© Потапов В. А., 2018

© Издательство «Союз писателей», 2018

© ИП Суховейко Д. А., 2018

Ему сегодня отчего-то не хотелось идти на работу.

Утро началось с того, что его с женой растормошили детишки.

– Папка, папка! – канючил младший, Лёшка. – Мы в зоопарк опоздаем! – и полез, паршивец, к ним на кровать: в ложбинке между родителями было самое уютное место.

Старшенькая, семилетняя Анна, стояла рядом и теребила отца за палец:

– Па-ап, ты же обещал!.. Ну, ты же обещал!..

Чертенята! Как просыпаться не хочется! В плечо сопела уже проснувшаяся жена, улыбалась, не открывая глаз.

– Вставай, хозяин! Ты же им обещал… Всё равно не отстанут…

Андрей тоже не открывал глаз.

– Не-а!.. Пока меня не поцелуют – никуда не пойдём.

Ну, за этим дело не встало! Ребятишки бросились целовать Андрея. Жена, пока они барахтались с отцом, встала, пошла умываться.

Уже вовсю лупило июньское солнце, но воздух был по-утреннему свеж и упруг. И шла семья по бульвару. Ели мороженое, смеялись чему-то, глазели на проснувшийся субботний город.

Зоопарк был открыт и полон народу. А после они ещё катались на «чёртовом колесе», на карусели, на качелях. Ели шашлыки и запивали их газировкой. И отовсюду неслось ещё не надоевшее «Во французской стороне, на чужой планете…»

Лёшка на обратном пути сомлел и заснул на руках у отца. Так, не раздевая, его и уложили спать. Дочка убежала к подружкам.

Андрей, отобедав, погладил форму (этого он жене не доверял), облачился.

– Ну?.. Как?.. – покосился на Веру.

– Молодец ты у меня, капитан, – прижалась жена к его спине, замерла. – Жалко, что на работу… Завтра ещё бы куда сходили…

– Ну, что поделать: служба, – немного виновато ответил он. – Долг Родине – эт дело святое… Зато следующие выходные вместе будем. – Смахнул невидимые пылинки с кителя, надел фуражку. В прихожей посмотрелся в зеркало. – Мне здесь и премию пообещали к концу месяца, – небрежно сказал он, поправляя галстук. – За ударный труд… Подумай, может, на базу махнём?.. На пару дней…

– Иди, иди, «стахановец», – она поцеловала его в щёку, подтолкнула к выходу. – А то опоздаешь – никакой премии тебе не будет.

И он пошёл…

Надо же было кому-то приводить в исполнение смертные приговоры.

Новенькая зашла минут через десять после начала лекции.

Он и внимания на неё не обратил: мелькнул чей-то силуэт слева, сел чуть спереди. Не до неё было: преподаватель как раз дошёл до нужной темы, и он старался законспектировать вслед за ним как можно больше.

Запах – вот что напомнило о незнакомке. И даже не запах… еле-еле ощутимый нюанс чего-то знакомого, волнующего…

Окно у кафедры было открыто, но не оттуда доносилась свежесть. Свежестью пахла новенькая. Еле уловимой, послегрозовой, с едва заметным запахом поля…

Он знал этот запах. Так пахло от Ритки Малышевой. Это был запах его первой школьной любви.

Внутри всё закаменело от предчувствия. Он, отчего-то пугаясь, медленно поднял голову.

Завиток волос за ушком золотился в лучах солнца. Дужка таких же золотистых очков с цепочкой. И само ушко… розовое на солнце, аккуратное, маленькое…

И всё-таки, кажется, не она…

Он уже не слушал лектора. Рука машинально двигалась по тетради, выводя какие-то каракули, но суть темы ускользала. Да и речь лектора постепенно превратилась в невнятный бубнёж и совсем исчезла из сознания.

Ритка! Ритка, милая! Ну, окажись ею! Обернись!

Он осторожно тронул незнакомку за плечо. И она обернулась.

Это была не Ритка. Это была не его первая любовь. Те же серые распахнутые глаза. Удивлённые, с искринкой. Прямой нос, чуть припухшие, будто от ночных поцелуев, губы.

Но это была не она.

