кофе… Кто его приглашал?
– Ну, ладно, успокойся, – примирительным тоном сказала я. – Он ко мне вообще-то подошёл, может, хотел нам кофе оплатить в качестве благодарности за оказанные медицинские услуги. Да и вообще, ничего так мужик, хорошо выглядит.
– Но ты-то его не помнишь?
– Я-то? – я пожала плечами. – Конечно нет. Если бы он мне печёнку свою показал или, скажем, татуировку вокруг пупка, это я могу вспомнить. А лица… я же на них не смотрю.
Полина засмеялась.
– И вообще, интеллект мужчины я запоминаю гораздо лучше, чем его внешность, – поставила я точку в обсуждении «не Симонова».
Полина отпила из чашки и потянулась за сигаретой, но передумала.
– Так вот, возвращаясь к Захару. – продолжила она. – Пять лет назад он делал операцию, и теперь кто-то надоумил этого прооперированного идиота подать на Малакова жалобу: якобы после операции у мужика развились осложнения и вся жизнь пошла наперекосяк. Причём, заметь, за эти пять лет он ни разу никуда не обращался, ни с кем не консультировался и если проходил какое-то лечение, то только у бабок. Я направила его к эксперту, тот дал заключение: шов зажил первичным натяжением, послеоперационный рубец незначительный и не может служить причиной каких-либо осложнений.
– И что теперь?
– Я сообщила заявителю, что он не только не получит никакой компенсации, но и оплатит юридические расходы из своего кармана, – Полина рассмеялась. – И теперь, логично, он подаёт жалобу на меня.
– Замечательно, – я внимательно посмотрела на подругу. – А ты что?
– Мне не привыкать. Жалко только времени и нервов.
– Полин, а по-серьёзному хоть кто-то судится? Или всё склоки?
– Судятся, конечно. К сожалению, и вина врачей бывает очевидна. Я выступала экспертом в группе по большому процессу. Там неопытный хирург взялся делать операцию по удалению опухоли почки. Опухоль была просто огромной, сместила все сосуды, и, в конце концов, по ошибке доктор наложил зажим на чревную артерию. Сама понимаешь, кровь перестала поступать в кишечник, и развился некроз.
– Но ведь первые проявления некроза кишечника появляются довольно рано, можно было расшить и снять зажимы!
– Можно было, при условии, что хирург следил за больным и заметил клинику вовремя. Но он пропустил.
– Больной умер?
– Конечно.
– Да, здесь без вариантов – врачебная ошибка.
– Я консультировалась тогда с Захаром, он сказал то же самое. А потом нашёл целый ряд ошибок, допущенных при операции. Малаков у тебя, надо признать, хирург исключительный.
