Он не отвёл глаз.

– Как-то… Без толку с тобой говорить… Ты помнишь, например, чем я занимаюсь?

– Материалы какие-то испытываешь… – растерянно ответила она.

– Какие-то… где-то… с кем-то… А когда мы последний раз вместе были? Помнишь? Не так, чтобы от меня отвязаться, а чтоб самой захотеть?..

– Кто у тебя появился? – вновь ухватилась она за соломинку.

– Значит, не помнишь. – Ему стало скучно и противно. Он сгрёб с полочки свою парфюмерию. – А я помню. До свадьбы это было. Да и то сейчас не уверен – искренне ли было?..

– Вов, как тебе не стыдно! – Она всё-таки беззвучно расплакалась.

– А за что, Наташа? За то, что я тебя любил, устал жить без ответа и ухожу?

– Ты тоже работаешь. – Она размазала ладошками слёзы по щекам.

– Правильно, работаю. И люблю свою работу. Но я и тебя тоже люблю! И одно другому не мешает. А ты… Я у тебя как персик на базаре. «Возми, дарагая, это бэсплатно!» – коверкая слова, протянул он. – Я не хочу быть довеском к твоим переводам. Ты и с детьми-то общаешься наскоро, когда приезжают: раз-два – и опять к компьютеру…

– Да что ты знаешь о моей работе? – уже со всхлипыванием возразила она.

– Да мне на хрен твоя такая работа не нужна! – чуть было не закричал Владимир, но сдержался. – «Работа, работа»… Отдать всю жизнь работе, наплевать на всех близких… Что-то вечное творишь, да? Нетленку? «Детские стихи норвежских авторов». Дура! – всё-таки произнёс он зло. – Ты хоть одного Маршака среди них видела? Или Чуковского? «Нетленка»… И из-за этой дребедени – вся жизнь вокруг вдребезги?! Ну, ты и… – он сдержал язык и быстро прошёл мимо неё обратно в комнату.

Затянул ремни на чемодане. Почувствовал: она здесь.

– Я пока на даче поживу, – сказал он не оборачиваясь. – За месяц, думаю, сниму что-нибудь. Ребятишки приедут – можешь им всё рассказать. Они поймут. – Выпрямился. Оглядел комнату. – Машину я забираю. Подготовишь документы на квартиру – позвони, я подпишу. – Ещё раз огляделся. – Всё. Счастливо тебе. Да вот ключи мои от квартиры… Всё. Привет Норвегии.

И вышел.

Она проревела до вечера.

Сидела на просторной двуспальной кровати и выла белугой, утопив лицо в ладошках. И медленно-медленно качалась из стороны в сторону, будто метроном с ослабленной пружиной.

А за стеной у соседей «плакала» труба из Свиридовской «Метели»…

И сгущались сумерки.

Стемнело.

Она поднялась на ослабших ногах и прошла в ванную.

Опухшее от слёз лицо немолодой привлекательной женщины смотрело на неё из зеркала безразличными глазами. Долго умывалась холодной водой. Утёрлась. И так, с полотенцем в руках, прошла на кухню. Включила кофеварку. Закурила. Увидела полотенце в руках, повесила его на спинку стула.

– Ты только не раскисай, Наташа, – прошептала она, – только не раскисай. Образуется…

Вновь непроизвольно покатились слёзы.

Звякнул зуммер кофеварки. И слёзы остановились. Налила. И снова закурила.

В углу ласково и таинственно светился экран компьютера. И манил к себе…

– Володя, может, останешься? – спросила она, не поднимаясь с кровати.

– Поздно уже. – Носок вывернулся наизнанку и никак не хотел одеваться. Но включать свет было как-то стыдновато. – Да и тебе пора на смену…

– Ага, – легко согласилась она, зевнула с наслаждением, потянулась. – Хорошо хоть парами стали на проходной дежурить. А то ни поспать, ни …

Она сказала это просто, обыденно, не смущаясь.

– Это точно, – подтвердил он и обрадовался, что ночник не включён: покраснел невольно от чужой простоты. – Ну, всё. Пока. – Наклонился к ней, ткнулся губами куда-то в область виска.

– Придёшь завтра?

– Постараюсь. Как лекции поставят…

…Выстуженный салон машины казался голубым и туманным.

