— Ну ты же видишь какая я… — Всхлипывает, снова мотает головой, как будто пытается выкричать что-то из самой души. — Не как они, и может быть даже зря…[4]
Мне нужно как-то разорваться, но не потерять этот взгляд и не влететь в первый же столб.
Очкарик тянется ко мне еще ближе, смело заглядывает в глаза, хоть ее лица за волосами почти и не видно. Светлые пряди запутались в ресницах, на губах след от гремучей смеси, которой она выпила достаточно, чтобы ей сорвало тормоза.
Не буду пользоваться этим.
Офицеры маленьких не обижают.
Но это уже просто издевательство, потому что чем больше я играю в «хорошего парня», тем больше она напрашивается на «злого Антошку».
Уже совсем рядом, грудью по моей руке.
Сжимаю зубы.
Нужно спросить куда ее отвезти.
Тяжело дышит мне в шею, до, сука, мурашек по коже.
— По себе сама…
Я поворачиваю голову, потому что иначе она влезет прямо передо мной.
Здоровенные зеленые глазища без слез, но зрачки расширяются прямо «онлайн», когда нас как-то стремительно несет навстречу друг другу.
— По тебе с ума… — шепчет она, когда я уже мысленно провожу языком по ее губам.
И вдруг отодвигается. Резко, как будто за секунду протрезвела.
Снова вжимается в сиденье и больше не смотрит в мою сторону.
Динамщица, да? Ок, Наташка, один ноль в твою пользу.
— Прости, у меня закружилась голова, — как будто искренне извиняется Йен. — Мне… Стыдно как, ужас.
— Да ладно, — оттаиваю я. Вообще не имею привычки обижаться на женщин. Но очень даже могу на них злиться. Правда, сейчас и близко не тот случай.
Музыка сменяется на что-то почти блюзовое, и когда моя спутница подозрительно долго молчит, я вдруг понимаю, что она просто… уснула. Как младенец, блин, за пару минут.
Не зря хотел заранее спросить у нее адрес. Видимо, жопа чувствовала, что что-то такое может произойти. На всякий случай осторожно притрагиваюсь к ее плечу и, когда в ответ нет никакой реакции, костяшкой пальца отвожу волосы с лица. Правда спит, хоть даже во сне всхлипывает и прикусывает нижнюю губу.
Меня тяжело как-то «растрясти» на эмоции. Когда был моложе, казалось, что чем больше я буду пытаться понять женщину, тем лучше и качественнее будут наши отношения. Оказалось, что это мнение было одно из самых ошибочных в моей жизни. И как-то однажды, после очередного разрыва, я пообещал себе, что больше никто и никогда не вытащит из меня ничего сентиментального. Никакой любви, никаких обещаний об одной на двоих крышке гроба, и с самого начала полная ясность: все, что начинается, даже если начинается пиздато, все равно закончится. И не на пороге ЗАГСа или парным местом на кладбище.
Но именно сейчас мне не хочется быть черствым мужиком, который растолкает заплаканную девчонку с разбитым сердцем и отвезет ее туда, где она, возможно, останется один на один со своим горем.
Ну а раз мы вроде как договорились на совместный завтрак, то какие еще могут быть варианты?
До дома — я, наконец, перебрался жить загород — ехать примерно минут тридцать.
Делаю музыку тише, выбрасываю наполовину пустые бутылки в ближайшую урну и сбрасываю настырный входящий вызов, когда на звонящем в беззвучном режиме экране появляется буква «Н». У моей бывшей точно протекла крыша, раз творит такое на собственной свадьбе. Хорошо, что это уже не моя проблема.
Дорогу на моей любимой горке, где меня зимой, пока шло строительство и нужно было пинками подгонять рабочих, «поцеловал» в бок пьяный вдрызг сосед на «Мерине», размыло. Хорошо, что мое старое американское ведерко запросто выгребает и из такого дерьмища. Вообще без проблем.
Моя спутница так ни разу и не просыпается. Только однажды что-то бормочет сквозь сон и ерзает, как будто ищет более удобное положение.
И даже когда осторожно беру ее на руки, коленом закрывая дверцу, не издает ни единого звука. Только как-то доверчиво, как маленькая, прижимается щекой к плечу. Только раз морщит нос, когда на крыльце ей на нос падает тяжелая дождевая капля. Но все равно продолжает спать, как убитая.
