– Хозяин-барин, – вздохнула я. – Только не понимаю, зачем приходить на осмотр, если ты отказываешься от половины исследования. Это не мне нужно. Или ты пришёл за диагнозом, или зачем вообще пришёл. Люди – странные существа, – поделилась я с Таней жизненными наблюдениями и открыла приём.

День начался с противного мальчишки пяти лет, которого привели на УЗИ пупочной грыжи. Родители его относились к категории воспитателей, ни при каких обстоятельствах не говорящих «нет» и «нельзя» своему чаду. Вполне естественно, что самое чадо быстро стало исчадием ада и в столь юном возрасте уже совершенно точно знало, как манипулировать простодушными взрослыми. Глядя на резвящегося малыша, бегающего по кабинету, толкающего стул на колёсиках, на котором я сижу, пинающего маму и бабушку, я едва сдерживалась, чтобы не стянуть с паршивца штаны и не всыпать по первое число.

Через пару минут этого шоу я, сожалея о потерянном времени, поймала маленького прохиндея за руку и грозно сказала:

– Ложись на спину и лежи спокойно, а иначе я заберу тебя к себе, а маму и бабушку отправлю домой!

Мальчишка не поверил, вырвался и продолжил свой цирковой забег по периметру комнаты. Я обратилась к маме:

– Выйдите из кабинета, или я отменяю обследование.

Женщины вышли, и я тут же закрыла за ними дверь. Не ожидавший такого поворота событий хулиган рванул следом, но я, прокатившись на своём стуле ему наперерез, преградила путь и прошипела:

– Ложись!

Мальчишка онемел и послушно лёг на спину. Я быстро посмотрела его живот, измерила грыжевой мешок и грыжевое отверстие, вытерла гель с кожи маленького дьявола и спросила:

– К маме хочешь?

Он кивнул. Я открыла дверь, за которой, прислушиваясь к происходящему в кабинете, стояли обеспокоенные родственники.

– Забирайте своё счастье, – сказала я.

Мальчишка спокойно дошёл до порога, зыркнул на меня глазами и пулей вылетел в коридор, едва не сбив бабушку с ног. Я с облегчением смотрела вслед удаляющемуся семейству.

Не люблю маленьких детей. Точнее, я люблю детей, которые с малолетства ведут себя по-взрослому, с которыми можно общаться на равных, даже если им два. Таких детей я обожаю и уважаю их родителей. Тем же, которые воспитывают маленьких монстров, нисколько не заботясь об окружающих, я могу лишь посочувствовать, зная, в какой кошмар может превратить их жизнь ни в чём не знающий ограничений ребенок, когда станет подростком. Но, как говорит наша старшая медсестра Олимпиада Петровна, «их сало, они и мажься». А я порадовалась тому, что дети нечасто посещают мой кабинет.

К слову сказать, подобное шоу-поведение присуще и взрослым. Периодически ко мне заявляются дамы, которые требуют, чтобы муж присутствовал во время исследования. И тут начинается показательное выступление: она и жалуется, и плачет, и кричит, чтобы я не делала ей больно, не нажимала, не поворачивала и т. д. У меня среди постоянных пациенток две такие актрисы. Одну из них я отказалась смотреть в присутствии супруга: она своими криками и плачем пугает ожидающих в очереди. Без него она ведёт себя совершенно нормально, рассказывает жалобы и беседует на отвлечённые темы. Вторую актрису я продолжаю смотреть с мужем: уж больно хороша, чертовка. Я бы выдвинула её на «Оскара», но снимать скрытой камерой запрещено.

Нуждаясь в перерыве для восстановления сил после общения с маленьким энергетическим вампиром, я заглянула в кабинет Сирина.

– Андрей, что там сегодня с твоим «парным случаем» по раку шейки?

– А, это… – Сирин махнул рукой. – Год назад, когда я предлагал ей операцию и химию, она чуть не плюнула мне в лицо, заявив, что в сорок лет у неё достаточно мозгов, чтоб не соглашаться на наши варварские методы, и достаточно сил и резервов организма, чтобы справиться с болезнью. Сегодня компьютерная томография показала шокирующий результат самолечения.

– Печально, – сказала я.