Он долго грел мотор. Ехать на промороженную дачу не хотелось. Но и оставаться здесь, в тёплом, мягком, уютном после «ни поспать, ни …» тоже не хотелось. Ни за какие блага.

Сорокапятилетний мужчина, профессор, заведующий кафедрой «Сопротивление материалов» сидел в машине. Курил.

«А небесный калькулятор ни на миг…» – тихо-тихо неслось из динамика.

Владимир не гадал, где ему остаться. Ни «высоколобая» Норвегия, ни низменное «Может, останешься?» его не манило. Выбирать было не из чего. Его тошнило и от того, и от другого.

Ему жаль было прожитой жизни. А как жить по-другому он тоже не знал.

Взглянул на себя в зеркало заднего вида. Худое окаменевшее лицо с напряжёнными скулами.

– На дачу поеду. Затоплю печку, – сказал он вслух себе. – В тепло мне надо… В своё тепло… И выпью… Посмотрим дальше…

Машина тронулась.

– Всё, согрелся? Давай на пост! – скомандовал старший.

– Товарищ капитан! Да чего там выстаивать?! Одна машина за десять минут!..

– Ты давно у нас работаешь, лейтенант? – капитан развернулся к нему.

– Полгода.

– Камеру эту видел? – он кивнул на лобовое стекло. – Так что встал и пошёл!..

Лейтенант Сивцов тяжело вздохнул, натянул на голову тяжёлую промокшую кепку.

– И свисти там поменьше – денег не будет. Да и не слышат они тебя… Палочкой помахивай, грейся, – мрачно пошутил напоследок капитан. – Жилет не забудь.

Сивцов вылез из машины. В бытие цвета «мокрый асфальт». Серое небо. Серые октябрьские деревья. Серая дорога. И тоскливый мелкий дождь, идущий четвёртый час подряд.

Нехороший это был участок. Гробились здесь постоянно. Через сто метров от поста начинался крутой опасный поворот. А перед поворотом на протяжении трёхсот метров – уйма угрожающих знаков: и «Опасный поворот», и «Обгон запрещён», и ограничение скорости до 30 километров… Всё равно гробились! И обгоняли, и скорость не снижали… Пока начальство не удумало несколько раз в неделю пригонять сюда передвижной пост. Волей-неволей, а правила при виде инспекторов публика старалась соблюдать.

Аварии прекратились. Но начальство пост не снимало, стараясь привить водителям устойчивый условный рефлекс. Сегодня в виде раздражителя выступал насквозь промокший лейтенант Сивцов.

Озябший «раздражитель» тормозил каждую пятую по счёту машину. Просто решил так для себя: каждую пятую… Проверял документы, заглядывал в кузова и багажники… И так в течение часа. Затем обсыхание, согревание и никотиновое отравление в дежурной машине в течение десяти-пятнадцати минут – и опять на дорогу…

Во, пятая!.. Чёрный «форд»…

– Фу-у! – устало и нервно выдохнула из себя девушка. – Чуть было не уложила этого сучонка! Ещё бы минута – и точно кончила бы!.. Чего он к тебе прискрёбся?

– Убери пушку, дура! Что за манера: за оружие хвататься? И дай полотенце из бардачка.

Девушка засунула пистолет во внутренний карман куртки, подала водителю полотенце.

– Чего ему надо было? – повторила она вопрос. – Деньжат срубить захотел?

Напарник вытер полотенцем мокрые волосы.

– Обычное дело… Проверка… Угнали, говорит, похожий «форд». Мент как мент… Только мокрый очень! – хохотнул он. – Прикури мне, руки заняты… И рожа простецкая… А ты сразу за ствол! Так и дурь до хозяина не довезём, по трупам выследят… – Он зачмокал губами, раскуривая тухнувшую сигарету. – Мент как мент… – опять повторил он. – Пусть живёт… Повезло.

– Ну, что там? – еле сдерживая зевоту, спросил капитан.

– Да всё нормально. Документы проверил, багажник… В свадебное путешествие ребята едут.

Сивцов держал в руках кепку и жилет и оглядывался: куда бы их положить? Под ноги уже натекло полный коврик.

– Самое то-о-о, – капитан всё-таки зевнул во всю ширь. – По такой-то погоде… Только и женихаться в гостиницах…

– Нормальные ребята…

Лейтенант положил вещи под ноги, на коврик.

– Всё, едем. Печку включить? Замёрз, поди…