– Здесь, со мной.

– Здесь? – Он вскинул брови.

– Да, оптимист. Нынче тебе везет. – Монца оперлась на локти и вытянула в его сторону ногу. – Давай уже закрой дверь и помоги мне снять эти долбаные сапоги.

Выйдя на крышу башни, Коска прищурился. Ему на муки, казалось, был создан даже солнечный свет, но, видимо, он это заслужил. Вокруг раскинулся Виссерин – мешанина из деревянных и кирпичных домишек, каменных особняков кремового цвета, зеленых древесных крон, видневшихся в тех местах, где разбиты были парки и пролегали широкие проспекты. В лучах утреннего солнца сияли, как драгоценные камни, окна и статуи из цветного стекла, установленные на крышах богатых домов. И всюду, отбрасывая длинные тени поверх нагромождения крыш, торчали башни, некоторые – намного выше той, где стоял Коска.

На юге в серо-голубом небе клубился дым – еще работали знаменитые стекольные мастерские, расположенные на острове близ берега, и кружили над морем чайки, казавшиеся отсюда крохотными пятнышками. На востоке блестящей темной змеей вилась между домов, разделяя город на две части, соединенные четырьмя мостами, река Виссер. На островке среди реки стоял дворец великого герцога Сальера. Там Коска провел немало приятных вечеров, будучи почетным гостем знаменитого знатока искусств и гурмана. Когда сам еще был любим, внушал восхищение и страх. Так давно, что теперь казалось, будто это было вовсе не с ним.

Возле зубчатого парапета на фоне голубого неба неподвижно стояла Монца. Меч ее и вытянутая левая рука составляли единую прямую линию от плеча до кончика клинка. Ярко сияла сталь, лучился кровавым светом рубин на пальце, блестела кожа от пота. Безрукавка прилипла к разгоряченному телу. Коска подошел ближе, поднес ко рту винный кувшин, невозмутимо сделал большой глоток, и Монца опустила меч.

– Все гадала, долго ли ты продержишься.

– Это всего лишь вода, как ни жаль. Разве ты не слышала моей торжественной клятвы никогда больше не прикасаться к вину?

Она фыркнула:

– Много раз, только проку было мало.

– Я медленно и мучительно исправляюсь.

– И это слышала, а проку видела еще меньше.

Коска вздохнул:

– Что должен сделать человек, чтобы его восприняли всерьез, наконец?

– Может, хотя бы раз в жизни сдержать слово?

– О, мое хрупкое сердце, разбитое в прошлом не единожды! Выдержит ли оно такой удар? – Он водрузил ногу на зубчатый парапет рядом с Монцей. – Знаешь, я ведь родился в Виссерине, всего за несколько улиц отсюда. Счастливое детство, увы, сменилось бурной юностью, полной нечестивых приключений. Одно из которых и вынудило меня бежать из города и пытать счастья в качестве наемника.

– Вся жизнь твоя полна таких приключений.

– И то правда. – Приятных воспоминаний у него и в самом деле было немного. И большинство их, как понял Коска сейчас, бросив взгляд на Монцу, было связано с ней. Большинство лучших мгновений его жизни и… самое худшее. Он коротко вздохнул и, приложив к глазам руку, посмотрел на запад, где за серой городской стеной начиналось лоскутное одеяло полей. – Не видать еще наших талинских друзей?

– Скоро будут. Генерал Ганмарк не из тех, кто опаздывает на поле битвы. – Она сделала паузу, хмурясь, как всегда. – Когда ты собираешься сказать то, что говорил мне как-то раз?

– Что именно?

– Насчет Орсо.

– Ну, это ты и так знаешь.

– «Никогда не доверяй своему нанимателю». – То был урок, полученный им от герцогини Сефелины Осприйской и дорого ему стоивший. – Сейчас жалованье тебе плачу я.

Коска заставил себя улыбнуться, несмотря на боль в растрескавшихся губах.

– Но ведь наша подозрительность в совместных делах всегда на высоте.

– Конечно. Я тебе дерьмо свое не доверю сбросить в реку.

– Экая досада. Твое дерьмо наверняка пахнет розами. – Он прислонился к парапету, посмотрел, щурясь, на солнце. – Помнишь, как мы, бывало, фехтовали по утрам? До того, как ты стала слишком хороша.

– До того, как ты стал слишком много пить.

– Но ведь тогда я уже не мог фехтовать как следует, не так ли? Всему есть предел, в том числе и желанию человека позориться перед завтраком. Это Кальвец у тебя?

