Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– У тебя вообще нет друзей, отравитель, – промурлыкала гурчанка. Длинный коричневый плащ ее был распахнут. Тело под ним, казалось, полностью покрывали белые повязки.

– Вы кто? – спросила Дэй. – И откуда, черт возьми, пришли?

– Раньше меня звали Восточный Ветер, – ответила та, грациозно описывая пальцем круги в воздухе и показывая два ряда белых, безупречных зубов. – Но сейчас зовут Ишри. А пришла я с выбеленного солнцем Юга.

– Она имела в виду… – начал Морвир.

– Магия, – проворчал Трясучка, единственный, кто остался спокойно сидеть за столом, и облизал ложку. – Хлеба не передадите?

– К черту хлеб! – рявкнул Морвир. – И магию к черту! Как вы сюда вошли?

– Она из этих. – Витари, чьи глаза превратились в недобро горящие щелочки, сжала в руке кухонный нож. Остатки супа закапали с равномерным стуком со стола на пол. – Из едоков.

Гурчанка макнула в супную лужицу на столе палец, провела по нему язычком.

– Все должны что-то есть, не так ли?

– Я не желаю быть в числе блюд.

– Можете не беспокоиться. Я весьма разборчива в еде.

– Встречалась я уже с одной из ваших, в Дагоске.

Морвир не понимал, о чем речь, – ощущение, надо признаться, не из самых приятных, – но видел, что Витари встревожена, и оттого взволновался тоже. Эта женщина отнюдь не была склонна к беспочвенным фантазиям.

Витари меж тем обратилась к Меркатто:

– Что за сделку вы заключили?

– Ту, которую нужно было заключить. Она работает на Рогонта.

Ишри уронила голову набок. Чуть ли не горизонтально полу.

– А может, он работает на меня.

– Мне все равно, кто наездник, кто осел, – огрызнулась Монца, – лишь бы один из вас прислал мне людей.

– Он пришлет. Сорок лучших.

– Без опоздания?

– Если Тысяча Мечей не придет раньше, то и они не опоздают. Встали лагерем в шести милях отсюда. Им надо еще разграбить деревню. А потом сжечь ее. Небольшая, но разрушительная компания.

Взгляд черных глаз остановился на Морвире. И он, невесть с чего, занервничал. Белые повязки гурчанки тоже не давали ему покоя. Интересно, зачем…

– Дают прохладу в жару, – сказала она.

Морвир заморгал. Он что, задал вопрос вслух?

– Нет.

Он похолодел с головы до пят. Точь-в-точь как тогда, когда приютские няньки обнаружили его тайные припасы и догадались об их назначении. В голову полезло нечто несусветное – будто эта гуркская дьяволица читает каким-то образом его мысли. Ведает и дела, им совершенные, о которых, думал он, никто и никогда не узнает…

– Я иду в сарай! – заявил он. Голос, вопреки желанию, прозвучал довольно плаксиво. И понизить его удалось не без труда. – Поскольку завтра мы ждем гостей, нужно подготовиться. Пошли, Дэй.

– Сейчас, закончу только. – Помощница его быстро свыклась с присутствием странной посетительницы и занята была тем, что намазывала маслом три куска хлеба сразу.

– А… да, конечно.

Морвир помешкал немного, собираясь ее дождаться. Но, чувствуя себя все неуютней с каждым мгновеньем, не выдержал и направился к двери.

– Плащ не возьмете? – спросила Дэй.

– Мне и без него будет жарко!

И, только выскочив из дома во мрак, пронизанный холодным ветром, тут же забравшимся под рубашку, он понял, что жарко отнюдь не будет. Но возвратиться за плащом и не выставить себя полным дураком было слишком поздно. И Морвир стоически зашагал по темному двору дальше.

– Нет уж. – Плотно обхватил себя за плечи руками, начиная трястись от холода, и злобно выругался. Какая-то гуркская шарлатанка какими-то дешевыми фокусами выбила его из равновесия?.. – Сука перевязанная. – Ну, они еще у него увидят. – О, да! – С приютскими няньками он в конце концов расплатился, за все побои. – Посмотрим, кто кого побьет теперь. – Он оглянулся, чтобы убедиться, что за спиною никого нет. – Магия! – Усмехнулся. – Я вам покажу фокусы… И-и-их!.. – Что-то хлюпнуло под сапогом, земля выскользнула из-под ног, и Морвир с размаху шлепнулся в грязную лужу.

– Да будь оно все проклято!..

Хватит с него героических усилий. И перемен к лучшему тоже.