Незнакомка молчаливо и вопрошающе смотрела на него. И он видел, как у неё постепенно начал изгибаться в усмешке уголок рта. И непроизвольно улыбнулся в ответ. А сердце продолжало стучать всё сильней и сильней. И что-то внутри задрожало минорной струной. Сначала тихо, а потом всё громче и громче – до крещендо. И ему страшно было спугнуть это предчувствие любви.

– Артамонов! – преподаватель строго постучал карандашом по столу. – Ну, если вам неинтересно – не отвлекайте, по крайней мере, остальных! Я излагаю важную тему! Это – основа всего цикла!

И он, и она невольно встрепенулись, опустили глаза и прыснули в ладошки, как первоклассники.

– Сергей Сергеевич, – через силу, борясь с весельем, проговорил он. – Я не буду больше.

Преподаватель, седой, полный, лет семидесяти, недовольно пожевал губы, помолчал для значительности и продолжил занятие.

А он, Артамонов, сидел, опустив глаза к тетради, и замирал от счастья.

Слева и чуть спереди сидела его любовь. Он это понял с первой секунды, как заглянул в её глаза.

Да, не Ритка. И, если приглядеться, даже совсем не похожа. Но, Боже мой, какая разница! Этот колокол в груди стучал: Она! Она! Она! И замолкать не хотел!

Лучи солнца, искрящиеся от пылинок, сдвинулись к ранимой шее с голубоватой пульсирующей жилкой. И такая вдруг волна нежности и умиления охватила его, что он чуть не расплакался! Вырвал тетрадный листок и крупно написал:

И легонько-легонько тронул незнакомку за плечо.

Та скосила глаза и просунула под мышкой открытую ладонь. Артамонов украдкой положил записку и честными глазами посмотрел на преподавателя. Но тот стоял спиной к аудитории и что-то чертил на доске. Павел попытался вникнуть, но ничего не понял: голова напрочь отказывалась что-либо соображать. Он и на брошенную-то ему ответную записку тупо глядел секунд десять. Потом спохватился.

«Юлия… Юлька… Как Машкову, на первом курсе… Что ж за совпадения-то такие? И Ритка, и Юлька…

Да при чём здесь это?! Ну, любил… Ну, тебя любили… Но здесь-то – другое совсем!.. Эта-то!.. Вот! Перед тобой! При чём здесь те, оставшиеся в воспоминаниях? Другое же!.. Сердце-то как ноет! Дрожу весь… И даже взмок… Как перед затаённым… несбыточным…

Господи, Пашка! Да ты влюбился!» Вновь застрочил на листке.

Она прочитала и, не оборачиваясь, слегка кивнула.

Он откинулся на спинку стула и облегчённо вздохнул. А с лица так и не сошла счастливая блаженная улыбка.

– …На этом давайте закончим на сегодня. – Сергей Сергеевич вытер тряпкой испачканные мелом руки. – На следующем занятии я расскажу вам о методах пасынкования и органической подкормки томатов. Все свободны.

Павел пригладил остатки когда-то могучих волос, намотал на шею кашне и, подхватив палочку, захромал вслед за пассией. Да та и не спешила. А чего в шестьдесят лет торопиться-то? Трудно! Тем более – от любви. Да и садоводческий семинар на сегодня кончился.

Он старался есть медленно и аккуратно, но это получалось плохо: хозяйка, поджав губы и скрестив руки под грудью, стояла в дверях летней кухни, прислонившись к косяку, и не отрываясь, слегка брезгливо смотрела на него. Сашка с трудом пережёвывал куски мяса и всё боялся поперхнуться и закашлять.

– Вкусно, – невнятно, полным ртом проговорил он, улыбнулся виновато. – Очень вкусно. Спасибо.

Хозяйка не ответила. Обернулась на огород.

– Наташ! – крикнула громко. – Иди кушать! Сейчас Лидка придёт! Идём!.. – И снова уставилась на Сашку. – А ты чего, бомжуешь, что ли? – спросила она. Нормально спросила, спокойно, но Сашке всё равно почудилась ирония.

– Да нет, работаю потихоньку, – ответил он нехотя. – Окучил же вашу картошку…