Она подняла меч, и по клинку пробежало солнечное сияние.

– Заказывала его для Бенны.

– Бенны? И на кой хрен ему нужен был Кальвец? Вместо вертела использовать и печь на нем яблоки?

– Он и этого в свое время не делал.

– Был у меня тоже… чертовски хороший меч. Проиграл его в карты. Пить хочешь? – Коска поднял кувшин.

Монца протянула руку.

– Давай…

– На!

Он плеснул ей водой в лицо, она вскрикнула, отшатнулась. Коска выхватил из ножен свой меч и, отшвырнув кувшин, ринулся в атаку. Первый выпад Монца умудрилась парировать, от второго кое-как ушла, поскользнулась, упала и едва успела откатиться, как клинок его лязгнул о свинец крыши в том месте, где она только что была. Вскочила на ноги, пригнулась, держа Кальвец наготове.

– Сдаешь, Меркатто, – хохотнул Коска, проходя в центр крыши. – Десять лет назад тебя не сбила бы с ног какая-то тухлая вода.

– Я не из-за этого упала, дурак. – Не сводя с него пристального взгляда, она вытерла рукой в перчатке лоб. С волос у нее капало. – Ты еще чему-нибудь успел научиться или вода в лицо – вершина твоего мастерства?

Этим она, пожалуй, и была, по правде говоря.

– Отчего бы нам не проверить?

Она прыгнула вперед, клинки скрестились с лязгом и звоном. На голом правом плече ее Коска заметил длинный шрам. И еще один – близ кисти, который отчасти скрывала черная перчатка.

Он махнул в сторону этого шрама мечом.

– Левой рукой сражаешься? Надеюсь, не из жалости к старику?

– Жалости? Думала, ты знаешь меня лучше.

Один удар он отбил, но второй последовал так быстро, что Коска едва успел увернуться, отделавшись прорехой в куртке, оставленной ее клинком.

Вскинул брови.

– Хорошо, я малость сбросил вес в последнем запое.

– Не мешало бы еще сбросить, на мой взгляд. – Монца, прикусив зубами кончик языка, двинулась вокруг него.

– Хочешь встать спиной к солнцу?

– Нечего было учить меня грязным трюкам. Может, левой поработаешь, чтобы немного уравнять силы?

– И лишиться преимущества? Думал, ты знаешь меня лучше!

Коска сделал обманное движение вправо, ушел влево, и клинок ее проткнул пустоту. Она была проворней, конечно, но левой рукой действовала далеко не так быстро, как правой. Топнув по ноге Монцы, он снова чуть не опрокинул ее и, улучив момент, кончиком клинка прочертил легкую царапину поперек шрама у нее на плече, превратив его в крест.

Она взглянула на порез, в конце которого выступила капелька крови.

– Мерзавец старый.

– Так, мелочь… на память обо мне.

Красуясь, он описал мечом круг, хлестнул им воздух. Она сделала выпад, и клинки их вновь залязгали, сходясь, рубя, парируя. С той же ловкостью, с какою можно было бы шить в перчатках. Когда-то на них специально приходили посмотреть, но, похоже, время не пощадило обоих.

– Один вопрос… – Он заглянул ей в глаза. – Почему ты меня предала?

– Устала от твоих идиотских шуточек.

– Я это заслужил, конечно. Каждого наемника поджидает предательский удар, в грудь или в спину. Но от тебя?.. – Он сделал колющий выпад, сопроводил его рубящим, заставив ее шарахнуться назад, морщась. – После всего, чему я тебя научил… всего, что дал тебе, – защиту, деньги, общество равных?.. Ты была для меня как родная дочь!

– Мать, скорее. Ты напивался так, что гадил в штаны. Я была перед тобой в долгу, но всему есть предел. – Она вновь двинулась вокруг него, сохраняя расстояние между кончиками мечей не более чем в толщину пальца. – Я бы отправилась за тобой в ад, но не хотела брать туда своего брата.

– Почему? Ему там было самое место.

– Заткнись, дерьмо! – Она обманула его финтом, сменила угол атаки, и ему пришлось отпрыгнуть назад – с изяществом полудохлой жабы. Он уже и забыл, какого труда требует фехтование. Легкие горели, руку от плеча до кисти нестерпимо ломило. – Не я, так кто-нибудь другой сделал бы это… Сезария! Виктус! Эндиш! – Каждое ненавистное имя сопровождалось резким выпадом и лязгом меча о меч. – Они из кожи вон лезли, лишь бы избавиться от тебя в Афиери!