Я укладываю ее на диване на первом этаже. Он большой и удобный, я и сам люблю тут поспать, когда вечером туплю в игровую приставку и становится тупо лень просто подняться в спальню. Так что подушка и теплое одеяло здесь тоже есть. Стаскиваю с Очкарика туфли, секунду медлю, сражаясь с чертями в голове, которые нашептывают, что за мое терпение и примерное поведения я заслужил бонус. Тот, вокруг которого весь вечер вертелись мои мысли.
Осторожно, чтобы ее не разбудить и не напугать, расстегиваю сначала самую верхнюю пуговицу на ее рубашке, потом следующую. И еще одну. Если бы я был так застегнут, то на хрен бы задохнулся во сне. Для меня вообще неприемлемо спать в одежде. Тем более, что на либидо не жалуюсь, и просыпаться со стояком куда приятнее без трусов.
Остается последнее: ставлю на кофейный стол стакан с минералкой и клады пару таблеток растворимого аспирина. Сам я такое не люблю и в принципе редко мучаюсь похмельем, но мою гостью, кажется, ожидает «очень доброе утро». Вряд ли она на «ты» с алкоголем, раз напилась всего-то парой стаканчиков очень сильно разбавленного мартини.
Дальше все по стандартной схеме: душ, забросить вещи в стиралку, прикинуть, нужно ли бриться и послать все к черту. Устал как собака. Вроде и день был как день, и я вон даже симпатичную девушку притащил в свою берлогу, а чувствую себя выжатым, как лимон. Но чем черт не шутит? Мало ли какое у нас будет утро, так что лучше быть подготовленным. Хорошо, что у меня в холодильнике всегда есть мясо и рыба. И как раз форель в этот раз.
Замариновать ее — дело десяти минут. Утром как раз будет то, что нужно.
Телефон на столе снова вибрирует и медленно ползет к краю.
И снова абонент «Н».
Интересно послушать, по какому поводу ее так жестко клинит в этот раз. Вот же непробиваемый сибирский характер.
Включаю громкую связь, потому что руки перепачканы сделанным на скорую руку маринадом.
— Вы ушли вместе?! — громким шепотом в трубку то ли шипит, то ли хрипит Наташа.
Молчу, но издаю достаточно шума, чтобы она поняла, что я в курсе ее претензии. Просто вот даже хрен знает, как реагировать и что отвечать. И вроде как заблокировать грустно: хочется узнать, чем же закончится этот цирк. Потому что я сволочь, а не правильный мужик, совершающий только правильные поступки. Как там говорится? Я принадлежу к пяти процентам тех, кто наслаждается своими пороками и не скрывает этого. Остальные девяносто пять делают то же самое, но корчат правильных. Сторонюсь таких «праведников». Никогда не знаешь, что у них на уме.
— Антон, ты это мне назло делаешь, я знаю! Я тебе всегда была нужна! У нас было… все по-настоящему! — Бывшая резко меняет гнев на милость, начинает сопеть в трубку, как будто вот-вот заплачет. — Что ты с нами сделал? Счастлив теперь? Наслаждаешься свободой?!
— Ага, — соглашаюсь я. Ну а хули рассусоливать, если и правда наслаждаюсь? — Наташ, хватит названивать. Мне, конечно, тупо интересно наблюдать, как тебя штормит, но терпение уже кончается.
— Где она? — как будто и не слышит бывшая. — Тебе всегда нравилось меня унижать, делать мне больно!
— «Она», наверное, уже дома, — без зазрения совести вру я. Так будет правильно: неизвестно что Наташа может сделать с этой информацией. Обиженные женщины способны на все.
— Ты не врешь?
А вот тут уже стоп, крайняя точка, черта, которую я прочертил однажды жирным штрихом и колючей проволокой, когда вытолкал ее из своей жизни.
— К мужу иди, новобрачная, — уже абсолютно зло посмеиваюсь я. — А то у него там праздничная женилка без дела пропадает.
— Я знаю, что ты ревнуешь.
— Спокойной ночи.
Если бы в моей жизни появилась женщина, которая вытащила бы из меня ревность, я бы точно не дал ей уйти. Но говорить об этом Наташе бесполезно — пустая трата времени.
Мы были вместе больше двух лет, и за все это время она не смогла запомнить обо мне элементарных вещей. Не в состоянии понять, что я просто развлекаюсь, изучая ее в том числе и как некий экспонат. И никакая ревность или попытка сохранить мосты не при чем.