Предатель

До рассвета, по мысли Трясучки, оставалось часа два. Дождь кончился, но со свежераспустившейся листвы еще капала с барабанным стуком вода. Было зябко и сыро. По тропинке тек разлившийся ручей, сглаживая в грязи вмятины от конских копыт. Среди мокрых древесных стволов замаячил наконец, слабый красноватый свет лагерных костров, и Трясучка понял, что цель близка.

Темное время – самая пора для темных дел, говаривал некогда Черный Доу, а уж он-то знал…

Оставалось надеяться только, что в этой промозглой тьме пьяный часовой не всадит, всполошившись, стрелу ему в кишки. Может, оно и не так больно, как выжигание глаза, но тоже приятного мало. По счастью, часового Трясучка заметил раньше, чем тот его. Парень сидел, привалясь спиной к стволу, прислонив копье к плечу и прикрыв голову куском промасленной кожи, и не увидел бы ничего, даже если бы не спал.

– Эй!

Часовой дернулся, копье соскользнуло. В поисках его он принялся шарить вокруг себя по земле, и Трясучка, небрежно сложив руки на седельной луке, усмехнулся.

– Окликать меня будешь или я так проеду?

– Кто идет? – прорычал тот, сгребя наконец копье вместе с пучком мокрой травы.

– Зовут меня Кол Трясучка, и я имею разговор к Карпи Верному.

Лагерь Тысячи Мечей выглядел точь-в-точь как любой другой лагерь. Солдаты, холст, железо, грязь. Больше всего – грязи. Палатки, расставленные без всякого порядка. Лошади, привязанные к деревьям, выдыхающие белый в темноте пар. Копья, составленные штабелями. Костры – где горящие, где уже прогоревшие до углей. Воздух, едкий от дыма. Кое-кто из наемников еще не спал, сидя у огня и кутаясь в одеяло. Одни, не обращая внимания на проходившего мимо Трясучку, выпивали, другие провожали его настороженными взглядами.

Это напомнило ему разом обо всех сырых, холодных ночах, проведенных в многочисленных лагерях на Севере. О кострах, к которым он жался в единственной надежде, что не начнется дождь. О мясе, которое жарил, нанизав его на копья павших товарищей. Об одеялах, в которые кутался для ночевки на снегу. О клинках, которые точил для поджидавшей назавтра черной работы. Мысленному взору явились лица людей, с которыми он пил и смеялся, – умерших и вернувшихся в грязь. Брата. Отца. Тула Дуру – Грозовой Тучи. Рудды Тридуба – Скалы Уфриса. Хардинга Молчуна, что был безмолвнее ночи. И воспоминания эти вызвали у него приступ неожиданной гордости. А потом приступ неожиданного стыда за работу, которую он делал сейчас. Столь сильных чувств он не испытывал с тех пор, как потерял глаз, и не думал испытать когда-нибудь снова.

Трясучка с силой втянул воздух носом, лицо под повязкой защипало, и мгновенье слабости миновало. Он снова стал холоден и спокоен.

Часовой тем временем подвел его к палатке размером с дом, из-под полога которой в ночь просачивался слабый свет. Сказал:

– Ну, смотри, веди себя там прилично, дубина северная, – и подпихнул Трясучку его же собственным топором. – Не то…

– Да пошел ты, дурак.

Трясучка одной рукой отодвинул его с дороги и нырнул под полог.

Внутри пахло прокисшим вином, заплесневелой одеждой, немытым телом. Струили тусклый свет фонари, развешанные по кругу вместе с рваными знаменами – трофеями былых сражений.

В дальнем конце палатки стояло на двух ящиках кресло из темного дерева, отделанного слоновой костью, побитое, исцарапанное, отполированное частым сидением. Кресло капитан-генерала, понял Трясучка. То самое, что когда-то принадлежало Коске, потом Монце, а теперь – Карпи Верному. Выглядело оно ничуть не лучше какого-нибудь потрепанного временем обеденного кресла из богатого дома. И уж совсем не походило на вещь, за которую можно убить. Хотя, с другой стороны, причины для убийства часто бывают мелкими.

Посередине стоял длинный стол, по обе стороны которого сидели капитаны Тысячи Мечей. Сурового вида мужчины, все в шрамах, побитые и потрепанные временем, как то кресло, и оружия при них хватало. Однако Трясучка улыбался и в более суровых компаниях, поэтому улыбнулся и сейчас. Странно, но здесь он почувствовал себя так легко, как ни разу за последние несколько месяцев. Правила поведения с этими людьми были ему понятны, не то что с Монцей.

92
{"b":"714059","o":1}