– Да, в двадцать первом веке некоторые до сих пор отрицают достижения медицины и предпочитают умирать из-за банального отсутствия лечения.

– А что со второй, со Светой?

– Света – молодец, придёт к тебе на УЗИ через неделю. Метастазов нет, всё чисто. Будем наблюдать.

– Будем наблюдать, – эхом повторила я и вышла от Сирина.

Вернувшись в кабинет, я обнаружила Таню с очередной пациенткой. Женщина тридцати лет была направлена на исследование щитовидной железы с клиническим тиреотоксикозом (повышенной функцией). Пришла она на консультацию из областного центра, где уже провели ультразвуковое обследование. В заключении говорилось, что железа атрофирована, в связи с чем исследование железистой ткани затруднено.

Лечащий врач в попытке связать атрофию (при которой функция, как правило, понижена) с повышенной функцией, наблюдавшейся у больной, решил перепроверить и направил женщину к нам. Начав осмотр, я обнаружила, что у пациентки в месте типичного расположения щитовидной железы её нет вообще. То есть предыдущий диагност, не найдя железу, отписался атрофией. Уточнив, не было ли у пациентки в прошлом операций по поводу удаления железы, я начала обследовать всю шею и нашла образование, по всем признакам напоминающее щитовидку, в подъязычной области. Довольно редкое, нетипичное расположение, но случается. В толще органа располагался узел, подозрительно похожий на злокачественный.

Закончив обследование, я подписала заключение, в котором рекомендовала провести исследование с радиоактивным йодом для подтверждения атипичного расположения железы, а также определения характера узла, и включила в рекомендации проведение биопсии под контролем УЗИ.

Через неделю женщина пришла к нам на биопсию, и ещё через пару дней Сиротин подтвердил мой направительный диагноз «папиллярный рак щитовидной железы». Пациентка вернулась в клинику с благодарностью. Я отправила её к Тёткину, который, собственно говоря, и засомневался в результатах первичного УЗИ-осмотра больной. Но всегда приятно осознавать, что я делаю свою работу хорошо.

Очередная пациентка, записанная на утро, не явилась, и я, воспользовавшись неожиданным перерывом, решила выпить кофе. В ординаторской было пусто: начало рабочего дня – обычно самое занятое время. Сварив кофе, я открыла холодильник и обнаружила, что ни молока, ни сливок нет. Чёрный я не люблю, а потому решила проверить на наличие сливок холодильники в других ординаторских и в кафетерии.

Первым на пути был кабинет Кунцевой. Заглянув в приёмную и никого не застав, я обошла рабочий стол и открыла маленький холодильник, зажатый между шкафом и тумбой. В тот же момент открылась дверь и главврач собственной персоной обратилась ко мне с вопросом:

– Нина Викторовна, могу я вам чем-то помочь?

Нимало не смутившись, я обернулась к Кунцевой.

– Пытаюсь стащить сливки для кофе, но пока безуспешно.

– Я как раз послала Наташу в кафетерий: у нас тоже закончились. Придётся вам подождать.

– Спасибо, Людмила Борисовна, я, пожалуй, подойду попозже.

– Нет, вы не торопитесь. У меня есть разговор. Я направляю к вам женщину на биопсию молочной железы. Интересный случай: на маммограмме и на ультразвуковом исследовании определяется образование, по всем показателям доброкачественное. Основной симптом – боль, причём болевой синдром необыкновенный: пациентка жалуется, что примерно в течение года чувствует сильное жжение и стреляющую боль в молочной железе, когда принимает холодный душ или купается в бассейне. Последнее время отмечает усиление боли, которая стала появляться даже при простом прикосновении к груди. Женщина не может носить бюстгальтер и любую облегающую одежду. Онкологических заболеваний в истории нет.

– Гломусная опухоль, – заметила я сама себе.

– Простите, что вы сказали?

– Гломусная опухоль – glomus tumor. Я описывала подобный случай в моей статье три года назад. Довольно редко встречается в молочных железах.

– Только посмотрите, какая вы у нас умница, Нина Викторовна! А ведь все ставят фиброаденому, даже наш маммолог! И никто не может объяснить характер боли.